Сибиряк 10 минут провел в вертолете над пылающим реактором Чернобыльской АЭС: история смелого ликвидатора

Виктору Погудину было 28 лет, когда он оказался в зоне катастрофы на Чернобыльской АЭС. Сибиряка встретили безлюдная Припять и зашкаливающие от радиации дозиметры. Смелый штурман на вертолете перевозил ученых и других ликвидаторов и согласился 10 минут провести над горящим четвертым реактором. К 35-летию страшной катастрофы он вспомнил, что больше всего испугало в те дни, откровенно рассказал о секретных лекарствах, которые ему пришлось принять перед полетом, и где ему было страшнее — на войне в Афганистане или над пылающим реактором.

Мы подготовили для вас видеоисторию. Глядя на улыбчивого сибиряка, трудно догадаться, через что ему пришлось пройти. Послушайте смелого ликвидатора — ему есть что рассказать про чернобыльскую катастрофу.

«Кто понимал, что это такое — радиация?»

В 1986 году Виктор Погудин служил в Житомирской области. Его с сослуживцами по тревоге подняли 4 мая и отправили в Чернигов. Информация об аварии на Чернобыльской АЭС была засекречена, поэтому о предстоящем задании штурман эскадрильи мало что знал.

— Слухи ходили об аварии. Но какой масштаб — никто не представлял и не беспокоились особо. Нас привезли самолетом. Чернигов находится примерно в 70 километрах от места катастрофы. Почти сразу начали инструктаж в училище. Первые дни нас готовили к сбросу грузов и полетам над реактором, но впоследствии отменили эти сбросы. Умные головы нашлись, сказали, что смысла в этом нет никакого, а опасность очень высока. В итоге у нас было задание перевозить ликвидаторов, ученых, рабочих, разные грузы. Два дня давали лекарства какие-то секретные, чтобы щитовидную железу защитить от радиации. Под ухом от них время от времени еще покалывает. Лекарство очень сильнодействующее было, — вспоминает ликвидатор.

Тогда он не представлял, с чем придется столкнуться.

— А кто тогда такую радиацию проверил на себе? Кто понимал, что это такое? Зона 30-километровая в основном была заражена на запад — лес погиб моментально. Туда был направлен основной шлейф. Далеко разлетелись осколки урана. Даже в Припяти в 12 километрах от взрыва на гостинице находили осколки радиоактивные. Прежде чем туда высадить людей, группа там всё обследовала. Все вещи скинули на землю, подбирали и в контейнеры складывали. Мы возили оперативную группу на могильники, куда захороняли все продукты, одежду. Всё хоронили, что могли. Хотя проверяли дозиметром — они вроде были нормальные. Мы даже сок пили, — смеется Виктор Погудин.

Сейчас те дни он вспоминает спокойно, хотя признается — сериалы и фильмы о катастрофе смотреть до сих пор не может.

— Когда ты сам все это своими глазами видел, смотреть не особо хочется. Что меня очень сильно поразило в первый же день — это сама Припять. Город стоит — молодой, красивый, чистый, и ни одного человека. Город-призрак. Так — кошка где пробежит, собака. И все осталось в квартирах. Были случаи, когда приходили в зону люди и грабили квартиры. Мы их успешно ловили. Но вот эта картина, эта пустота никак не соотносилась с самим понятием жизни.

Уже в Припяти Виктор Погудин узнал подробности аварии и о страшных событиях первых дней.

— Когда произошла катастрофа — эксперименты ученые проводили и произошел взрыв, то в первую очередь туда прибыли пожарные, начали гасить пожар, полезли прям на реактор, а там такие булыжники урана лежали. И они уже там получали такую дозу радиации, несовместимую с жизнью, что у них там лопались сосуды. Пожарных на скорой помощи увозили в Москву, и даже врачи подходить боялись, потому что люди сами были настолько радиоактивны — подходить без защиты было опасно. Пожарные сильно пострадали, конечно. Они в первые дни все и погибли. Первые дни, когда реактор взорвался, люди видели луч в небе. А мы прилетели, я пытался посмотреть, но не видел его. Далеко, может, находились. Скорее всего, реакцию немного загасили, когда сбрасывали грузы. Радиацию не увидишь, но почувствовать ее можно, но только когда она сильная, — объясняет Виктор Погудин.

