«Врачи очень эмоционально переживают смерти»

Ивану Поршенникову еще нет 35 лет, но он уже признан лучшим хирургом России — таковы результаты проведенного российским Минздравом конкурса. Сейчас он работает заместителем главного врача по хирургической помощи в Новосибирской облбольнице. В интервью корреспонденту НГС.НОВОСТИ врач рассказал о первых опытах трансплантации печени в Новосибирске, поделился планами о новых операциях и развенчал стереотипы о профессии хирурга.

Справка: Поршенников Иван Анатольевич — родился в 1980 году в Новосибирске. В 2003-м окончил Новосибирскую государственную медицинскую академию по специальности «лечебное дело», в 2004-м — интернатуру по специальности «хирургия». С 2004 года работал в хирургическом отделении областной клинической больницы (ГНОКБ). В 2005-м защитил кандидатскую диссертацию. С 2006 года совмещал работу на кафедре госпитальной и детской хирургии НГМУ и в больнице, вскоре прошел переподготовку по сердечно-сосудистой хирургии. С 2011 года занимает должность заместителя главного врача по хирургической помощи ГНОКБ.

Среди ваших достижений вместе с коллективом больницы — первая в регионе трансплантация печени, в том числе ребенку. Как развивается это направление?

Первую трансплантацию печени в Новосибирске мы сделали в 2010 году. Когда начинали программу здесь, попросили московских коллег принять участие в первом вмешательстве: пригласили профессора Яна Геннадьевича Мойсюка — нашего коллегу и друга из научного центра трансплантологии и искусственных органов имени академика Шумакова, где он возглавляет отдел клинической трансплантологии. Так что фактически первым человеком, выполнившим операцию пересадки печени в Новосибирске, был он. В 2014 году мы таким же образом помогли нашим коллегам из Кемерово начать трансплантационную программу, сделав там первую пересадку печени. В 2011 году мы выполнили 8 операций, а на сегодня у нас уже около 80 пересадок печени — и детям, и взрослым.

Совсем маленькие ребятишки у нас пока уезжают в Москву. Минимальный возраст ребенка, которого мы оперировали, был 8 лет.

Ребенок к нам поступил с молниеносно спрогрессировавшей печеночной недостаточностью, в состоянии печеночной комы. В течение суток ребенка интенсивно лечили, чтобы поддержать жизнь, а за это время обследовали маму девочки как потенциального донора. Ночью выполнили две большие операции: резекцию половины печени здоровому человеку — и синхронно пересадили эту часть печени дочери.

Сейчас мама и дочка чувствуют себя хорошо и находятся под наблюдением врачей.

Собираетесь осваивать новые виды операций?

Думаем о трансплантации поджелудочной железы, это перспектива ближайшего года или полутора лет.

Чуть более года назад мы начали использовать трансплантационные технологии в резекционной хирургии печени — это высший пилотаж в печеночной хирургии, чисто в техническом плане это намного сложнее, чем трансплантация. Так, есть ряд опухолей, паразитарных либо злокачественных, которые расположены в печени таким образом, что удалить их просто так нельзя. Такие процессы раньше считались нерезектабельными, заболевания — неизлечимыми. Допустим, есть обширная опухоль, она прорастает в сосуды, по которым притекает и оттекает кровь от печени. В такой ситуации, чтобы радикально убрать опухоль, требуется выключить печень из кровотока, что возможно только при условии ее консервации: сначала орган мобилизуется, выделяются все сосудистые структуры, орган консервируется, затем выполняется удаление части этой консервированной обескровленной печени с опухолью, а далее происходит процедура реконструкции сосудов и восстановление кровообращения в здоровой части органа.

Как проходит ваш рабочий день, а иногда и рабочая ночь?

Я работаю не только клиницистом, т.е. врачом-хирургом, но и руководителем, моя задача — организация работы службы, в которой более 600 человек врачебного и среднего медицинского персонала в 15 лечебных отделениях, операционном блоке и отделении рентгенхирургических методов диагностики и лечения. По сложившейся в больнице традиции администраторы приходят на работу раньше остальных врачей — мы обычно приезжаем к 7 утра. Первое, что делаем, — совершаем обходы по реанимационным отделениям, где лежат наиболее тяжелые пациенты. Потом принимаем отчет у дежурной службы: все дежурные врачи хирургического профиля отчитываются, что произошло в течение дежурства. После этого начинается лечебная деятельность: консилиумы, операционный план, перевязки…

Сколько раз в неделю оперируете?

