В 7-м классе могут не знать русского языка. Как учатся в школе у Хилокского рынка, где большая часть детей — мигранты

Здание школы № 66 на улице Хилокской скрыто за двухэтажными бараками. Недалеко располагается большое кладбище, и, куда ни глянь, везде кипит торговля в киосках, где работают приезжие из Средней Азии. Такое соседство с крупнейшим городским рынком — Хилокским — определило состав учеников маленькой средней школы: здесь в основном получают образование дети мигрантов. У некоторых уже есть гражданство, другие же прибыли в Россию совсем недавно — они плохо ориентируются в городе и совсем не знают языка. Несмотря на это, как рассказывают учителя 66-й школы, родители таких детей мечтают, чтобы они окончили 9 классов, поступили в колледж и получили профессию. Желательно юриста или медсестры. Корреспондент НГС Ксения Лысенко рассказывает, как устроена обычная новосибирская школа, где адаптируются, а затем выпускаются дети из Узбекистана, Таджикистана и Киргизии.

Как проходят уроки русского для нерусских

— Ильнура, Зулайхо, Егор, Тахибек, Адам, Ахмадулло, Шахзода… — учитель 2-го класса зачитывает список учеников. Робкие школьники, услышав свое имя, тянут руки, кое-где раздаются звонкие «здесь!».

Со списком из 25 фамилий учительница справляется легко, зачитывает экзотические имена без запинок. Позже она вызовет трех новеньких к доске, представит их классу, а потом спросит у учеников, как они провели это лето. Так в школе № 66 начнется новый учебный год.

— Когда я только пришла работать, у нас тут было 5–6 нерусских учеников. Это на всю школу. Сейчас по-другому. Те родители, которые негативно настроены и не хотят, чтобы их ребенок учился среди мигрантов, сюда детей и не отдают, — рассказывает тихим голосом директор Ольга Желткова. В своей должности она недавно, в начале нулевых работала учителем географии здесь же, в 66-й, а потом ушла в декрет. Когда вышла из него, в ее школе уже многое успело поменяться. В настоящее время примерно 25% учащихся — русские, остальные — выходцы из ближайших среднеазиатских государств.

Мы направляемся в спортивный зал, где сейчас проходит урок физкультуры у шестого класса. Школьники лениво играют в пионербол в небольшом зале с натянутой сеткой. Раздаются эмоциональные крики на незнакомом языке.

Школа № 66 очень компактная. Из-за того, что классов не хватает, в этом году сюда набрали только 30 первоклашек. Русских в классе — 3–4 человека.

Мы проходим в кабинет к директору, за стенкой сидит новенькая ученица из Таджикистана. Она впервые пришла в русскую школу, в пятый класс, плохо понимает по-русски, на вопросы секретаря отвечает молчанием. Сейчас, как говорит Ольга Александровна, будут дожидаться маму, чтобы разрешить ситуацию.

— Ну что сказать про нашу школу? Достаточно посмотреть на наших детей и сразу станет понятно, ученики у нас, так скажем, особенные, — начинает с улыбкой директор. — Чтобы объяснить материал в классе, где не очень хорошо понимают язык, требуется больше времени. Может быть, даже не один урок, а два или три. В этом вся сложность. Тут надо очень любить свою работу, любить этих детей, и тогда будет результат.

При этом никаких поблажек для Хилокской школы нет — тут такой же федеральный государственный образовательный стандарт, как и в других. Учителям приходится выкручиваться, давать школьникам в одном классе разные по уровню сложности задания и придумывать другие способы объяснить материал.

— Есть родители, которые приводят детей в таком возрасте… 7-й, 6-й класс. Начинаешь вести урок, а с русским языком проблемы, они языка могут не знать. Вот у меня был прецедент. Как-то в 9-м классе трое учеников выбрали географию для ОГЭ, тяжелых учеников, так скажем. Они сдали на отлично, потому что они как-то старались, хотели. Но русский язык — это, конечно, самое проблемное место. Можно наработать географию, биологию, но русский язык — это русский язык.