Штурман получил ответственное задание — ученым нужно было провести спектральный анализ. Вертолет должен был подлететь максимально близко к реактору и зависнуть над ним на долгие минуты.

— Десять минут мы висели над реактором на высоте 100 метров. Температура достигала 80 градусов, но она была непостоянной — движением воздуха все-таки немного сбивалась. С нами была группа академиков. Половину вертолета аппаратуры натолкали. Не знаю, что точно они определяли. Были дозиметры японские, и все они щелкали, пищали. У нас был обыкновенный ДП-3а, который в вертолете находится на технике нашей. Он самый нормальный был, сильный. Диапазоны борттехники только успевал переключать. Вспышки радиации были 800, 1500 и даже 2500 рентген в час. Постоянного потока не было почему-то.

Как именно выглядел тот самый четвертый реактор, Виктор Погудин помнит до сих пор:

— Видна была раскаленность цвета светло-алого и переходящего в бордовый. Но туда мы старались не смотреть. Один раз глянул — и страшно. Туда же бросали груз всякий — мраморную крошку, песок, стекло, свинец. Кидали очень много. Оно все горело, уплывало куда-то. Бросали все это с парашютов, и они висели где попало. Такая картина: горящий реактор, крыша снесена и вокруг парашюты разные, стропы. Жуткое зрелище.

Вертолет оборудовали защитой как могли — внутри были свинцовые пластины, но штурман не уверен, что они могли хоть как-то их защитить. Экипаж летал без костюмов химзащиты, только в респираторах-лепестках.

— Самое главное было защитить дыхательные органы. От радиации особо никак не защитишься, а дыхательные пути и щитовидку можно было и нужно защищать. Железо, техника не выдерживала, а люди выдерживали. Выбора другого не было. Ведь сколько там японских роботов сгинуло. Столько надежд на них было. А они сразу сломались. С реактора выкидывали куски урана на землю обыкновенные солдаты. Я уверен, что их в живых уже нет. Но, может, кто-то и остался. Им обещали, что вот он сейчас подымется и домой. Надо было за 40 секунд успеть выбросить камень или осколок и вернуться назад. Какими-то щипцами они их выкидывали и быстро возвращались. На них были такие халаты защитные свинцовые. И всё, их сразу отпускали домой — дембель. Сколько их выжило, непонятно. Вот такая цена дембеля. Вот кого жалко было.

Спустя 13 дней работы Виктора Погудина отправили в больницу, а затем на две недели в санаторий.

— Мы и понимали теоретически, что такое радиация, но ее ведь не ощутишь на себе так явно. Полетаешь день там туда-сюда, получаешь 1–2 рентгена. Самое большое облучение было, когда над реактором висели 11 рентген. После таких полетов просто прилетаешь — и упадок сил, у кого голова болит, у кого грудь. У каждого что-то свое. Мы сразу отдыхать ложились. Отдохнешь, поспишь — и сразу легче себя чувствуешь. Там я провел 13 дней, из них 10 дней в полетах. Получил 22 рентгена, по нашим несовершенным дозиметрам. Мой коллега из гражданской авиации окончил университет по специальности «ядерная физика», всю жизнь проработал на атомных электростанциях и сказал, что эту цифру нужно умножить на четыре. Тогда, по его словам, это и будет наше облучение, — рассказал Виктор Погудин.

Мужчина доволен тем, что как военный выполнил свой долг. Вертолет, на котором он летал, оставили в зоне отчуждения.

— В основном двигатели сильно фонили, они через себя воздух гонят, вся пыль радиоактивная через них проходила. Там тоже было радиации будь здоров. Всю технику оставили там. Потом она куда-то делась. Растащили всё. Когда мы вернулись из Чернобыля, нам командующий округом вручал именные часы. Самые дешевенькие, но все подписанные. Тогда как-то прочувствовал, что мы что-то сделали великое. Каждый, кто там был, внес свою маленькую лепту, чтобы эту катастрофу, последствия ее убрать, сгладить. Чтобы гадость не растаскивалась по миру. Много народу погибло, конечно, в Чернобыле. Я даже не знаю, какая цифра. Но самый удивительный факт для меня — что люди вернулись в 30-километровую зону. Дедушки, бабушки вернулись.

