«Арестовывали дважды». Новосибирец ищет в архивах ФСБ правду о репрессированном прадеде-священнике

В 80-х годах тогда еще маленький Юра Пчелинцев не вылезал из большой домашней библиотеки своего дяди. Вначале он увлекся Конан Дойлем, а позже Солженицыным. Во время походов в гости к дяде с тем активно спорил его папа — убежденный сталинист. Незнакомые для мальчика слова вроде «репрессий» и «войны» позже сложатся в историю его семьи, очень личную и страшную. Спустя 40 лет Юрий не вылезает из архивов — он пытается выяснить всё о необоснованных обвинениях в адрес своего прадеда, его приговоре, последующем расстреле в 1937 году и захоронении в групповой могиле. Он рассказал НГС, как этот трагический опыт повлиял на судьбы членов его семьи.

«Всё началось с фотографии»

Потомственный строитель Юрий Пчелинцев о своем прадеде-священнике Михаиле Александровиче Носове слышал с детства. Знал, что его репрессировали, а через 20 лет реабилитировали. Но в их семье историю предков почти не обсуждали, возможно, потому что дедушка и бабушка Юрия ушли слишком рано, когда ему было 5 лет — именно они, как никто другой, могли рассказать ему о страшных репрессиях и голодных послевоенных годах.

— Проблема в том, что разговоров как таковых не было, в советские времена всё как-то замалчивалось, подробности трагического прошлого не обсуждались. Первая фотография Михаила Носова появилась в 90-х, ее отреставрировал мой дядя. Ну вот всё, можно сказать, началось с фотографии. В прошлом апреле умерла моя тетя, на похоронах эта тема как-то всплыла. Тогда я смог узнать кое-какие подробности о прадеде, и эта тема захватила меня, — вспоминает Юрий.

Из дома тети, где проходили поминки, он ушел с важным документом — постановлением прокуратуры о признании Михаила Носова пострадавшим от политических репрессий. Это дало толчок к тому, чтобы проследить судьбу прадеда, лишенного жизни решением тройки УНКВД.

После поминок Юрий, по его словам, «перелопатил весь интернет» — кое-что о своем предке он выяснил из открытых источников. Например, о его переезде из Алтайского края в Сузунский район — там он возглавил Малышевскую церковь.

— Вначале он был вторым священником в селе Алак, потом стал настоятелем в Малышево. Там все его дети родились. А дальше случилась революция, очень рано умерла его жена от чахотки. Мой прадед остался один с пятью детьми, младшей было 7 лет.

А еще Юрий узнал, что прадеда арестовывали дважды — в 1931 году, а затем в 1937 году. Его дядя рассказывал историю первого ареста, которую передавали в семье: в церковь к Михаилу Александровичу пришел партработник-коммунист, зашел под образа в фуражке. Это не понравилось священнику, он снял фуражку с мужчины и бросил ее под порог — спустя несколько дней за прадедом «пришли».

Летом этого года Юрий решил ознакомиться с делом прадеда, для чего отправил запрос на сайте ФСБ, прикрепив документы, подтверждающие родство. Спустя неделю его пригласили в архив ФСБ на Коммунистической, где перед мужчиной положили три тома дела. Всё это время, пока Юрий знакомился с делом, рядом присутствовал работник архива.

— Мне сказали, что могут познакомить меня вот с этой частью, касающейся вашего прадеда, а дальше нельзя. Сидели рядом вдвоем всё время. Фотографировать нельзя, видеозапись вести нельзя, можно только записывать в блокнот или на диктофон. И вот я сидел надиктовывал, — объясняет он. — Это было тяжело морально, читать просто невыносимо, особенно с учетом того, что ты знаешь историю СССР, а тут это происходит с твоим прадедом. Я посидел несколько часов и ушел, нужно было переварить и проветрить голову.

Тогда же, сразу после выхода из ФСБ, Юрий записал небольшое видео и выложил его в своем телеграм-канале «Дело Носова», который решил завести сразу после ознакомления с томами в архиве. На видеозаписи едва сдерживающий слезы мужчина произносит: «Людоеды. Тех, кто говорит, что Сталин что-то хорошее сделал, — никогда таких людей не понимал».

