«Отец приходил в трансе и говорил, кого у нас тут убили». Рассказ о детстве на Первомайке 90-х — среди бандитов и перестрелок

Александр Матвеев — коренной житель Первомайского района. Его детство пришлось на 90-е годы, когда расцвела одноименная группировка, ставшая для одних серьезной угрозой, а для других — ролевой моделью и образцом для подражания. По просьбе НГС Александр, никогда не состоявший ни в одной банде, рассказал, каково жилось мальчику из простой семьи в самом неблагополучном районе города, где регулярно случались разборки, перестрелки и убийства. Как добрососедство уживалось с беспределом и легко ли было выбрать другой путь, когда казалось, что кроме криминала нет ничего, — в материале Ксении Лысенко.

— Постоянно на слуху было слово «беспризорник». Вот я не знаю, как часто его слышат сейчас, а у нас в 90-х на Первомайке это было везде: «Вот, беспризорники, аккуратно, там бегают беспризорники». Чаще всего ими называли детей каких-то выпивающих родителей, детей из неблагополучных семей, которые просто шарились по улицам. Таких было много, — вспоминает Александр. — И как вишенка на торте — это то, что рядом с нами, в нескольких кварталах, был детский дом. С его воспитанниками было опасно соприкасаться, они считались совсем беспредельщиками. И такая тривиальная картина из моего детства: иду за хлебом в магазин, мне 8 лет, и вижу, что на асфальте лежат два трупа — мужчина и женщина, которые сгорели у себя в квартире. Алкаши, в общем.

Двор детства Александра — это с десяток деревянных бараков на улице Красный Факел, которые были построены еще в 1930–40-х годах. В основном здесь жили те самые неблагополучные семьи, но с соседями семье Матвеевых, как считает сам Александр, повезло: люди были отзывчивыми и даже собирались на праздниках за общим столом.

— Сейчас сложно представить, что мы всем домом, все восемь квартир в бараке, собирались. И эти моменты я часто вспоминаю с приятным таким ощущением. В этом детстве 90-х было что-то советское. У нас даже для примера в бараке у каждой квартиры была такая маленькая полочка возле входной двери, вот как вы думаете, для чего она? Под ключ. И мы действительно там оставляли ключ уже в 90-е. Например, если ты ненадолго уходишь, а бабушка чуть пораньше пришла, взяла оттуда ключ и открыла. Была традиция доверять людям. И я себе объяснить это не могу. Это гремучая смесь из реалий уже нового, наступившего времени, какой-то анархии и того уклада, который был привычен для людей, еще буквально несколько лет назад живших в Советском Союзе, — объясняет Александр.

Полочкой для ключей, по его словам, перестали пользоваться к середине 90-х. Наивность и доверие уступили место тревоге за близких.

Картинка из детства меняется: маленький Саша идет кататься на велосипеде «Олимпик» не в свой двор, хотя еще с самых ранних лет слышал, что лучше гулять у дома. Первая просьба покататься, первый отказ, первая драка — тот самый беспризорник разбил ему нос куском шифера.

— Кровью там асфальт залил весь, пока шел до дома. Кровь на асфальте, прямо как в сериале «Слово пацана», — посмеивается Александр. — Ещё вот такую историю я помню в наших кварталах, уже в подростковом возрасте. Отец моего знакомого выпивал в гостях у друга, и что-то по пьяни они там не поделили, подрались, и отца моего ровесника сильно избил этот товарищ. Тогда мой знакомый просто взял нож, пошел и зарезал в отместку этого мужика. Ну и сел, конечно, по малолетке. Это сходу приходит на ум, чтобы описать эту атмосферу.

Семья Матвеевых никакого отношения к криминалу не имела. Мама Александра работала в 90-е в столовой на железной дороге — для типичного рабочего района, где многое связано с поездами и паровозами, это было не редкостью. Папа Александра до последнего времени обучал детей карате, сейчас он почетный житель Первомайского района.

— Он действительно звезда нашего района, был и остается, его здесь очень многие знают. Он пересекался с теми самыми авторитетами Первомайскими, в том числе руководителями группировки. Они с ним общались уважительно, но он не имел с ними каких-то дел криминальных — такое было возможно. Поэтому бывало такое, что отец приходил в трансе и говорил, кого у нас тут убили из них, — объясняет Александр. — Вот про Нестеренко он говорил, это я точно помню. Про Беркимбета он тоже рассказывал, когда его убили, они были хорошо знакомы. Иногда рассказывал: тот-то в бега подался, то есть просто собирал вещи и уезжал в неизвестном направлении. Потом, может быть, спустя лет 10 он снова объявлялся в Новосибирске. Или не объявлялся. Никогда уже.

