«К смерти нельзя привыкнуть. Никогда». История Натальи, которая каждый день ведет церемонии прощания в похоронном доме

Смерть и всё, что с ней связано, — тема сложная, закрытая и порой интимная. Непросто сообщить, спросить, ответить и даже подумать. Церемониймейстер новосибирского похоронного дома ИМИ Наталья Чичканёва проводит церемонии прощания уже четыре года. Она знает свою работу, может организовать и поддержать, но есть моменты, когда сдерживаться очень сложно — об этом мы поговорили с ней в зале, где каждый день люди навсегда прощаются со своими близкими. Публикуем историю женщины от первого лица.

Нежданная профессия

— Когда мне было 20, 25, 30 лет, не думала, что буду работать в похоронном доме. Но так сложились обстоятельства. В ИМИ я хоронила любимого человека, очень дорогого для меня человека. Лиц, слов не помню, помню только батюшку, потому что была знакома с ним по другим обстоятельствам. Знаете, мне всё понравилось. Обычно просят написать отзывы, но я вообще не тот человек, кто их пишет, да и не тот момент был.

Но почему-то я потом зашла на сайт, увидела вакансии. Отправила резюме на электронный адрес, мне перезвонили и сказали: «Приезжайте». Я по образованию юрист, в тот момент была в декрете, работу не сильно искала, да и могла вернуться и на предыдущее место: менеджером активных продаж в компанию по производству бытовой химии. Но мне хотелось делать что-то нужное, важное, и я нашла себя именно здесь.

Спрашивают: зачем?

Сначала знакомые были под большим впечатлением, они даже как-то очень аккуратно со мной стали разговаривать.

Я сама в первое время осторожничала. У меня был барьер, охраняла свое личное пространство. К гробу близко подойти могла только с людьми: взять за руку и сказать: «Пойдемте», если им тяжело. Но сама, одна — нет. Уже потом стало проще. Вспоминаю слова своей бабушки, которая говорила, что нужно бояться живых, а не мертвых. Так и есть.

Никогда не спрашиваю причины, по которым человек ушел из жизни, никогда этим не интересуюсь. Знакомые спрашивают шепотом: «Может, тебе снятся?» Я отвечаю: «Нет, не снятся».

Церемонии

Люди от молитвы успокаиваются. Я, наверное, интуитивно понимаю, почему это происходит, хотя объяснить до конца не могу. После этого у них появляются силы на воспоминания — картинками летят истории из жизни. Важно дать людям побыть с самими собой, я не могу занимать собой их время: это песчинка, последний час из той жизни, когда они были вместе.

Бывает, люди даже улыбаются, смеются: «А помните, мы картошку сажали?», «А как мы ее собирали, а как нас ругали, а как мы на горохе стояли?»

Есть церемонии прощания официальные — митинги, гражданские панихиды. Это военные люди, тут всё по регламенту, по уставу военных. Военная церемония прощания — это на сто процентов устав. Я, допустим, устав знаю. И я знаю, как, в какой колонне кто пойдет, знаю, как у меня будет стоять караул. С караульными мы уже друг друга знаем в глаза.

Страшно, когда человек на прощании вообще без эмоций, когда сидит просто со стеклянным лицом. Потому что кажется, что у него может произойти психологический взрыв, непонятно, во что это выльется. Я считаю, надо плакать. Плачьте, это нормально, это правильно. Это потеря, мир рушится. Жили этой жизнью вместе — и этого «вместе» больше нет, а дальше что? Ничего — сейчас пустота.

Иногда бывает полный зал молодых людей — лет семнадцати. Вот для кого страшно, так это для них. Чувствуется напряжение, понимаешь, что тут не нужно слов, тут зал напитан воспоминаниями, идет переосмысление. Два-три слова скажешь — и всё, достаточно.

Одно дело — когда малый зал прощания, другое — большой. Волнуешься, когда стоят первые лица города. Ну, что теперь? Я выдохнула, встала и пошла, начала делать. Нужно хорошо сделать здесь, сегодня. Завтра уже ничего не исправить, есть только этот час.

Отношение к смерти

Нет, не изменилось. Но знаете, к смерти нельзя привыкнуть. Никогда, особенно когда лежат маленькие дети, грудные. Ты приходишь и смотришь в глаза людям, самому плакать хочется, но не можешь. И слова тут лишние, люди всё равно не слышат, потому что видят своего малыша в последний раз и им никто не нужен.

Время по минутам

Бывает одна церемония в день, иногда вообще нет, а бывает и четыре-пять. Каждая идет примерно час, можем завершить и раньше — если людям тяжело, они подходят, говорят, что готовы ехать.

Церемония рассчитана по минутам: я знаю, в какое время возьму микрофон, в какое время выйду в зал и сколько у меня по времени займет вынос до катафалка.

