«Индиго»: Хеллоуин в «Ералаше»

«Индиго» — фантастический триллер про детей с мистическим даром (во взрослых ролях заняты Гоша Куценко, Михаил Ефремов и Мария Шукшина) — очередная проба отечественного жанрового кино на проверенную за океаном тему. Среди нас живут люди, обладающие сверхъестественными способностями. Возможно, от них зависит будущее, но кто-то выслеживает и убивает героев... Сходство «Индиго» со стартовавшим полгода назад американским сериалом «Герои» не заметить невозможно. А еще за пару дней до премьеры можно было наблюдать за трогательной пиар-кампанией в интернете: на кинематографических сайтах и в ЖЖ-коммьюнити с особой настойчивостью появлялись однообразные комментарии в духе: «26 марта брошу все дела и обязательно пойду на «Индиго», потому что фильм интересный и заставляет задуматься».

В программе Андрея Малахова проходят теледебаты по поводу детей-индиго. Отстаивающей право на индивидуальность необычных детей директрисе гимназии для вундеркиндов (Мария Шушкина) противостоит консервативный унылый психолог (Гоша Куценко в роговых очках), выступающий за медикаментозное лечение отклонений. Тем временем на крыше недостроенной многоэтажки собирается кучка подростков-индиго, обсуждая прошлые реинкарнации и насущные дела (одна девочка использует способность общаться с животными, чтобы воровать чужих питомцев и трясти с их хозяев деньги, другой использует рентгеновский взгляд, чтобы потрошить игровые автоматы, и так далее). Самый бесполезный для криминального обогащения дар достался главному герою Андрею (Иван Янковский, разумеется, внук) — он способен чувствовать смерть других индиго. И чувствует все чаще — один за другим индиго погибают от рук маньяка, маскирующего их смерть под самоубийство...

Термин «индиго», придавший фильму модную окраску, придуман американским экстрасенсом Нэнси Энн Тэпп, которая четверть века назад все чаще стала замечать у детей иссиня-фиолетовую ауру. В той области популярной психологии, которая граничит с советами по задабриванию барабашки печенюшками, индиго — дети, одаренные особыми способностями и представляющие собой новую ступень эволюции, надежду человечества, воплощение вселенской мудрости и так далее. Если отбросить такую субъективную оценку, как одаренность, и взглянуть на список остальных признаков индиго (отсутствие авторитетов и запретов, сниженная способность к состраданию, возможные вспышки ярости), то становится ясно, что термин является эвфемизмом, весьма утешительным для родителей, проваливших воспитательную миссию. К тому же на нем можно неплохо зарабатывать деньги, продавая всевозможные пособия по взращиванию индиго.

Личину маньяка, который охотится на героев «Индиго», от нас не скрывают с самого начала — и лучше бы его и не показывали. Бьющийся в ритуальных танцах перед каким-то алтарем (что за алтарь?), отчаянно таращащий глаза и гримасничающий городской сумасшедший в трениках Павел Максимыч (Артем Ткаченко, знакомый по «Меченосцу») пытает и убивает индиго разными жестокими способами, но никаких эмоций, кроме недоумения и подозрения, что «Индиго» — это все-таки комедия, его ужимки не вызывают.

Ожидать от «Индиго» с бюджетом в два с половиной миллиона долларов зрелищных моментов не стоит. У главного героя постоянно идет кровь из носа — вот вам и все спецэффекты. В «Индиго» вообще мало настоящего действия и много скучного подсматривания за повседневными сценками из жизни тинейджеров (вроде сетования в чатах на то, что «этот мир уже умер», или катания на скейтах) и бесконечных «охренеть!» и «ты офигел!», призванных придать диалогам жизнеподобие.

От большинства российских лент про и для тинейджеров «Индиго» отличается отказом от прилизанной глянцевой картинки в пользу обшарпанных стен, строек и унылых типовых квартир. Впрочем, создатели фильма нашли себе другую отдушину и увлеченно играют в уникальный авторский взгляд и вообще, кино не для всех. Инструменты обычные — клиповый монтаж, перемежающийся тягостно долгими планами, расфокусированная картинка и всякие штучки вроде растущих из стены волос, как в японских ужасах, или мутной ряби, имитирующей атаку осиного роя. Когда в фильме происходит так мало, и даже это малое в торопливой развязке не получает объяснений, становится как-то жалко пленки, потраченной на целые пятиминутки съемки трещины на стене, постоянно выпадающей из фокуса.

Самый главный спецэффект в «Индиго» следующий: на экране компьютера в жилище Павла Максимыча появляется рисунок из курса «Фотошоп для чайников» и страшным голосом робота, заблудившегося в глубинах канализации, вопрошает: «Павел, Павел, ты здесь?» Если бы в «Ералаше», подобно «Симпсонам» и прочим сериалам, сделали специальный выпуск к Хеллоуину, он бы выглядел именно так.

В принципе, это было бы вполне детское кино с мультяшно-утрированными злыми персонажами... Если бы только не патологически-жутковатые сценки пыток с успевающим еще и до слез жалеть жертву маньяком. К тому же то, что называют «голливудским» морализаторством, все-таки было бы симпатичнее фильма, ориентированного на зрителя-школьника и притом включающего сцену, в которой положительный герой-подросток, только что убивший человека, со зверски перекошенным лицом бодро шагает в сторону счастливой развязки.

Финал, кстати, ужасно похож на сюжетный поворот из романа одного очень популярного писателя. Но если назвать роман, то смотреть «Индиго», который и так не может похвастаться интригой и захватывающим сценарием, станет совсем не интересно.

Елена Полякова