Как понять «пласт того времени»

Как говорится в материалах ФСБ, и в 1931, и в 1937 году Михаила Носова задерживали по одинаковым обвинениям — «участие в контрреволюционной деятельности». Его первое наказание — пять лет лишения свободы. Прадед освободился в 1934 году, переехал в Заковряжино (Алтайский край), вновь стал батюшкой, а потом грянули репрессии.

— Якобы прадедушка вступил в сговор с митрополитом, который его завербовал в эту антисоветскую ячейку. И вот они договорились вербовать туда других людей, вести подрывную деятельность. Из показаний у меня всплывают флешбэки, примеры этой деятельности — договорились зерно в амбаре сгноить. Понятно, что преступлений никаких не было и быть не могло. Михаил Александрович был интеллигентным, образованным человеком. Хоть он и был батюшкой, но не говорил «на всё воля Божья», был нечужд наукам, учил детей грамоте. Дома у него висел барометр, и он показывал детям, как определять погоду, — рассказывает Юрий.

Ему не дали ознакомиться с показаниями жителей села против его прадеда, но зато он изучил очень тяжелый документ — письмо дедушки (сына Михаила Александровича). В нем тот пытается «откреститься» от своего отца, пишет, что его дразнили «сыном попа», что отец его избивает и пьет.

— Расстреляли его здесь же, на Коммунистической, в здании ФСБ, в подвале. Но это по разговорам. Похоронили где-то в групповой могиле — досками перекладывали, известью посыпали.

После расстрела главы семьи детей Михаила Носова разбросало по разным регионам. Две его дочери уехали в Новокузнецк (тогда Кузнецк), двое старших сыновей, в том числе дедушка Юрия, оказались в тылополчении.

— Деду тогда было 25 лет. Ополчение — это когда ты, по сути, работаешь бесплатно на государство, позднее его преобразовали в стройбат. На дедушке всё сильно сказалось: он пытался пойти на фронт, но его не брали, считался неблагонадежным. Также тяжело было с работой. Вот его не взяли, а его сестру, бабу Машу, взяли. Она там попала в немецкий плен, вернулась беременной. Сошлась с мужчиной после войны — тогда же с мужиками тяжело было — забеременела от него, а он ей сказал: «Если родишь девку — уйду». У бабы Маши родилась дочь, она одна поднимала в голодные годы двух дочерей. Да, это такая история боли моей семьи. Одна сплошная боль.

Как рассказывает Юрий, после войны его дедушка и его жена ютились в одной комнате с детьми. С работой было сложно: дедушку почти нигде не брали из-за его прошлого, много работала жена. Потом семье дали две комнаты, но так как дед считался бесправным, во вторую комнату подселили еще одного мужчину. У бабушки от стресса отнялись ноги, хотя в семье ее считали «пробивной».

По словам Юрия Пчелинцева, ему почти удалось воссоздать историю жизни Михаила Носова, белые пятна остались лишь в событиях 1937 года. Недавно он отправил несколько заявлений с просьбой ознакомиться с показаниями, приговором и актом о приведении приговора в исполнении. Он говорит, что не ставит перед собой цели найти виновных в расстреле людей и напомнить об этом их потомкам. Для него важнее сохранение правды и понимания «пласта того времени».

— Почему это важно? Историю сейчас хотят переписать заново. Слышал, как Соловьев недавно в эфире высказался, что, мол, в ГУЛАГе у нас людей личностями считали, а в немецких концлагерях — нет. Вот такой бред слышал. Глобальная мысль — сделать что-то, может, книгу для своих детей, для других людей обо всём происходящем в моей семье. Мне важно это сохранить и не забывать. Свой телеграм-канал я завел именно поэтому — хочу фиксировать, а потом переносить оттуда в какой-то другой формат. Да, разговоры о том, что времена были такие тяжелые, что вспоминать это не надо, я тоже слышал. Но сам думаю иначе, — замечает Юрий.

Поиски крупиц правды в этой страшной истории для Юрия осложняет переезд — в начале сентября он принял тяжелое решение эмигрировать всей семьей в другую страну. Но оттуда он продолжает вести свой канал, где рассказывает о прадеде.

В поселке Ложок под Искитимом несколько лет назад появился музей, посвященный пострадавшим в годы гонений и репрессий. Его создатель — священник, собиравший предметы быта, письма и воспоминания каторжан Искитимлага.