Мне никогда не было сложно что-то организовать, потому что, наверное, у меня характер такой стойкий — я понимаю, что и как должно происходить.

Нужные слова

Тексты пишу сама, у меня восемь вариантов. В интернете тоже много всего можно найти, даже есть стихи какие-то. Но я не могу себе позволить выйти и говорить что-то не свое.

Думаю ли о своем во время речи? Поначалу было, но это очень тяжело, стараюсь не думать, потому что так не смогу никому помочь. А помогать, вести — это моя работа.

Нельзя сюда прийти, не прожив какую-то свою жизнь, свою историю, без своих потерь и приобретенной мудрости. Я прекрасно помню себя в таком же состоянии. Наверное, поэтому так много значения придаю словам, которые произношу сама. Если после церемонии подходят и говорят спасибо — это высшая награда.

Конечно, я вижу много эмоций, иногда люди даже агрессируют — не потому что невоспитанные, а от стресса — за дверью они вроде готовы, двери в зал открылись — и уже нет. И падают, и кричат. Тут важно спокойно разговаривать, тогда они понемногу начинают слышать и приходить в себя. Я успокаиваю, напоминаю: вы прощаетесь...

Знакомые

Некоторые люди бывают так часто, что я узнаю их лица. Иногда мы можем случайно встретиться где-то в городе. Они подходят, говорят со мной:

— Вы же работаете (...)?

— Не будем на эту тему здесь говорить, пожалуйста.

Или:

— Давайте мы с вами встретимся в другом месте.

— Конечно, обязательно (Смеется.). Мы встретимся с вами, посидим.

Однажды мы приехали на дачу, зашли в магазин, мужчина разворачивается, смотрит на меня. Сын спрашивает: «Мама, это кто?» Я говорю: «Не знаю». А потом понимаю, что это военный, с которым мы часто видимся на военных церемониях.

— Наталья?

— Да, Наталья.

— А у меня здесь тоже дача. Вы на дачу приехали?

— Да.

— Слушайте, давно мы с вами не встречались.

Работа и семья

У меня ребенку семь лет будет. Как мы знаем, в садике у педагогов свой методический процесс и они просят детей рассказать про профессию мамы. Мой ребенок говорит: «Мама работает на публике».

Однажды нужно было принести фото с работы. Требовали именно место — где мама постоянно находится. Я говорю воспитателям: «Вы знаете, я не принесу вам фотографию». Но нет, и всё: «Нужно фото». В итоге я сфотографировалась на фоне фрески — вот, пожалуйста.

Я ребенку говорю: мама у тебя ведущая маленькая, небольшая, маму по телевизору не показывают. Он: «Я вот был у папы на работе, у тети на работе, а у тебя не был». Я отвечаю: «Не возраст еще». Но вообще мы об этом как-то мало разговариваем. Зачем пугать раньше времени?

Да, это моя работа. Но я отработала, пришла домой — у меня семья, мама, мои любимые люди. Всё, я забываю эту атмосферу.

Дресс-код

Всегда классика — либо платье, либо брючные, юбочные костюмы. Темно-синие, черные. Иногда подходят бабушки — такие интересные, на каблучках, в шляпках. Говорят мне: «Вам нужна таблеточка и вуаль».

Но у меня есть шапка с кокардой ИМИ. Я в ней очень люблю ходить, она мне нравится. В военный зал я одеваюсь строго — если с ними еду, даже за свою иногда принимают, особенно издалека, когда еще не понимают, что это за кокарда.

Хочется сказать, что нужно жить дальше

Конечно, с вечера есть информация про тех, кого будут хоронить, вижу, какой возраст. Например, завтра: первый — сорок лет, второй — двадцать восьмой год. Конечно, я догадываюсь примерно, какой состав людей придет, но бывают неожиданности. Человек работал шофером — прощание было в большом зале, к нему пришло столько народу! Это как нужно было прожить жизнь, чтобы так много близких любящих людей пришло?

Про себя у меня нет таких мыслей, я туда еще не готова, даже не думаю представлять свою церемонию. Возможно, позже, с годами, я задумаюсь и даже решу сделать что-то чуть-чуть по-другому, какой-то напишу сценарий.

Мы все понимаем, что когда-то жизнь закончится. Кто-то хочет кремацию, кто-то — захоронение. Кто-то не хочет памятник, кто-то хочет, кто-то заранее готовит, чтобы освободить близких от трат. Это то же самое, что с наследством. У людей есть планы на завтра, но как будет?

Возможно, подготовка к церемонии и правда отвлекает людей. Ведь сразу всё это принять невозможно. Сложно даже и через год привыкнуть. Мы просто учимся с этим жить. Мне хочется сказать людям, что нужно дальше жить — наверное, этого хотелось бы и тем, кто нас покидает.

Про долгую жизнь и любовь к этой жизни несколько лет назад нам рассказали пожилые люди на улицах — их откровенные истории не оставят вас равнодушными.