«Врачи пытаются понять, куда коронавирус выстрелит во второй раз». Интервью о второй волне и мутации вируса

В Новосибирской области часть медучреждений уже перестали работать как инфекционные госпитали или отделения для пациентов с коронавирусной инфекцией, а часть продолжают лечить таких больных. Среди последних — ковидный госпиталь на базе городской клинической больницы № 12. С начала пандемии здесь пролечились 1300 человек, многие пациенты были тяжёлыми. Медицинский обозреватель НГС Мария Тищенко поговорила с руководителем этого ковидного госпиталя Ларисой Фединой о том, что было самым сложным в начале пандемии, как коллектив привыкал к новым реалиям работы, с какими трудностями столкнулись медики, боялись ли заразиться и когда ждут вторую волну.

— Что вы подумали, когда узнали, что больница станет инфекционным госпиталем?

— Когда в марте в Новосибирск начали прилетать самолеты с людьми из-за границы и стали выявляться случаи заражения коронавирусной инфекцией, я сразу подумала, что если ситуация будет продолжаться — а было понятно, что так и будет, потому что весь мир заболевал, — то мы будем принимать таких пациентов. У нас больница монопрофильная и не самая большая в городе — 210 обычных коек и 9 реанимационных. Её проще перепрофилировать, чем многопрофильные медицинские организации. И мы с замами, главной сестрой стали потихонечку со всеми сотрудниками об этом разговаривать — они же волновались: у всех семьи, дети. Но у нас очень хороший коллектив, люди всё поняли, приняли адекватно, как-то стали морально готовиться.

Когда в апреле нам объявили о решении перепрофилировать учреждение, я переживала только за то, что больница не подготовлена технически: нужно было продумать всю логистику, поставить фильтры, подвести кислород. Мы почитали в интернете, посмотрели, как это делается в Москве в Коммунарке, посоветовались с главными специалистами нашего Минздрава.

28 апреля больница закрылась, а 6 мая мы уже вышли на работу в совершенно другое учреждение. За 9 дней нам поменяли электрику, провели кислород к 190 койкам, поставили в двух корпусах перегородки и фильтры. Все сотрудники, которые должны были работать с ковидными пациентами, прошли дистанционное обучение по лечению ковида. В нашей больнице никто не отказался работать с ковидными пациентами. Вообще на такую тему не было разговоров. Это при том, что тогда никто и не подозревал, что будут дополнительные, очень приличные доплаты.

Может, я сейчас скажу банальные вещи, пафосные, но мы все поступали когда-то в медицинский институт, в училища, и не предполагалось, что наденем белый халат, туфли на каблуках и будем вышагивать. Мы знали, куда шли учиться. Болезни бывают разные, я всем говорила: «Вспомните времена, когда трахому лечили, брюшной тиф или холеру. Врачи ехали в богом забытые места и работали. А мы все вместе, в своей больнице, мы не одни — весь город так работает». Поэтому бежать при первых трудностях, менять профессию как-то совестно.

Я знаю, в других учреждениях сотрудники увольнялись. У нас никто не уволился. Даже гастроэнтерологи проучились и остались работать. Им сейчас больше всего благодарностей пациенты пишут — видимо, раз сами вызвались, очень стараются. Я горжусь нашим коллективом, понимаю, как им непросто работать. И даже если что-то где-то не так написали, накосячили, то не хочется их ругать, потому что каждый день поступают тяжёлые больные, а они работают спокойно, улыбаются нам по утрам на коротких пятиминутках.

— Вам не приходилось уговаривать сотрудников работать?

— Таких врачей однозначно не было. Знаете, я ни минуты не сомневалась, что у нас никто не уйдёт. Мы не святые, не особенные, просто сплочённый коллектив. Были медицинские сёстры, которые пытались объяснить, что работать в отделениях — это не их профиль, они привыкли ЭКГ записывать, например. Некоторые уходили на больничный, но это единицы. Что поделаешь — человеческий фактор. Это неприятные ситуации, особенно когда человек хитрит. Но зато были и другие случаи: например, медицинская сестра, которая относится к среднему медицинскому персоналу, оставила свою работу и встала в грязный фильтр раздевать сотрудников, которые выходят из «красной» зоны, то есть на одном из самых опасных участков. Зато чётко и быстро организовала там работу.

