«Меня бесит, когда нас называют кучкой идиотов»

В Каргатском районе возобновляются активные поиски Кости Кривошеева — 8-летнего мальчика, который 21 июня поехал с отчимом в лес по дрова и пропал. Раз в неделю волонтеры и полиция заново обследуют поля и леса, пытаясь найти ответ на вопрос — куда мог бесследно исчезнуть мальчик. О том, почему доктора, страховщики и студенты помогают полиции, как и где волонтеры ищут пропавших людей и кого они находят, НГС.НОВОСТИ рассказала Мария Парватова — руководитель волонтерского поискового отряда «ДоброСпас-Новосибирск».

Справка: Парватова Мария — 24 года, по профессии стоматолог, окончила НГМУ. Получает второе высшее образование по специальности «юриспруденция» в Томском государственном университете.

Как появилась группа «ДоброСпас-Новосибирск»?

Появились мы 2,5 года назад, поводом послужили поиски Игоря Грудцинова — парня из Москвы, который пропал в тайге в Каргате. Тогда в Новосибирске было 5 человек добровольцев. Сейчас в базе волонтеров больше 180 человек — но это люди, которые просто заполнили анкеты. На самом деле костяк волонтеров, которые готовы проснуться среди ночи и поехать, для которых это второй образ жизни, — их не так много, чуть больше 20 человек.

Кто эти люди? Правда ли, что среди поисковиков много тех, кто увлекается игрой в «Дозор» (командная игра, современный аналог «Зарницы». — А.А.)?

Все разные. Оксана Курских у нас специалист по страхованию, я — доктор, который уже не работает два месяца в связи с последними поисками… Есть у нас сотрудники полиции действующие — они, как правило, себя не любят афишировать, один сотрудник МЧС. Есть парень, которому мы помогли определиться с будущим: он был с нами с самого начала, окончил нархоз и не знал, что ему делать. Уже в Штаты собирался уехать на работу… И когда мы начали все эти поиски, он сказал: «Блин, я хочу пойти работать в полицию». Сейчас он сотрудник полиции. В основном молодежь — студенты, бывшие студенты…. И очень много подростков, которые хотят нам помогать.

Как ведутся поиски — в городе и в дикой местности?

Все начинается с заявки. Она поступает либо от родственников, либо непосредственно к нам через социальные сети, либо звонят из полиции и просят помощи. Либо мы сами видим какую-то информацию в интернете и начинаем прозванивать — что там да как. Потом берем разрешение у полиции и начинаем содействие. Без звонка в полицию и разрешения на содействие мы ничего не делаем. Затем делаем свою ориентировку и принимаем решение: или это будет поиск на местности, просто распространение ориентировок или информационная поддержка в интернете.

Сделайте огромную пометку, пожалуйста, чтобы все люди знали: подавать заявление можно даже через 5 минут после пропажи человека, если вы уверены, что он пропал. Потому что этот стереотип про 3 дня — такого нет и быть не должно. Если вам так говорят — смело идите в прокуратуру или Следственный комитет.

В лесу — это прочесывание местности вместе с полицией и МЧС. Группа из 8 человек идет на прочес. Последний поиск — Кости Кривошеева — навел на мысль создать полноценный полевой отряд, очень хорошо оснащенный и подготовленный. Мы уже практически договорились с 653-м спасательным центром в Коченево о совместных учениях. Совместные тренинги — по поиску, оказанию первой помощи — они имели место быть, но пока в очень малом количестве. Сейчас закончится сезон полевых поисков, и зимой мы займемся созданием полноценного отряда. Пока слишком много поисков, лето — сезон горячий.

По сути, вы выполняете ту же работу, что и полиция с МЧС. Это желание помочь силовым структурам или недоверие к ним, общественный контроль?

Не-е-ет, ни в коем случае это не недоверие. Мы с полицией сотрудничаем, и скорее это помощь с их же разрешения. Ты заходишь в отделение и видишь: сидит девушка-сотрудник, у нее на столе 12 дел за день, и все — разыскные. А она одна, и кроме нее еще двое сотрудников! У меня мама тоже спрашивает иногда: «Зачем ты все это делаешь?». Не знаю…

И все-таки?

Просто я знаю, что если случится у меня беда, не дай бог, — мне всегда помогут.

Скольких людей нашел именно «ДоброСпас»? И все ли они хотели возвращаться к своим семьям?

За 2,5 года мы нашли — лично, чтобы прям вот за руку держали, — шестерых: это двое детей и четверо взрослых. Поисков было больше 60. Меня бесит, когда пишут многие: «Ой, да что толку от них, нифига не делают, кучка идиотов».

Но взять хотя бы поиски Насти Наволокиной в Черепановском районе (она была убита тремя насильниками. — А.А.). Помогла-то как раз информационная поддержка: девушка зашла в нашу группу «ВКонтакте», увидела ориентировку, позвонила и сказала: я ее видела ночью там-то и там-то. У местной полиции вообще не было такой версии — все думали, что Настю убил сожитель ее.