Если интенсивно, то два раза в неделю. Мы работаем с весьма серьезными больными, у нас операции довольно длительные. Для нас не очень продолжительным считается вмешательство, когда мы работаем 6–8 часов. Это нормально. Максимум у меня была операция 29 часов — резекция печени с обширной опухолью.

Что для вас изменилось, когда получили звание лучшего хирурга России? Стала ли зарплата больше?

Зарплата больше не стала, ничего подобного. Она становится больше от того, сколько вы работаете, а не от того, что вы получаете какое-то звание. (Улыбается.) Это признание профессионального сообщества, коллег. И это такой своеобразный аванс, который нужно отработать.

Изменились ли зарплаты врачей с началом кризиса? На что денег не хватает?

Зарплаты врачей серьезно увеличились до момента наступления вот этого самого кризиса последних лет. И потом они не уменьшались. Я говорю про наше учреждение и считаю это хорошим результатом работы команды во главе с главным врачом.

Что касается второй части вопроса, то у нас пациенты получают весь необходимый объем лечения, весь. Значительного дефицита в чем-то мы не испытываем.

Да, бывают проблемы, но они все решаются в рабочем порядке.

На ваш взгляд, какие из наиболее распространенных опасных болезней сегодня в Новосибирске и в России лучше не лечить?

Не знаю таких болезней. Большинство видов высокотехнологичной помощи у нас на мировом уровне: кардиохирургия, печеночная, нейрохирургия, онкология и т.д.

Россия недавно объявила курс на импортозамещение, которое должно коснуться также медицинских материалов и оборудования. Это реально, на ваш взгляд?

При адекватном подходе это однозначно правильный курс, это логично абсолютно. У нас ракеты делают, а вы говорите — оборудование. (Улыбается.) Мы пользуемся оборудованием, медикаментами и расходными материалами, которые выпускаются в нашей стране, это немалая часть потребляемой нами продукции. Надо понимать, что у каждого конкретного производителя — в нашей стране или за рубежом — есть свои положительные и отрицательные стороны. Если взять, например, сосудистые протезы, то они однозначно классные. Инструменты для микрохирургии отечественного производства — очень хорошего качества.

О хирургах говорят, что они больше других врачей снимают усталость алкоголем и никотином, насколько это правда? Или это стереотип?

Сейчас гораздо меньше [пьют], это практически ушло. Умные люди никогда алкоголем не злоупотребляют. А курят многие, да. Я не курю.

А как отдыхаете?

Надо больше спать… Вот, например, у менеджера фиксированный рабочий день. А доктор приходит на работу с утра, и если дежурит, уйдет домой он следующим вечером. Очень многие дежурят ночью, так что бессонных ночей у врачей достаточно. Соответственно, мало времени остается на близких людей, на семью. Конечно, все ждут отпуска, кто-то любит путешествовать. Я вот до недавнего времени занимался горным туризмом — Саяны, Тыва…

А сейчас?

Сейчас некогда.

У каждого хирурга, говорят, есть собственное кладбище. Снится ли врачам кладбище?

Кому-то снится, кому-то нет. Это такая философская вещь… Абсолютно никто не хочет себе это кладбище делать, никто не желает плохих результатов.

Большинство врачей очень эмоционально переживают смерти пациентов.

Но, к сожалению, это неизбежная и неотъемлемая особенность нашей работы… Вот водитель автобуса — он едет по трассе, все делает правильно, правила движения не нарушает, но по каким-то причинам случается авария, в которой у него несколько человек погибает. Вот это его кладбище или нет?

Каждая неудача должна быть прожита, осмыслена и обдумана. Нужно проанализировать и сделать выводы — и только так с этим справиться можно.

Мария Морсина

Фото предоставлено пресс-службой ГНОКБ