Ещё я переживала за хозяйственную службу — электриков и сантехников, за айтишников, боялась, вдруг откажутся идти в «красную» зону, когда будет нужно. Но нет, они при необходимости надевают СИЗы и идут, делают свою работу.

— С какими трудностями вы столкнулись в первое время?

— В первый день доктора вышли из «красной» зоны и сказали, что вообще всё хорошо. А вот на второй день почти все буквально выползли оттуда. Я переживала, что уйдут, не выдержат. Но в итоге всё наладилось. Поначалу договаривались работать в «красной» зоне не более четырёх часов, потом выходить в «зелёную» зону на отдых: для этого на административном этаже (это единственная «зелёная» зона в двух лечебных корпусах) убрали экономистов, бухгалтеров в помещение пищеблока и сделали комнаты отдыха для сотрудников. Люди так и работали: четыре часа в «красной» зоне, потом отдых. А сейчас освоились — некоторые работают по восемь часов в «красной» зоне.

Первое время не знали, как быть с телефонами, чтобы была связь с теми сотрудниками, которые находятся в «красной» зоне — а то они в первый день ушли туда, и непонятно, что там происходит. Покупали всевозможные чехлы на свои телефоны, потом вообще решили, что свои брать не надо. Купили простенькие телефоны для каждого отделения, положили их в удобные для сотрудников места, чтобы можно было оперативно связаться. Есть телефон горячей линии, который лежит в «зелёной» зоне там, где доктора работают за компьютерами. Его номер есть на сайте больницы.

Не сразу придумали, как организовать питание пациентам. У нас свой пищеблок. В каждом отделении обычная посуда. Только в ковидном госпитале она не подходит. Закупаем разовые контейнеры с крышками. Каждому пациенту три контейнера: первое, второе и салат. Конечно, приобретение одноразовой посуды, её дезинфекция после использования, затем вывоз — затратны, но зато так безопасно.

Вопрос был и в том, как бумаги выносить из «красной» зоны: истории болезни, рентгенограммы, плёнки ЭКГ. Сделали отдельный фильтр с ультрафиолетом, с отдельным входом с улицы, где они и проходят дезинфекцию.

Чтобы как-то облегчить работу врачей, ускорить процесс, поначалу посадили отдельных людей, которые печатали истории болезни. Сейчас доктора справляются сами. Отдельный человек занимается только выписыванием направлений на мазки.

Первое время территория больницы охранялась, потому что многие люди из близлежащих домов привыкли ходить через двор больницы, проезжать на машинах. И, несмотря на везде расклеенные предупреждения о том, что теперь здесь ковидный госпиталь, ничего не менялось. Из машин скорой помощи выгружают пациентов, а вокруг любопытные стоят. Неприятно. Сейчас такого нет.

— Взять готовые решения было неоткуда, поэтому постоянно придумывали и проверяли идеи на практике?

— Да, сейчас кажется, что всё логично, легко и просто. На самом деле за этим стоит очень много работы моих заместителей, главной сестры больницы. Многое придумывали сами. Ведь у коллег не возьмёшь уже готовые решения, так как у всех разные планировки зданий. Но сказать, что мы ночи напролёт сидели в больнице, решали свалившиеся вопросы и проблемы, совершали прямо героические поступки, я не могу. Да, трудно было. Но не смертельно. Работали и работали.

Много думали, как создать условия для комфортной работы персонала. Меняли местами кабинеты, точнее, их функционал. Чтобы сотрудники выходили из «красной» зоны после принятия душа сразу туда, где оставлены их вещи, даже открыли так называемую пожарную лестницу, которая не использовалась в мирное время, давно без ремонта. Отмыли всё. Поставили стеллажи для пакетов с вещами. Купили стиральную машинку, чтобы хотя бы полотенца сотрудников не возить никуда, а самим стирать. Это и дешевле, и быстрее.