О том, насколько сложно дается ученикам неродной язык, рассказывает Светлана Рифатовна Гавриленко. Она ведет русский язык и литературу в 7, 8 и 9 классах и когда-то сама работала в Узбекистане. Поставленным голосом, тщательно выговаривая слова, она рассказывает, что на протяжении 20 лет вела уроки для узбекских детей на их родине в специальных национальных школах по программам РФ. Несколько лет назад она вернулась в Россию и начала работать в 66-й школе. Выученным узбекским языком, по ее словам, в классное время она никогда не пользуется, но если ученик подходит к ней после уроков и просит что-то подробнее объяснить, она может привести аналогию на узбекском языке.

— Там, в Узбекистане, мы обработаем уроки на русском языке, а потом ребенок обратно попадает в среду родного языка. И снова идет общение в быту, телевидение на родном языке. Поэтому немного туго шло обучение. А здесь быстрее. То есть если ребенок поступил с нулевой базой, то уже к Новому году он полностью понимает русскую речь. Конечно, до грамотности еще далеко, но он уже ориентируется, благодаря среде, — рассказывает Светлана Рифатовна. — Бывает, могут читать, но еще не понимать смысл, а потом происходят перемены — и вот он уже читает, общается со сверстниками, и, что самое приятное, становится переводчиком для своей семьи, когда дело касается ФМС, каких-то документов… Потому что родители могут еще хуже знать язык. Причем, как правило, отцы больше говорят на русском, а вот мамы, по восточным традициям, — домохозяйки, им язык не особенно нужен. Так что мы в основном пап приглашаем в школу, мамы реже приходят.

По словам педагога, именно семья заинтересована, прежде всего, в том, чтобы ребенок учился. Впрочем, и самим школьникам, по ее мнению, старательности не занимать:

— Идет поток детей мигрантов с очень высокой мотивацией. Потому что уже в семье всё обговаривается. Они сюда приехали за лучшей долей, не только за длинным российским рублем! Они стараются здесь обучать детей — чтобы он получил приличный аттестат, чтобы он смог сдать ЕГЭ в будущем. Можете даже с моим 8-м классом пообщаться, у них прямо глазки горят! Бегут все за знаниями, чтобы повысить свой уровень и остаться.

Она приводит в пример своего лучшего ученика из того же 8-го класса. Мальчик приехал в Россию из глухого горного кишлака 6 лет назад, во втором классе он еще не знал языка. Сейчас же пишет ВПР (всероссийские проверочные работы) по русскому языку, истории и обществознанию на «отлично».

— Русскоязычные дети, которые исконно являются гражданами РФ по праву рождения, немного избалованы. Ну как вам сказать, мотивация есть, но не у всех. А здесь все-таки ученики нацелены, все силы брошены на изучение русского языка и других предметов. Но всё зависит от индивидуальных особенностей ученика. Вот у нас был такой очень талантливый ученик, он уже выпустился, — Джасурбек. Я вот думаю, что его знания и знания других талантливых ребятишек ни в чем не уступают русскоговорящим ученикам, — улыбается Светлана Рифатовна.

Директор Ольга Александровна не во всем согласна со Светланой Рифатовной, а на вопрос о том, действительно ли у приехавших в Россию школьников такая сильная мотивация к учебе, лишь вздыхает и тихо произносит: «Да всё как у всех в школах».

О межнациональных конфликтах и будущем выпускников

В первом классе на зеленой доске учитель Светлана Геннадьевна рисует небольшие прямоугольники — это вагоны. Каждое произнесенное слово в предложении — это вагон. Так тут пытаются объяснить русский язык ребятишкам, которые совсем не понимают языка.

— Дети, когда поступают в школу, в первый класс, проходят тестирование. Мне нужно понять, читающие или нет, пишущие или нет. Потом делю их на группы. Ну а потом выясняется, что какая-то часть детей не знает русского. Провожу индивидуальную работу, работаю с родителями. Родители уже понимают, куда детей ведут. Я не первый год работаю, они уже знают, что я требую, — замечает она.

Когда-то Светлана Геннадьевна работала в новосибирской гимназии, но вот уже с десяток лет ведет уроки у первоклашек в 66-й школе. В этом году в ее классе четыре ученика, совсем не говорящих по-русски:

— Причем почему-то мальчики. Вот они сидят у меня на первых партах, красавчики. Девчонки как-то быстрее схватывают, что ли, а мальчикам еще объяснить надо.

