Язык заплетается

Выживет ли русский язык во времена его интернетизации и американизации? Эти вопросы обсуждались в докладе известного московского лингвиста Максима Кронгауза 1 марта, в рамках фестиваля разговоров «Кухня». Доклад назывался «Русский язык на грани нервного срыва», так же именуется и книга господина Кронгауза, которую он презентовал публике. В своем выступлении лингвист попытался суммировать и систематизировать изменения в русском языке, которые произошли в последние 10 лет под воздействием интернета и глянцевой индустрии. Лектор попытался занять сразу две разнонаправленные позиции: консервативного «просвещенного обывателя» и «объективного лингвиста».

Специфика изменений языка в России: языковая игра. По словам Максима Кронгауза, заимствования, новая терминология и проникновение в язык интернета характерны сейчас для всех языков. Особняком, конечно, стоит английский, из которого слова и словосочетания заимствуются и калькируются. Если же говорить о русском языке, то в нем больше, чем в других языках, проявляет себя игровая стихия.

Примеры: сближение с личными именами в словах «аська», клава», «емелить»; превращение обозначений размера одежды L и M в ласкательные имена собственные — «элечка», «эмочка»; анимизация автомобилей — «мерин», «пыжик», «поджарый».

Потребительская идеология и социализм. Влияние индустрии глянца привело к невероятным ранее употреблениям слов. Так, «элитной» может называться колбаса, а «эксклюзивным» унитаз. Любопытно, что «гламурный» язык также является живым и изменяющимся организмом: уже сейчас «элитный» уходит в прошлое и сменяется «премиум-классом».

Ряд «гламурных» слов, употребляемых сейчас в повседневной речи, были идеологически окрашенными и в СССР, и это отчетливо маркирует смену идеологий.

Это относится, например, к слову «правильный», который в советское время мог обозначать «идеологически выдержанный» («правильный фильм»), а теперь указывает на идеального для производителя потребителя («правильная девушка носит колготки телесного цвета») или на идеальный для потребителя продукт («правильные суси»). Родство с идеологией социалистического реализма просматривается и у слова «позитивный» («позитивный» фильм показывает жизнь такой, какой она должна быть, а не такой, как она есть).

Американское вторжение. Много калек и англицизмов, вошедших в обиход, чувствуют себя вполне уютно. Так, прощание «увидимся!» (изначально «see you!») прижилось, да так хорошо, что многие считают его русским. Другие кальки стали употребляться очень активно, однако их точное значение не всегда осознается носителями языка (например, слово «реально»). Такое прямое заимствование, как «пиар», приобрело настолько специфический набор смыслов, что англичане с американцами его понять просто не в состоянии. Самое страшное произошло с названиями профессий, которые язык пока что переварить не в состоянии, в результате чего, например, встречаются до пяти вариаций одного и того же слова («риэлтор», «риелтор», «риелтер», «риелтэр»).

Государство бессильно. Любопытно, что утвердить нормативное написание слов очень сложно, так как современный человек реже пользуется словарем и чаще просто набирает разные варианты в «Яндексе» или «Гугле». При этом на волевые решения языковедов мало кто реагирует. Так, сотрудники Института русского языка решили, что слово «блогер» нужно писать с одной «г». В «Гугле» сейчас такой вариант набирает 600 тыс. страниц, а вариант с двумя «г» — около двух миллионов. «Яндекс» же при запросе «блогер» сообщает: «В исходном запросе «блогер», возможно, есть опечатка».

Примеры, когда государство может повлиять на неологизмы, существуют. Так, во Франции действует специальный комитет по терминологии, который штрафует СМИ за неологизмы, не утвержденные на государственном уровне.

«В свое время Солженицын создал словарь русского языка, где придумал русские эквиваленты заимствованным словам, — рассказал Максим Кронгауз. — В результате никто ими так и не стал пользоваться. Я считаю, что если государство будет вмешиваться в жизнь языка, будет только хуже».

Интернет: спаситель или агрессор. Главной языковой особенностью эпохи, по мнению Максима Кронгауза, безусловно, можно считать влияние интернета. Лингвист не склонен демонизировать пагубное влияние «языка подонков», который, на его взгляд, явился очередной игрой и уже сейчас сходит на нет. Письменный язык, считает Максим Кронгауз, с помощью интернета становится более многомерным и более приспособленным для коммуникации. С другой стороны, именно из-за интернета возникает хаос упоминавшейся уже вариативности написаний. «В любом случае, язык намного мудрее и жизнеспособнее, чем думают его рьяные защитники. И он никогда не умрет», — подытожил господин Кронгауз.

Справка: Максим Кронгауз (родился в 1958 г.) — директор Института лингвистики РГГУ, профессор, доктор филологических наук. Автор книг «Семиотика, или Азбука общения», «Приставки и глаголы в русском языке: Семантическая грамматика», «Семантика», «Русский язык на грани нервного срыва», а также множества научных и научно-популярных публикаций в газетах и журналах.

Владимир Иткин