— Первые СИЗы (средства индивидуальной защиты. — Прим. авт.) были сборными, то есть состояли из нескольких компонентов: штаны, рубашка, халат и тому подобное. Бахилы были такие большие, что болтались на ногах, спадали, сотрудники скользили в них. В итоге научились скотчем их обматывать. Они были тканевые, у санитарочек намокали. Мы прогремели в СМИ — у нас некоторые санитарки додумались поверх бахил надевать мусорные мешки, потому что они не промокают, когда пол моешь. Не то что я сторонник того, что так нужно было делать, но удивляет реакция людей, которые возмущались. Какой-то пациентке не понравился внешний вид сотрудницы. Ну скажите об этом сотруднице или нам, так нет же, надо написать в СМИ.

В конце концов, санитарочке так удобно, она же не на босу ногу их надела. Они драят этот пол без конца. Главное, чтобы им было комфортно и удобно работать, и они надели в первую очередь то, что положено. Они же не перья какие-то на голову нацепили, а мешки на ноги, при этом не на босу ногу, а на обувь и бахилы. Мешки для мусора, кстати, очень на бахилы похожи. Нас после этого случая кто только не проверил: и трудовая инспекция, и прокуратура на наличие СИЗов в достаточном количестве. Нарушений не нашли.

Сейчас появились комбинезоны синего цвета и цвета мокрого асфальта — это намного удобнее. Сотрудникам нравятся. Смотрю на врачей — они тут, как космонавты, бегают. Сейчас полегче. А вот летом в жару в СИЗах тяжеловато было.

Поначалу большая проблема была с очками: они быстро запотевали. Чего мы только не делали! И разные очки покупали, и спиртом натирали, и мылом — только что не плевали на них. Сейчас очки гораздо функциональнее.

Реаниматологи у нас работают в мощных респираторах. С одной стороны, хорошо, с другой — из-за респиратора не слышно, что они говорят, иногда приходится кричать. В СИЗах тяжело и потому, что врачу невозможно пациента послушать: он не может снять капюшон и вставить в уши фонендоскоп. Врач же обычно в своей работе не может обойтись без аускультации, по крайней мере, терапевт: нужно послушать и сердце, и лёгкие.

Сейчас практически все пациенты поступают с пневмониями. А послушать лёгкие невозможно. Но наши доктора уже научились аускультировать через костюмы. Представьте, какой нужен опыт, чтобы по внешнему виду пациента, по пульсу, по его рассказу понять, как он себя ощущает, проследить динамику заболевания. Конечно, в помощь докторам — параклиника. По новым методическим рекомендациям Минздрава РФ — уже восьмая версия — рентгенографию лёгких нужно делать каждые семь суток, ЭКГ и анализы — каждые три дня. Хоть как-то это врачу помогает.

— Был ли дефицит с СИЗами, как в других больницах? Шили самостоятельно маски?

— Мы масок тоже понашили на всякий случай, но у нас не было дефицита — с первых дней СИЗами снабжал Минздрав. Это можно у любого сотрудника спросить. Когда СМИ приезжали, я даже отходила в сторону, чтобы люди честно выражали своё мнение. Мне же самой тоже интересно, что они думают, когда я их не слышу и не вижу. Вдруг им плохо, а мне не говорят. Но ничего страшного не говорили.

У нас заведующая аптекой такая шебутная, ответственная, всё отслеживала, прибегала ко мне и говорила: «У нас 600 костюмов осталось, звоните в Минздрав!» Это ещё на пять дней работы, но я звонила в экономический отдел, всё вовремя привозили.

Кроме того, различные организации, частные лица привозили нам респираторы, маски, костюмы в качестве спонсорской помощи. Сами сотрудники покупали себе то, что хотели. Но это единичные случаи.

— Много денег больнице пришлось потратить на это?

— Конечно, у больницы стали очень большие затраты. Только на СИЗы на начало сентября мы потратили 18 миллионов рублей. Это огромные деньги! Перепрофилирование обошлось в 14 миллионов: около 9 на проведение кислорода ушло и около 5 — на электричество, установку фильтров, перегородок, удлинение пандуса и бокс для обработки машин скорой помощи.