Уже по прошествии времени он неоднократно спрашивал своего отца, легко ли ему было отказывать авторитетам в сотрудничестве:

— Он говорил, что ему предлагали, так сказать, пришиться. Все-таки не будем забывать, что он карате преподавал, что очень даже подходит для того, чтобы подготавливать пехоту для ОПГ, как это, по многочисленным слухам, делал спортклуб «Первомаец». Папа отказывал, и ему ничего за это не было. Это опять же к вопросу о том, что там кого-то заставляли быть бандитом. Да не было такого, это всегда был добровольный выбор каждого. Вот он отказался, потому что не хотел быть повязан в чем-то кровавом, что не соответствовало его принципам. Хотя мы понимаем, что, может быть, даже само общение с такими людьми у кого-то уже может вызвать неприятие.

По словам Александра, в 90-е всё «перемешалось совсем»: какие-то друзья детства его отца стали бандитами, но с кем-то из них он всё же продолжал держать связь.

— Наверное, если бы отец стал частью ОПГ, мы бы жили намного благополучнее материально, мы бы не жили в этих бараках разваливающихся. Но сколько бы лет прожил мой отец, и что бы было потом с нами, если бы его устранили — это большой вопрос, — считает он. — И я очень рад, что он не связался со всем этим делом. Я вот даже такую статистику подвел: каждые два года руководителя Первомайской ОПГ устраняли. Приходил новый, его убивали — и так четенько каждые два года. Я бы не хотел, чтобы мой отец был в этом списке.

Убийства, о которых гудела вся Первомайка, воспринимались как нечто привычное, хоть и жуткое. Описывая их, Александр уточняет, что как такового шока в случае гибели бандита жители не испытывали. Все понимали, что исходов для тех, кто выбрал этот путь, не так много: сесть в тюрьму или погибнуть во время разборок.

Только тому, кто не жил в Первомайке, этот район может показаться чем-то единым и однородным — на деле же существовало жесткое разделение по областям. Например, был квартал 100 домов, где вырос первый лидер Первомайских Боб, с которым дружил папа Александра. Также выделялись КСМ и Матвеевка.

— Первомайка, про которую обычно говорят, — это ее центр. То есть я вырос в Первомайке-Первомайке, — объясняет мужчина. — Еще была Мордовия — это самая-самая окраина района в сторону Барышева. Это сплошной частный сектор — вот там было особенно опасно, это такое глухое место. Туда ты действительно мог приехать и не уехать, по крайней мере нас так запугивали. Я там вообще не бывал почти..

Всякий раз у прохожего могли спросить, местный ли он и кого знает. Называть, со слов Александра, нужно было обязательно только имена тех, кого ты лично знал и кто мог за тебя поручиться. Такими выступали авторитетные пацаны с района.

— Не, ну конечно, если ты вдруг в свои четырнадцать лет знаком с Александром Нестеренко, руководителем Первомайской группировки, то от тебя вообще побегут. Руки тебе поцелуют и попросят, чтобы ты ни в коем случае не говорил, что на тебя наехали. Но это из области фантастики, — объясняет он. — Чаще называли имена старших во дворе или в школе. Я же, если понимал, что разговор идет куда-то не туда, говорил: «А еще я сын Игоря Владиленовича Матвеева». И вот это всегда срабатывало, потому что, по крайней мере в пределах Первомайского района, всех-всех вот этих микрорайонов конкурирующих, его очень многие знали. И это меня иногда спасало, если другие методы не работали.

Если же человек был не местным, то с него могли стрясти денег или избить. Но в 80-е годы было еще жестче, считает Александр.

— Если ты чужак, если ты еще и к девушке, не дай бог, приехал первомайской, то тебя здесь разденут, разуют и забьют, и больше ты сюда точно не захочешь приезжать. Это было такое табу и, видимо, это настолько въелось в сознание новосибирцев, что из поколения в поколение до сих пор передается этот тезис, что в Первомайку нельзя приезжать. Могу сказать, что сегодня это точно миф — приезжайте. У нас хорошо, у нас очень зеленые улицы. По уровню криминала наш район по итогам прошлого года занял среди 10-и районов 10 место, последнее, — объясняет он.

Понимание того, что район, где он живет, был особенным и пугал новосибирцев, к Александру пришло в подростковом возрасте. Но и тогда он воспринимал это в положительном ключе.

— Был такой постулат у тех, кто в основании группировки находился — своих не трогать. Потом он, конечно, развалился. Но мне известно, что во времена Боба он считался таким негласным руководителем района, я бы сказал, серым кардиналом. Если кого-то на Первомайке обворовывали или угоняли машину, все шли не столько в полицию, сколько к Бобу, потому что он всегда знал, кто это сделал, мог найти среди своих преступника и популярно ему объяснить, что своих нельзя трогать, а машину вернуть владельцу. Но я эту эпоху почти не застал. В мое время в эти криминальные круги уже пришли деньги и рэкет, и все было по-другому.

