Откровения сотрудников бывшего ковидного госпиталя — о страшных днях работы и нулевом пациенте

Городская больница № 25 в Новосибирске пять месяцев работала как ковидный госпиталь. В конце сентября учреждение вернётся к привычной жизни и возобновит стационарные приёмы. Хотя обострения ситуации здесь не исключают, поэтому не вывозят аппараты ИВЛ из больничных коридоров на случай второй волны. Корреспондент НГС Ксения Лысенко и фотокорреспондент Александр Ощепков застали больницу в разгар подготовительных работ. С её стен вот-вот исчезнут угрожающе-красные надписи, предупреждающие о входе в «грязную зону», СИЗы уберут в хранилище, а пугающие реалии врачебных будней сменят сухие цифры коронавирусной статистики. Мы поговорили с медиками 25-й больницы, которые работали с самого открытия ковидного госпиталя, о неизвестности и страхе, заражениях коллег и самых тяжёлых сменах.

«Самая тяжелая ночь выдалась в мае». Евгения, врач-терапевт

Евгения работает в 25-й больнице не так давно, но в ковидном госпитале, как сама говорит, была «от начала до конца».

— Где-то в апреле к нам стали поступать первые пациенты. На тот момент было мало что известно о коронавирусе и о том, как его лечить. Что уж говорить: рекомендации по лечению менялись раз в три недели, и каждый раз мы видели перед собой что-то новое. Но мне было интересно, страха не было. Хотелось помогать, чтобы люди от меня выходили выздоровевшими, — рассказывает она.

Из трудностей, с которыми пришлось столкнуться, она называет нехватку мест в госпитале и невозможность всегда отвечать родственникам, пытающимся дозвониться и узнать о состоянии близких. Для этого каждую смену в госпитале даже назначали дежурного — именно он отвечал на звонки. Но работать в таком формате получалось не всегда, так как вскоре нагрузки на госпиталь выросли, а палаты пятого этажа, где лежали пациенты с ковидом, начали стремительно заполняться.

— Сложнее всего нам пришлось в мае, такого наплыва больных не было никогда. Нам даже руководство предоставило психолога — это была наша эмоциональная разгрузка. После таких бесед действительно становилось легче, потому что приходилось видеть, как страдают люди. Хочешь им помочь, но не всегда это удаётся. Грубо говоря, условия были боевыми, так мы это видели, — продолжает Евгения. — Я сейчас не вспомню точный день, но самая тяжёлая смена случилась в мае. Я дежурила в ночь, и тогда за одну ночь я приняла около 25 пациентов. И это только я, а в смене было 5–6 врачей. В общем, мы в ту смену даже не присели.

По её словам, тогда же, в мае, был период, когда заболевали врачи, а на оставшихся медиков распределялись пациенты, увеличивая и без того огромные нагрузки. К счастью, коллеги вставали на ноги и вновь выходили на смены — никто из них не отказался от работы в ковидном госпитале.

— И, конечно, среди наших пациентов случались летальные случаи. Что приводило к смерти? Развивалась легочная недостаточность, как правило, это чаще случалось у пожилых людей с ослабленным организмом. Приходилось вызывать реаниматологов. Пациента поднимали в реанимацию, и тут уже 50/50 — или он выживет, или нет. Я помню свои чувства после первого такого случая — подавленность, внутренняя тревога. Но в таких условиях мы работали. И это всё на фоне разговоров о том, что коронавируса нет. Это очень странно было слышать, потому что пандемия есть, и коснулась она очень многих. Нет смысла разбрасываться словами про выдуманный коронавирус.

«Главный страх — за здоровье родителей». Андрей, медбрат

«Я ради этого и пришёл в профессию», — уверенно говорит Андрей, молодой медбрат больницы № 25. У него, как и у его коллег, не было сомнений, работать ли с коронавирусными больными, зато был страх заразить своих близких:

— Был некий страх, но не за своё здоровье, а за здоровье своих близких, родителей. Слава богу, я уже давно живу от них отдельно, но всё равно мы держали дистанцию, то есть какое-то время я вообще у них не появлялся. Все мои друзья — медицинские работники, с ними хоть как-то виделись, но не с семьей.

Его самая тяжёлая смена тоже пришлась на май, он помнит число больных, поступивших тогда, — более 100 человек.

— Как это было: мы принимали пациента, вручали ему маску, если у него её не было, измеряли температуру, вносили в базу, далее — отправить на обследование, провести его, анализ крови, мазки… Ну и, конечно, велась психологическая работа, потому что все пациенты поступали с паническим страхом. И даже доходило до истерик. Наша задача — успокоить их, — объясняет медбрат. — Довольно часто пациенты отказывались признавать, что у них коронавирус. Логика такая: зачем мне ложиться в госпиталь, если у меня нет ковида? Я же могу здесь заразиться? Но со временем до них всё-таки доходило, были ведь результаты КТ, рентгенов. Приходило понимание, что они больны.