Препараты дорогостоящие: не только от коронавируса, но и те, которые нужны для защиты печени, тяжёлые антибиотики. Из новых препаратов для лечения ковида — левилимаб особенно дорогой: два шприца с этим препаратом стоят 96 тысяч рублей, фавипиравир — 15 400.

Много денег уходит на дезинфекцию: даже посуду одноразовую просто так не выбросишь, её дезинфицируем, потом увозим. Использованные СИЗы тоже необходимо сначала дезинфицировать, они влажные, значит, тяжёлые, а мы их сдаём по весу.

Обратно перепрофилироваться будет дешевле: приедут сотрудники Центра дезинфекции, всё обработают, потом отмоемся сами. Мы очень аккуратно снимем перегородки, уберём фильтры, всё составим в подвал. Пригодятся.

О пациентах

— В нашей больнице работают очень хорошие люди в своём большинстве. Профессионалы, добрые, отзывчивые. Мы стараемся, чтобы пациентам у нас было комфортно. Но всё равно есть недовольные: кому-то не нравится, что у нас всего два душа на этаже, но что мы сделаем — здание старое, коммуникации не переделаешь. Кому-то не нравится питание. В основном больному человеку нужны внимание, забота, поэтому нужно относиться к пациентам так, как вы бы хотели, чтобы относились к вам или вашим родным.

Не нужно, как говорят, в дёсны целовать пациента, но отношение должно быть человеческим. Мне кажется, что доброе вежливое отношение даже злого человека в какие-то рамки ставит, и ему уже не хочется лишний раз что-то плохое сказать или написать в адрес больницы. Я призываю наших сотрудников помнить, что врачи и сестры должны быть милосердными, должны сострадать пациентам. Мне кажется, что пациенты это оценивают. Люди в период ковида изменили своё отнощение к медперсоналу, они понимают, как тяжело сейчас медицинским работникам. Последние годы врачей воспринимали, как обслуживающий персонал.

Некоторые наши сотрудники, обращаясь к пациенткам, говорят: «Бабулечка, пройдите сюда». Я их ругаю: нет бабулечек и дедулечек. Есть общепринятые обращения к пациенту. Но многим пациентам именно такое уменьшительно-ласкательное обращение как раз нравится.

Ко всему прочему, у нас очень чисто, что тоже нравится пациентам. Сейчас средства для уборок хорошие, я думаю, что во всех больницах так. Питание у нас для всех порционное в одноразовой посуде. Это, конечно, нагрузка на поваров, потому что нужно разложить 190 порций, но пациенты довольны. В обращениях пациенты пишут, что еда вкусная, разнообразная, благодарят поваров. Правда, была ситуация, когда один пациент посчитал, что у него в плове на два кусочка мяса меньше, чем у соседа. Целая истерика случилась с ним. Так что всякое бывает. Но в основном все довольны — я хочу в это верить.

— Боялись ли вы сами заразиться?

— Заболеть я не боялась и вообще была уверена, что не заболею. На мой взгляд, у нас невозможно заболеть: везде рециркуляторы закрытого типа висят, я всегда в маске ходила и обрабатывала руки, если куда-то в отделение шла, то в костюме. У меня муж тоже врач — я теперь думаю, что он меня заразил. А он думает, что это я его.

Я как-то сразу поняла, что заболела: 17 июня ходила по отделениям, навестила пациентов, и в последней палате вдруг пришла мысль, что заболеваю. Сдала мазок и уже 19-го получила положительный результат. Мы лечились с мужем дома, по предписанию установили программу, несколько раз за день высылали селфи. У меня не было пневмонии, только фарингит и трахеит — верхние дыхательные пути — средней тяжести. Интоксикация была достаточно выраженная: слабость, полная апатия. Вроде бы ты сидишь дома, никуда не можешь выйти, никому не можешь помочь, делай, что хочешь, но не было желания ни читать, ни сидеть за компьютером, ни разговаривать — только лежать.