Убеждение про опасную Первомайку, уверен Александр, появилось в 70–80-х годах, когда Первомайские только-только начали заявлять о себе. Этот момент перелома, по его словам, хорошо показан в сериале «Слово пацана». В районе тоже были свои «чушпаны» (правда, назывались они лохами), а также старшие и авторитетные ребята. Это в их кругах было принято спрашивать «с какого ты района?» и порой трясти деньги.

— Был какой-то кодекс, но он нигде не был прописан, это как-то познавалось постепенно. Это ж целое искусство было — правильно отвечать на вопросы, правильно разговаривать, а точнее базарить. Нельзя было говорить, допустим, «я хотел спросить», потому что спрашивают за косяки — надо было говорить «поинтересоваться». Нельзя было врать, что ты с кем-то общаешься, хотя на деле не общаешься. Нельзя жаловаться родителям или ментам, — перечисляет он.

Порой столкновения заканчивались разговорами, иногда дело доходило до драк. Сам Александр в них особенно не участвовал, но «мог постоять на стрелке».

— Совсем не соприкасаться с такими делами было невозможно, но это скорее была иллюзия криминала, чем на самом деле прям большой криминал. Это просто было желание казаться такими же крутыми, как серьезные бандиты взрослые, которые так же забивали стрелки, как и мы. У них уже было оружие и миллионы денег, а у нас было желание показать, что мы тоже взрослые.

Четкого деления на «чушпанов» и пацанов, как в сериале, на Первомайке в его детстве не было, но он не исключает, что, как и в показанной Казани, в Новосибирске это просто могло существовать чуть раньше, в 80-е.

— Вот этот стереотип, что были бандиты в Первомайке и были обычные люди, и что они никак не пересекались, а существовали, как два параллельных мира, — это миф. На самом деле бандиты были теми же обычными людьми еще в недавнем прошлом, и у них оставалось много друзей и родственников, знакомых из не-криминального мира. А еще я удивлялся, что в сериале так часто колотят друг друга, чуть что — бьют в лицо. Думаю, в реальной жизни это бы не прошло без последствий для здоровья. Наверное, для кинематогрофа просто сгущали краски, концентрировали события. Так же, как с этим «отшиванием» или «пришиванием» — я этого не видел и не знаю. Но я и не вращался в группировках, — говорит Александр.

Однажды друзей семьи Матвеевых расстреляли в их же подъезде — нападение заказала у киллеров бухгалтер, решившая прибрать к рукам семейный бизнес в виде известного на всю Первомайку ресторана. Мужчина выжил, почти все пули попали в его жену — ее Александр называет «теть Мариной».

— К ОПГ этот эпизод не имеет отношения. Это в целом о том, что криминальная жизнь такая, она может любого съесть. Хотя я уверен, что какие-то прикосновения у ресторана к группировке были, их и не могло не быть. Потому что любой бизнес, тем более такой серьезный, как ресторан, не мог не отстегивать как-то бандитам, это все часть эпохи. Но меня тогда это шокировало: смерть прошла так близко, задела друзей семьи. Романтизация криминала в такие моменты рушится. Ты понимаешь, что эти люди — не благородные личности с понятиями и принципами, что они могут убить любого: и женщину, и ребенка, и кого угодно. А кто-то хочет быть похожим на них, — рассуждает Александр.

Еще один эпизод, потрясший всю Первомайку, произошел, когда из-за передела сфер влияния бандиты расстреляли АЗС на Разъезде Иня. Там работал совсем юный парень, погибший от пуль.

— Сильно обсуждалось на районе, потому что тут как будто нарушались правила игры. Есть бандиты, которые сами добровольно пошли по этой стезе и получили пулю, и это вроде как закономерно, а тут парень, который честно трудился на обычной работе. Все равно, в каком бы криминале мы не жили, мы пытались какие-то моральные ориентиры сохранять.

В нулевые всё будто бы схлынуло. Александр вспоминает, как в старших классах обнаружил, что вся бандитская романтика исчезла, а его знакомые и друзья уже не хотели быть похожими на тех, кто держал в страхе весь город.

— К концу моего обучения в школе уже было понятно, что все мы пойдем поступать в вузы. Не было обсуждения, пойдешь ли ты по воровскому или мусорскому, единственные обсуждения — в какой университет поступать. И все абсолютно, все до единого, из моего класса, из моего круга общения пошли получать высшее образование, — рассказывает Александр. — Ощущение жизни поменялось. Ты видел, что люди становятся богаче, что криминала меньше, что люди, которые вчера были какими-то примерами для подражания и которых боялись, резко стали антигероями. Ценности у общества меняются, и ты вместе с ними тоже меняешь свои ориентиры.

Этим летом мы побывали на Инском кладбище, где для авторитетов Первомайской ОПГ есть своя аллея.