Андрей не скрывает, что тоже обращался к психологу. Беспокойство, которым он делился со специалистом, было связано с неспадающим числом пациентов, которые продолжали поступать в госпиталь даже с наступлением лета:

— Для меня просто было странно, что летом такой поток именно инфекционных пациентов — с температурами, простудами. Это было непонятно и потому страшно: почему столько людей вдруг стали массово болеть? И только к середине лета мы увидели, что всё начало идти на спад, стало гораздо спокойнее. А вообще, всё время работы в ковидном госпитале, в приёмном покое мы старались думать позитивнее, то есть не думать о том, что ты работаешь в какой-то опасной зоне. Я думаю, эта поддержка коллег в итоге помогла нам всем справиться.

«Идёт какая-то война». Александр, врач-реаниматолог

Александр охотно делится воспоминаниями о том, как впервые столкнулся с коронавирусом. Ещё в марте он с супругой и ребёнком успел съездить в отпуск за границу, коронавирус тогда казался чем-то далёким и маловероятным. А в апреле в 25-й больнице, ещё до того, как она официально стала ковидным госпиталем, он столкнулся с коронавирусом буквально лицом к лицу. Этого пациента он называет «нулевым».

— В начале апреля к нам поступил молодой парень с очень нетипичной пневмонией по томографу, и лечилась она очень нетипично — не поддавалась стандартному лечению бактериальной пневмонии. Лежал он у нас достаточно долго, около 40 дней, и вот в середине госпитализации, когда уже начали регистрироваться первые случаи коронавирусной инфекции в Новосибирске, нам пришли тесты на ковид. Мы взяли у него мазок, ну, естественно, он пришёл отрицательный, потому что сколько уже пациент у нас полежал времени — больше двух недель. Как его лечить — было непонятно, но мы консультировались с нашими коллегами из областной больницы, составили определенную тактику лечения. И вот лежал он у нас в прон-позиции (укладывание пациента, находящегося на ИВЛ, на живот для перемещения легочного кровотока и улучшения вентиляции легких. — Прим. ред.), надувал шарики, чтобы повышать давление в лёгочных путях. И вот потихоньку-потихоньку мы его вытянули. И вот тогда к нам пришло понимание — вот это, наверное, оно, коронавирус, — рассказывает Александр.

Говоря о надувании шариков, врач не шутит: в госпиталях достаточно часто применялся этот приём, который помогал улучшать давление в дыхательных путях, чтобы альвеолы лёгких держались в открытом состоянии. То есть, по сути, ИВЛ. «Мы так некоторым пациентам говорили: не будешь дуть шары, подключим ИВЛ, аппарат будет делать это за тебя», — говорит реаниматолог.

Тогда же, в апреле, немного позже к ним поступил второй «нулевой пациент» — мужчина 70 лет, но с такими же, как и у молодого человека, признаками. Дедушку удалось спасти, следуя той же методике. «Ну а затем всё началось», — добавляет Александр.

На время работы ковидного госпиталя ему пришлось переехать в другую квартиру, подальше от жены и ребёнка. С ними он не виделся больше трёх месяцев. Не увязнуть в депрессии и гнать от себя плохие мысли ему помог психолог в госпитале:

— Никто не ожидал, что всё так случится. Поэтому поначалу, когда стало известно, что мы становимся ковидным госпиталем, у меня было ощущение, что участвуешь в чём-то глобальном, правильном, столкнулся с чем-то неизведанным. Но ведь никто до конца не понимал, с чем мы имеем дело. И когда в мае к нам поступало просто нереальное количество пациентов, реанимация была полная, наступало чувство безысходности. Были адски тяжёлые смены. Казалось, идёт какая-то война. И вот тогда все сотрудники, в том числе и я, стали изолироваться от близких. А потом даже опытные врачи, такие матёрые, повидавшие и разруху в медицине, и её возрождение, под конец работы госпиталя морально и физически истощились. Хорошо, что был психолог. Это очень значимо.

Чувство страха, по его словам, пришло тогда, когда начали заболевать врачи, в том числе сотрудники его отделения. Но первыми в 25-й заболели медсестры.

Надежда на то, что коронавирус отступает, по словам Александра, появилась с приходом седьмых рекомендаций по лечению. Если первые схемы, которые получали врачи, работающие с ковидом, выглядели компактными, то последняя рекомендация — это увесистый том с чётко прописанной тактикой.

— До этого казалось, что работаешь вхолостую, а тут стало всё гораздо яснее. И поток, начиная с июня, стал спадать. Нам всё-таки, я имею в виду — стране, повезло, что были какие-то наработки от тех же китайцев, от Европы, которая столкнулась с ковидом раньше нас. Поэтому я думаю, что не всё так печально в России, хоть как-то, хоть чуть-чуть мы успели подготовиться, — добавляет Александр. — Вообще, я такой человек, который склонен во всём искать плюсы. Наверное, поэтому я был психологически стойким во время пандемии. Да и знаете, каждая спасённая жизнь тебя окрыляет. Выписываешь пациента из реанимации, он попадает в общее отделение, и вот тогда понимаешь, что ему всего-то дней пять там полежать, и домой. Хотя пациенты сами даже не понимают, насколько близки к выздоровлению. В этом и есть особенность работы реаниматологической службы, мы бойцы невидимого фронта.

Во время пандемии НГС побывал в двух ковидных госпиталях. Это — репортаж из больницы № 12, где лежат только коронавирусные больные. А в начале лета мы посетили ГКБ № 11 — переполненный ковидный госпиталь, с которым связан ряд скандалов.