Что чувствуешь, когда человек находится, но мертвым?

То же самое, когда родной человек погиб. Ты общаешься с их родственниками, живешь версиями и догадками, думаешь об этом постоянно… Они в самом деле становятся родными. На поисках и физически — но еще ничего, можно приехать домой и отоспаться, — и эмоционально очень тяжело. Разговоры не переключаются ни на минуту: ты засыпаешь на час с мыслями о всяких версиях, просыпаешься мыслями о поиске. Постоянно в этом.

Костю Кривошеева активно искали почти 2 недели, после чего поиски прекратили. Как вы понимаете, что это пора сделать?

Мы не прекращаем поиски, просто бывают фазы активные, когда ты работаешь на месте, и нет. Ребенок должен быть найден — неважно, жив он или мертв. Не забывайте, что мы волонтеры — у каждого своя личная жизнь, свои семьи, работа. Кто-то приезжал, кто-то уезжал обратно в Новосибирск. Людям нужен отдых. То, что Костя найдется живой, — это только чудо если случится. Даже если ребенок не живой, он должен быть найден. Но уже нет такого опережения времени. Когда ты понимаешь, что тут уже всё, скорее всего, — активные поиски сворачиваются. Но тем не менее каждые выходные мы выезжаем туда, заново прочесываем местность.

Во время поисков Кости Кривошеева собаки потеряли след мальчика метрах в 200 от штаба (который был устроен в месте, где мальчика видели последний раз) — его затоптали люди. Как вы относитесь к тому, что некоторые обвиняют в этом в том числе и волонтеров?

Кто сказал, что это были волонтеры? Помимо волонтеров там была куча людей. И мы приехали, если уж на то пошло, не в первый день — на следующее утро, в 5:30 утра 22 июня. Собаки берут след максимум спустя сутки. Мы не могли затоптать априори, потому что там до нас прошла куча людей! Я не защищаюсь, мы, волонтеры, — тоже обычные люди, и бывает, иногда косячим где-то… Но чтобы взять, прийти и затоптать следы… Это бред какой-то, передайте привет тому, кто это сказал. Или пусть мне позвонит, я все расскажу.

Как на вас реагируют профессиональные спасатели и полиция, нет ли конфронтации?

О нас знают практически в каждом отделении полиции. Не все воспринимают всерьез, но большинство звонит и просит о помощи.

В первый год, может, и было что-то. А потом они сами на нас вышли, когда Виталика Еланского искали — его папа утопил. Нам позвонили рано-рано утром — не знаю, где нашли телефон, — и говорят: «Ребят, у вас же есть какая-то организация, помогите, пожалуйста». И вот с того момента мы начали сотрудничать.

В Новосибирске недавно появился еще один поисковый отряд — «ЛизаАлерт». Для вас они коллеги или конкуренты?

Мы взаимодействуем на поисках, в таком деле конкурентов быть не может — наоборот, чем больше народа, тем лучше. Будет у нас 5 разных поисковых отрядов — я буду только счастлива! Насколько нам известно, в Новосибирске у «ЛизыАлерт» на тот момент людей не было. Конечно, большое спасибо тем москвичам, которые приехали на поиски, но 8 человек (к слову, из разных московских отрядов) не могут заменить 100 местных. Поэтому когда все поиски преподносят в контексте московского отряда «ЛизаАлерт», нам, новосибирцам, неприятно. Все преподносилось так, словно нас, новосибирцев, не было на поисках, а на деле многие наши земляки откликнулись на эту беду.

«ДоброСпас» уже давно превратился из группы волонтеров в практически профессиональный поисковый отряд. Как будет дальше развиваться волонтерское поисковое движение в Новосибирске?

Мы сейчас регистрируемся в Минюсте как общественная организация, будем делать удостоверения, уже даже дизайн придумали. Это нужно в работе с родственниками, потому что они очень разные: бывают люди, которые идут на контакт, а бывает — закрывают двери и посылают… Мы станем некоммерческой организацией с длинным названием «Региональная общественная организация «Поисковый отряд Новосибирск-поиск». Слово «спас» нельзя упоминать, потому что требуется какое-то специальное разрешение.

Мы совсем не против помощи, и я даже больше скажу: когда мы зарегистрируемся, я активно начну рассылать письма и искать спонсорскую помощь. Потому что раньше, когда у нас был маленький отряд, к нам обращались максимум раз в две недели. А сейчас просто идут постоянные поиски, на которые мы тратим все свои деньги. Вот у меня это уже как работа — только без зарплаты. Я не ходила на работу уже два месяца, но мне проще, я работаю у мамы. Осенью, когда станет посвободнее, вернусь обратно.

Александр Агафонов

Фото автора