В двух кинозалах города идет фильм Питера Гринуэя, иллюстрирующий шесть человеческих пороков
Признаться, два часа я только тем и занимался, что боролся со сном. Чем занимались оставшиеся четыре зрителя, сидевшие у меня за спиной, я не могу сказать. Фильмы Гринуэя — это всегда визуальное пиршество для глаз. Но решение сесть максимально близко к экрану на этот раз себя не оправдало. Устав переводить зрачки из угла в угол, я сфокусировался на главном — на том, что было в центре. А в центре по большей части были гениталии. По большей части — мужские, тщательно эпилированные — в духе нового времени — и потому походившие на елочные игрушки.
Две юные дивы (чуть ли не старшего школьного возраста), сидевшие на следующем ряду, как-то подозрительно тихо и продолжительно долго молчали, не высказывая никаких суждений, даже шепотом (а так я бы наверняка хоть что-то услышал). Ведь интересно, что они думали про все про это? Ну, главным образом, конечно, не про все, а именно про это? Жаль, что я никогда этого не узнаю — они убежали так стремительно. Первый финальный титр еще не успел толком вылезти на экран, а их уже и след простыл. «А поговорить?!» — хотелось крикнуть им вдогонку…
Но я их понимаю — сколько же можно мучить себя? Продолжать находиться в этом во всем даже лишнюю секунду не имело никакого смысла. Эстетическое послевкусие было из разряда тех, которые случаются на светских банкетах со шведским столом, где много разнообразной еды, а ты ходишь и пробуешь главным образом то, чего никогда не ел и даже никогда не видел. И вот вдруг натыкаешься на что-то с виду изысканно-необычное, с интригой кладешь это в рот и понимаешь, что зря это сделал…
Хотя к такому Гринуэю я был, конечно же, готов. Его стиль узнаешь секунд через 15 после начала. А через 15 минут уже начинаешь страдать от скуки и тут уже можно спокойно уходить. Вот уже лет 15, как Гринуэй законсервировался — стал вещью в себе. Вещью, которая напрочь игнорирует законы драматургии и еще больше законы восприятия. Такой творческий подход и получившийся результат больше напоминают научно-популярное кино (которому самое место на образовательном канале), призванное иллюстрировать хрестоматийную классику, в данном случае страницы Ветхого Завета.
Эротика предстает здесь настолько высокой, что никаких чувств на уровне первой-второй чакр не пробуждается за все два часа. То есть Гринуэй не дает ни малейшего повода для мастурбации. Поэтому если у вас есть нестерпимое желание вкусить сексуальность исключительно как чистое искусство, то вам непременно следует отправиться в фаллический театр имени Гринуэя. Который теперь уже мало чем отличается от анатомического театра доктора Гюнтера фон Хагенса. И если бы не типично гринуэевские спецэффекты с преобладанием обожаемого им каллиграфического серпантина, то можно было запросто предположить, что режиссер просто переснимает действо прямо со сцены.
И вот тут возникает парадокс (может быть, главный в этом фильме): эротика — высокая, но обращена она при этом исключительно к порокам — флирту, похотливости, проституции, инцесту, педо- и некрофилии… В основе как бы реальная история, случившаяся в конце XVI века с голландским гравером Хендриком Гольциусом, от работ которого Гринуэй фанатеет уже лет тридцать. Так вот, этот Хендрик со своими сподвижниками намеревался взять на вооружение нанотехнологии — приобрести дорогой печатный станок.
И с этой целью обратился за финансовой помощью к маркизу Эльзасскому. А чтобы убедить маркиза в разумности целевого вложения, Хендрик сотоварищи решили показать спонсору что-то вроде демо-ролика — серию эротических театрализованных миниатюр, воспроизводящих страницы библейского писания. Маркетинговый расчет оказался очень даже верным: по жизни озабоченный маркиз, побывавший в течение шести вечеров-представлений в роли либертианца и тирана, не остался равнодушным к такой рекламной кампании.
Актеры у Гринуэя, как всегда, демонстрируют отвагу на грани эксгибиционизма: гениталии предъявляют непринужденно и в то же время с каким-то вызовом (типа: да, я, может быть, и не Рокко Сиффреди, зато самим Гринуэем ангажированный). И если надо быть елкой на этом празднике чужой сублимации, то ноу проблем: сыграют все, что ни попросят. Так их, наверно, и учили в студии при Королевском Шекспировском театре.
Самому Гринуэю, в отличие от своего героя, Гольциуса, уже не нужно прогибаться и заискивать перед меценатами: «фамильный бренд» обеспечил ему инвестиции в два миллиона евро, из которых вернулась пока самая малая толика, поскольку Россия стала чуть ли не первой страной, отважившейся выпустить этот фильм в прокат. Следующей «жертвой» британского режиссера должен стать Иероним Босх, к 500-летию которого Гринуэй готовит свой новый проект.
Фото kinopoisk.ru