Иранская драма, забравшая всех главных «медведей» Берлинcкого кинофестиваля, могла бы быть послужить хорошим примером российским кинематографистам — как надо снимать авторское кино с человеческим лицом.
В который раз убеждаюсь, что восточное кино — самое тонкое, пронзительное и гуманистическое кино в мире, как бы субъективно это ни звучало. И насколько все-таки выродился рынок проката, если иранский фильм, устроивший фурор на последнем Берлинском кинофестивале, можно посмотреть лишь в одном кинотеатре города — как всегда, в «Победе», отвечающей у нас за фестивальное кино. Речь идет о семейной драме «Развод Надера и Симим» — это лента иранского режиссера Асгара Фархади, которая на Берлинале взяла сразу несколько «медведей»: триумфального золотого и двух серебряных — за лучшую женскую и мужскую роль. Даже учитывая слабость жюри к восточному кинематографу, мне не удается припомнить другой такой же безоговорочной победы.
«Развод Надера и Симим» — из тех редких фильмов, которые хочется смотреть до конца бегущих арабской вязью титров. Семейная пара, самые обыкновенные представители иранского среднего класса, у каждого из которых по «Пежо», мучительно разводятся, потому что Симим, вполне себе феминизированная мусульманка с европейским мышлением, не видит будущего в своей стране ни для себя, ни для 11-летней дочери. Надер же, для которого ислам — нечто такое же бытовое и само собой разумеющееся, как для нас — обычные правила этикета, не может бросить больного Альцгеймером отца. Драма накаляется практически с первых же кадров: когда камера берет крупным планом то растерянную дочку в очках и детском хиджабе, то беспомощного старика, вцепившегося в руку уходящей Симим, и с такой бездонной тоской в глазах, что невольно понимаешь: он, несмотря на весь творящийся у него в голове хаос и глубочайший маразм, больше, чем кто-либо другой здесь, понимает всю глубину назревающей трагедии.
И хоть фильм снят в обычной реалистичной манере и почти лишен саундтрека, он до самого последнего момента будто потрескивает искорками неспадающего напряжения. Казалось бы, ружье выстрелило — вот оно, второе дно разыгравшейся драмы, горло сжимает при виде того, как блестяще исполняет Сарэ Байат роль запуганной изможденной домработницы Надера, потерявшей ребенка, как играют ее уставшие и отчаянные глаза, нервная, умоляющая улыбка. Фархади снял глубочайшее гуманистическое кино — о сострадании, милосердии, о прощении, о самом лучшем, что есть в человеке, и одновременно о самых грязных задворках души, на которое человека выбрасывает собачья жизнь. Все виноваты, и при этом никто не виноват — просто случилась беда.
Я не помню фильма, по крайней мере — снятого в последние годы, в котором бы идеально играли абсолютно все актеры, в котором бы экспрессия так гармонично переплеталась с экзистенциальной драмой и «сочувствующим реализмом». При этом крайне любопытно и тонко изображен мусульманский мир и менталитет живущих в нем людей, которым религия, как самый крепкий внутренний нравственный закон, не позволяет солгать, держа руку на Коране. Хороший пример для российского авторского кинематографа, в котором эмоции и экспрессия считаются пошлостью, а диалоги — дурным тоном, а еще лучше, если главные герои будут этакими инертными молекулами толпы, толкущимися по жизни в бессмысленном броуновском движении.
Фото kinopoisk.ru