«Чудо, что мы живы остались». Как Иркутск приходит в себя после крушения Су-30

Несколько узеньких улиц в микрорайоне Ново-Ленино Иркутска перекрыты — проезд перетянут сигнальной лентой, возле которой дежурят полицейские. По частному сектору, который вчера вечером озарило пламя упавшего Су-30, разносится тяжелый запах гари. Автомобилисты вынужденно втыкаются в патрульные экипажи и разворачиваются в поисках объезда. Так будет до тех пор, пока следователи и криминалисты не закончат работу на месте авиакатастрофы.

В районе падения истребителя сегодня очень тихо. Лишь изредка попадаются случайные прохожие и машины. По мрачному небу пролетает вертолет — сначала в одну сторону, потом в другую. Летит очень низко, и кажется, что он своими винтами перемешивает в воздухе осеннюю хмарь, сырость и оставшуюся с ночи гарь. Через некоторое время он исчезает, и над низкорослыми домиками на миг воцаряется напряженная тишина.

— Еду я на родину, пусть кричат — уродина, а она нам нравится, — разрывает ее голос Юрия Шевчука.

К нему тут же прибавляются тихие переговоры полицейских и легкое рычание автомобилей, ищущих выезд из заблокированного частного сектора.

С улицы видно, что возле места крушения самолета стоит пазик, заслоняя собой остатки истребителя и пострадавшего дома. Радиус оцепления составляет несколько сот метров. Ходить можно только вокруг, за сигнальную ленточку журналистов не пускают.

— А здесь всё перекрыто? — спрашивает меня женщина с девочкой-школьницей.

— Да, — отвечаю я и рассказываю, как можно пройти.

— Пошли, Софа, — говорит она девочке, а я провожаю их.

— Вы далеко живете от места происшествия?

— Нет, недалеко, на горе.

— А слышали что-нибудь?

— Мы слышали только, как самолет пролетел, но грохот мы не слышали. Дочь потом позвонила, спросила: «Всё ли дома нормально?» Мы вышли, смотрим: уже дым идет.

У заборчика на досках, сгорбившись, сидит мужчина, в его ногах стоит открытая коробка с вином. К нему подходит другой — сухонький, маленький прохожий. И они негромко о чём-то схлестываются.

— А вы что-нибудь видели? — встреваю в их спор, спрашивая того, что понуро сидит над коробкой. Он представляется мне Андреем Петровичем.

— Не видели, не слышали. Как вам объяснить? Неспроста же он упал, этот самолет, диверсия какая-то. Как-то всё это внезапно, — хмуро отвечает он.

— А вы давно здесь сидите? — спрашиваю я, отмечая про себя злой ветер и распахнутую куртку своего собеседника.

— Да, минут сорок, — прикидывает Андрей Петрович и, задумавшись, добавляет: — Чудо, что мы живы остались.

— Там горючки много, — вступает в наш диалог второй, сухонький мужичок по имени Сергей. — Я ж раньше рядом жил. Вот приехал к товарищу, даже не знал, что случилось, бывший сосед рассказал, что самолет упал. Он живет совсем рядом, в 38-м доме, напротив магазина.

— Девушка, делайте что-нибудь! Ну ужас же, что в стране творится. Вы же пресса, вы же что-то можете, — неожиданно ругается на меня Андрей Петрович.

На улицу Пржевальского, по одну сторону которой — частный сектор, а по другую — старые пятиэтажки, мы идем вдвоем с Сергеем.

— Какая диверсия? Вряд ли, — размышляет вслух мужчина. — Машина-то серьезная. У самолета — это давно все знают — опознавательные есть «свой» — «чужой». А так упасть — это штука серьезная. Я ж видел, как они взлетают, хоть на авиазаводе не работал, а рядом, в военной части. Ему разницы нет, как взлетать, взлетел, завис, на 10 метров поднялся, завис. Из любого положения.

На углу Пржевальского, через дорогу от машин полиции и Следственного комитета, собрались люди, которые тоже с утра решили подежурить. Их немного по сравнению со вчерашней вечерней толчеей. Те, кто просто проходит мимо, на мгновение цепляются за горстку местных, а потом с трудом отцепляются, чтобы успеть по делам.

— Ну зеваки-то у нас везде, — вздыхает Сергей.

— Событие из ряда вон выходящие, — вздыхаю и я.

— Событие? — почти без вопросительной интонации отвечает мой провожатый. — Люди погибли. Машина — что? Просто кусок железа.

Мы останавливаемся перед рыжим ограждением. Улица Пржевальского находится ниже места катастрофы, поэтому снизу хорошо видно серую кучу, в которой перемешались остатки истребителя и разрушенного дома, и тех, кто разгребает обломки.

— Батюшки, на дом знакомого упал, — охает Сергей.