Мне кажется, плохого самочувствия добавляет страх из-за того, что это коронавирус и неизвестно, как он себя поведёт. Мы же болели раньше гриппом, гнойной ангиной, пневмония протекала тоже с астеническим синдромом, но не так было. На меня, как на человека достаточно мнительного, влияла информация о том, что кто-то умер. Обыкновенный человеческий страх. Но всё равно я была уверена, что выздоровею.

В одно утро я проснулась, захотелось почитать книгу. Поняла, что выздоравливаю. Хотя до сих пор остаются слабость, быстрая утомляемость. Вроде бы говорят, что в Новосибирске есть случаи, когда пациенты заболели второй раз. Мне неприятно это слышать: второй раз я уже не хочу, вдруг хуже будет. А у меня сын есть, невестка, внучки и мама, которой 82 года. Есть же ещё страх заразить родных.

А время шло, поняли, что это может быть вообще навсегда — может, как грипп, с нами будет. С родственниками мы стали встречаться, а вот общественные места старались не посещать. Мы даже с детьми не сходили в зоопарк этим летом. Мне кажется, что пока всё равно нужно поберечься.

Я продолжаю соблюдать меры предосторожности и не могу читать в интернете мнения людей о том, что не нужно носить маски или что коронавируса никакого нет. Как правило, такие люди потом, когда всё же заболевают, в больницах тоже в истерике бьются, требуют их лечить. Мне кажется, из-за того, что мы сейчас ходим в масках, этой осенью не будет большого количества заболевших гриппом и ОРВИ, как раньше.

— На ваш взгляд, влияет ли инфекционная нагрузка? То есть тем, кто много времени проводит рядом с заболевшими, сложно не заразиться.

— У нас заболели 37 сотрудников из 160 работающих в ковидном госпитале, из них 9 заразились бытовым путём. То есть большая часть, общаясь с пациентами каждый день, не заболела. Я коллегам говорила, что нам даже проще: у нас инфекционный госпиталь, и мы точно знаем, что наши пациенты ковидные. Коллегам из других клиник, конечно, сложнее: им привозят разных пациентов, и ни у кого на лбу не написано, есть у них коронавирус или нет. Им заразиться проще. Наш персонал — в СИЗах. Но сотрудники же после работы едут в транспорте, посещают общественные места. Ну и потом, иммунитет у всех разный. Чёткой связи заболевших с длительностью работы в «красной» зоне в нашей клинике не прослеживается.

— К вам часто переводили пациентов из других больниц, много ли было тяжёлых пациентов?

— Да, достаточно. Мы забираем на себя пациентов из распределительных госпиталей. В большинстве своём они тяжёлые или в состоянии средней степени тяжести. По поводу всех тяжёлых пациентов мы консультируемся со специалистами инфекционной больницы, санавиацией на базе областной больницы, которые уже в свою очередь с Москвой обсуждают пациентов. Нас регулярно проверяют эксперты ФОМС. Пока при экспертизах существенных замечаний не было, лечим правильно. Наши доктора уже наработали и свой опыт, знают, какие препараты лучше работают, но, конечно, не все до конца изучены.

Мне кажется, мы ещё долго будем узнавать новое о коронавирусе. Когда он только начинался, то писали, что поражаются верхние дыхательные пути, лёгкие. Потом начали понимать, что поражается свёртывающая система крови (страдает гемостаз, повышенное тромбообразование), потом поняли, что поражаются сердце, печень, поджелудочная железа. У нас была пациентка, у которой все показатели функции поджелудочной железы были нормальные, по УЗИ тоже ничего не привлекло внимание, а потом оказалось, что поражение этого органа более чем серьёзное.

Все пациенты получают мощную терапию: противовирусные препараты, антибактериальные, гормоны, клексан или его аналоги, клопидогрель, гепатопротекторы и так далее. То есть стараемся воздействовать на все точки поражённого организма, но всё равно бывают случаи, когда всё делали, но помочь не смогли.

К великому сожалению, пациенты всё равно умирают, особенно возрастные люди. Часто коронавирус уже излечен, но на его фоне ухудшаются основные заболевания: как правило, это ХОБЛ (хроническая обструктивная болезнь легких. — Прим. авт.), сахарный диабет, ишемическая болезнь сердца. Коронавирус не любит тучных людей, они болеют тяжелее, так что стройным проще. Но лучше никому не болеть. Все случаи летальных исходов разбираются не только в коллективе, но и с главными специалистами Минздрава НСО.