Она и объясняет — подходит к каждому ученику, берет его руку в свою и рисует вагон, произнося слово на русском языке: «Посадил дед репку». На листке бумаги появляются три вагона.

— Планируемые результаты к концу года: ребенок должен читать и отвечать на вопросы. Это минимум, вот именно для таких детей. И читать по слогам, — говорит Светлана Геннадьевна. Достигнуть этого удается не всегда, и здесь очень помогает вовлеченность родителей в процесс учебы. Поэтому почти каждый вечер учитель берет в руки телефон и отправляет по вотсапу домашние задания родителям каждого ученика. Алгоритм отработан, поэтому, как уверяет Светлана Геннадьевна, процедура у нее не отнимает много времени.

— На моей памяти только один такой конфликт был между узбекской и таджикской семьей — родители там что-то не поделили. Понимаете? Один всего за все годы моей работы, — эмоционально говорит директор Ольга Александровна.

По ее словам, школе каким-то образом удается избегать возможных конфликтов на почве национальности:

— Национальное самосознание никуда не делось, оно же у них там, внутри. Как сказать… Дети растут, и внутри они и продолжают отождествлять себя с узбеками или таджиками, например, но ходить тут у меня по школе и говорить, что мы вот такие и такие, мы лучше всех — такого точно нет.

Она рассказывает, что в школе не встретишь национальных платков и хиджабов — может быть, девочки их носят дома, но в школе строгий дресс-код. Что касается постов и национальных праздников, их они отмечают дома. Хотя Ольга Александровна замечала, как некоторые ученики не ходят в столовую во время Рамадана. Но кое с чем все-таки приходится бороться.

— Мальчиков после 8-го класса принимают во взрослую компанию своих дядь-пап-дедушек, это лет в 14–16. И тут изменения видны: кто-то в столовой после еды что-то там делает, намаз что ли… Спрашиваю: «А что ты делаешь?». Да и девочки себя тут чувствуют как в семье. Всё же оттуда идет. Бывает, что где-нибудь в очереди девочки пропускают мальчиков демонстративно вперед, и мальчики вот так, — она изображает важный вид. — Мы одергиваем, это что такое? Говорим: «По очереди встали и стоим». Ну это, конечно, чувствуется. Девочки — это девочки, я бы даже сказала, более работящие. У них дома есть свои обязанности. Когда в столовой дежурят, можно видеть, как девочки усердно работают, знают свою обязанность женскую. Мальчиков больше балуют, им многое позволяют. Я бы даже сказала, они дома не занимаются никакими делами, наверное… Ну а что касается учебы, то тут всё индивидуально, зависит от способностей каждого. Бывает, что девчонки что-то лучше схватывают, а бывает, мальчишки.

Несмотря на сильные традиционные устои, как нам рассказывает директор школы, родители девочек, приехавших из соседних республик, всё-таки настроены на то, чтобы те получили образование. Как правило, после 9-го класса они поступают в колледж. Самая желанная профессия — медсестра. Видимо, она ассоциируется у мигрантов с достатком и стабильностью. Другая профессия мечты для мигрантов — юрист. Выпускники стараются поскорее закончить учебу и выйти на работу, поэтому в 10-й класс, как правило, не идут, только в редких случаях. Случаи поступления выпускников 66-й школы в 10-й класс, а затем и в университет Ольге Александровне неизвестны.

— Тут есть школа на Юго-Западном и на Палласа, но туда наших детей в 10-й класс принимают так… неохотно, так скажем, — Ольга Александровна понижает голос. — Дело не в подготовке даже. Наверное, там рассуждают, что им проще будет работать с исконно русскоговорящими учениками. Хотя и в тех школах состав тоже разнородный. Может быть, думают, что «мне и своих учеников хватает, зачем мне еще чужие»?

В мае мы побывали на последнем звонке в маленькой школе в селе Юрт-Акбалык. Взгляните, как проходит школьный праздник в стенах деревенской школы (тут всего 5 учеников).