За два года до Чернобыля Виктор Погудин служил в Афганистане, и до сих пор он не может однозначно ответить — где было страшнее.

— Время нахождения в Чернобыле было всего ничего, а в Афганистане целый год. И там пули каждый день. Где-то что-то свистнет, попадет в вертолет, видишь всё своими глазами. Конечно, и в Афганистане привыкаешь к такой жизни. Первые дни страшновато. Потом даже эйфория появляется, которая очень чревато заканчивается. А в Чернобыле, не успев напугаться, понять что-то, — вот они 22 рентгена, и пора домой. И вроде не понял ничего, а уже получил что-то. Где страшнее — это непонятно, — пожимает плечами мужчина.

Страшного в Афганистане, по его словам, было много:

— Там столько всего запомнилось. То, что наши воевать умеют, и то, что наши воевать не умеют тоже. Вот такой парадокс. Все зависит от командиров, их обученности. Был случай, когда целый батальон наших солдат положила горстка снайперов — это страшно. Снайперов было около 20 человек. И батальон, в котором человек 500, — в живых осталось только двое. Командир батальона вел его по горам, и надо было вечером дать отдохнуть людям. И они спустились в долину, хотя запрещено это было. Они там все как на ладони были, и их расстреляли. Снайперов не видно было, откуда они стреляют. И всё это были наши молодые ребята. Помню, как сейчас, нас зовут, а идет гроза, дождь, мы не можем прилететь, — мужчина ненадолго прерывает свой рассказ. — Если бы не гроза, то мы высадили бы помощь и десантников наших, и всё бы они наладили. А тут ничего не смогли сделать. На следующее утро нашу десантуру высадили. И они накрывают эту группу легко, без потерь, просто вот так.

Виктор Погудин уверен, что закрыть все атомные электростанции — это не выход, так как они дают очень дешевую энергию.

— Сами АЭС каждый раз совершенствуются, и вносятся новые системы защиты. У нас самая дешевая энергия. Мы и Китай снабжаем, и все западные страны. Все у нас атомные электростанции работают. Я считаю, что это дело нужное. Главное, чтобы сама система безопасности была настолько надежна, чтобы не было таких случаев, взрывов. Я далек от мысли, что сейчас мы остановим все атомные электростанции и на гидроэлектростанциях будем сидеть. Слабые они очень. Хотелось бы, чтобы понимали все, что безопасность в первую очередь зависит от нас. Каждый должен быть на своем месте настолько ответственным, насколько это вообще возможно, — считает мужчина.

Он до сих пор работает, но уже не в военной сфере. Часто его приглашают в школы — проводить уроки мужества.

— Какой вопрос чаще всего задают дети? Очень простой: «Правда, что там монстры бегают?» — смеется мужчина. — Я слышал, что недалеко от Чернобыля родился теленок с двумя головами. Но такое и в других городах бывало. Конечно, не бегают там грибы на ногах. Что я бы хотел сказать детям? Первое — любите родину. Родина у нас одна. А то, что досталась она людям в управление таким, как сейчас, — родина в этом не виновата.

Виктор Погудин с другими ликвидаторами сейчас добиваются установки памятника в Бердске. Они хотят поставить статую женщины с ребенком на руках — символ жизни и напоминание о том, как хрупка она может быть.

В 2019 году вышел сериал «Чернобыль» о катастрофе 1986 года, снятый по заказу американской сети HBO. Он состоит из пяти эпизодов и посвящен людям, которые устраняли последствия аварии и устанавливали причину взрыва. В первые дни после выхода сериал собрал сотни положительных отзывов в США, Великобритании, России и на Украине. Все они сходятся на том, что главные герои «Чернобыля» — ликвидаторы, работавшие на месте аварии. Инженер и архитектор, участвовавшие в устранении следов катастрофы, рассказали, что скрывали власти и насколько реально воссоздает те события сериал.