— На ваш взгляд, коронавирус мутирует?

— Я думаю, что коронавирус нам ещё преподнесёт сюрпризов, он однозначно мутирует. Он, наверное, не ожидал, что такое мощное лечение будет и так быстро всё произойдёт, поэтому пытается приспособиться, чтобы выжить. Он же живой организм: мы с ним воюем, а он старается не сдаваться. А доктора пытаются понять, куда он выстрелит в следующий раз, как ещё проявит себя.

Я очень надеюсь на наш «Вектор», специалисты которого обязательно разработают препарат или вакцину, с помощью которых мы справимся с ковидом. Вернёмся к прежней жизни — будем ходить без масок, спокойно общаться, посещать театры, парки.

— Как часто умирали молодые пациенты?

— К сожалению, такие случаи были — мы их всех помним. Их немного, но всё равно всегда горько, что не спасли. Были две женщины — 42 и 44 года. После вскрытия причина смерти становится понятной — лёгкие сильно поражены, но почему организм не отреагировал на лечение, пока загадка. Всего у нас умерло 89 человек за 5 месяцев работы, из них именно с ковидом (то есть его обнаружили при исследовании препаратов, взятых изо всех органов во время вскрытия) — 45. Как правило, им за 80 лет — пациенты с багажом нажитых болезней. А пролечили мы за 5 месяцев 1300 человек.

— Как вы считаете, когда в Новосибирской области начнётся вторая волна?

— Мне кажется, что она пока приближается. Если придёт, то это будет начало октября. Сейчас становится чуть больше пациентов с коронавирусом, чем в июле, начале августа. Это ожидаемо. Меры стали мягче, дети и студенты вышли на учебу, поэтому увеличилось количество пациентов. Люди привыкли, что ли, уже, что вирус этот есть, или устали. У нас даже доктора стали пытаться то очки снять, то респиратор, оставаясь только в маске. Я им говорю: «Увижу, зафиксирую актом, и страховые выплаты потом не получите, если заболеете». Время проходит, и уже кажется, что всё, можно расслабиться. Вот и стали больше заболевать. Наверное, пока все не переболеют, вирус не угомонится.

Вторую волну мы ждём. Но более спокойно. Сейчас на вторую волну всё есть, СИЗы уже лежат. Такого, как в мае, не будет. Понятно, что изначально мы были не готовы, весь мир был не готов. СИЗов не было, масок в аптеках не хватало, аппаратов ИВЛ тоже было недостаточно. Это объяснимо: зачем раньше нужно было в таком количестве выпускать аппараты ИВЛ? Чтобы они на складах стояли, ржавели? Может, эта инфекция была и раньше в единичных случаях, но совсем единичных. А тут столько больных во всем мире. Видимо, все силы были брошены на борьбу с ковидом.

Сейчас в нашей больнице есть и аппараты, и СИЗЫ. Так что уже никого вторая волна не пугает — все спокойно ждут её, будем работать. Надеюсь, всё закончится к февралю, мы снова будем работать в привычном режиме. Мечтаю о том, что мне не нужно будет жить 24 часа в сутки с телефоном, я буду спокойна за родных, за сотрудников, не нужно будет думать, кто тяжёлый лежит в реанимации. Пойду по отделениям без предварительного одевания в костюм, просто в халате.

Мы уже все оценили, как хорошо мы жили и работали до коронавируса. Когда он всё-таки уйдёт, я думаю, мы будем работать ещё лучше.

В начале пандемии НГС делал репортаж из инфекционной больницы, в которой лежали пациенты с коронавирусом и подозрением на него. Тогда в городе было всего 9 подтвержденных случаев коронавирусной инфекции — с тех пор переболели тысячи новосибирцев. Журналист НГС Мария Тищенко побывала там и поговорила с врачами — как они принимают пациентов с подозрением на коронавирус, какую защиту используют и как справляются с аномальной нагрузкой.