Сначала на перекрестке долго стоит автомобиль Следственного комитета, потом вдруг полицейские поднимают сигнальную ленточку, и автомобиль осторожно проезжает вверх к руинам. На его месте останавливается уазик МЧС. Столпившиеся люди напряженно всматриваются вглубь переулка, стараясь различить хоть что-то.

— Скажите, а вон тот дом каменный целый стоит? А то я не вижу, — касается моей руки пожилой мужчина на пружинистых ногах и указывает на двухэтажное кирпичное здание в глубине улицы.

— Серый? Вроде целый.

— Ну хорошо, а то у меня там супруга живет, мне знать нужно, — мужчина представляется Алексеем и рассказывает дальше. — Упал он на дом Милешиных. Нормальные люди. У родственников сейчас. А моя жена живет в доме, который сюда ближе. Она вчера на работе была, но ей сразу позвонили. Она прибежала, вместе с полицией запустили в дом, чтобы только документы забрать. И сказали: «Вы сегодня дома не ночуйте, потому что обломки нужно собрать».

— Она что-то рассказывала о произошедшем?

— Нет, она сейчас в шоке. Да и мать с ней еще не разговаривала.

Люди сменяют друг друга. Вот ушла одна старушка, на ее место пришла другая: «Что, не пускают туда? И правильно делают». Высокая девушка, которая долго и тяжело смотрела в сторону полиции, увела за руку свою дочь. Трое подростков постояли, помялись с телефонами в руках и унеслись куда-то прочь.

— Длина самолета — 21,9 метра. Вот эта пятиэтажка в высоту ориентировочно 15 метров, ну прибавим к ней еще два-три этажа. Плюс размах крыльев, — трое мужчин оглядывают дом через улицу.

Среди них — Денис. Он живет в 300–400 метрах от места ЧП, в районе остановки «Школьная». Он хорошо помнит падение «Руслана» в 1997 году — дымящийся хвост и оцепление из солдат.

Вчера Денис одним из первых примчался на место крушения самолета.

— Я сидел дома, мы с дочерью смотрели телевизор. И тут появился звук. Самолеты часто над нами летают, долетают до нас, потом разворачиваются на завод, — рассказывает Денис. — А тут звук был такой необычный, грубый, он загудел так, будто возле дома бульдозер работает. Я сразу в окно, а мне дочь говорит: «Папа, самолет, вон самолет». Я же увидел уже пламя. Обычно из моей пятиэтажки не видно. А тут пламя было этажей 30, наверно, высотой.

Когда из дома вышел, наверх по привычке посмотрел, над моим домом было черное облако дыма.

— Принесло с места падения?

— Нет, не принесло. Самолет его, видимо, выплюнул тут. То ли помпаж у него был, то ли что.

— Говорили, что было два самолета.

— Я лично не видел второй. И звук был одного самолета, когда он над моим домом пролетал. Но звук необычной работы двигателей слышали уже на Баумана, у меня тетка там живет, она позже рассказала. А Баумана — это, считайте, конец Ново-Ленино. То есть самолет пролетел достаточное расстояние. Откуда он летел? И куда?

После этого я сразу в машину сел, сюда приехал. Народ только подходил, пожарных и полиции еще не было.

— Жильцов этого дома видели?

— Как я понял, дом на две половины, одних жильцов — бабушки с дедушкой — дома не было. А вторая семья вроде в гости собиралась, женщина уже в машине сидела, а потом из дома свою мать и ребенка вытащила, но я точно не знаю. Вроде как на земле никто не пострадал, правда, там собака сгорела.

В первое время мужики с тушением пожара помогали, с ведрами были — молодцы. Много было маленьких обломков. То ли шифер стрелял, то ли от самолета куски отлетели. Пожарные быстро подъехали, полиция — тоже. Всех отогнали.

А потом сюда весь город ринулся, вообще ужас, я кое-как до дома добрался. Но при мне почти весь пожар потушили. Я думаю, что в огородах немерено осколков было. Я посмотрел, никаких очень крупных деталей не было. В труху разорвало самолет.

— Условно говоря, повезло, что он штопором упал, — продолжает Денис. — И в огород. Там теплица даже целая осталась. А если бы он параллельно земле полетел? Он бы столько домов зажег, столько бы людей убил. Редко такое бывает, чтобы самолет упал в черте города и без жертв на земле. Причем самолет немаленький.

Мне кажется, на авиазаводе были готовы, потому что у них на взлетке стояли пожарные машины. У нас взлетную полосу видно с подстанции.

— Может, пожарные машины стояли на полосе, потому что полет был испытательным?

— Может. Но я раньше такого не видел. Ну и как самолет упал, буквально через минуту-полторы пролетел вертолет. Он вчера ночью долго кружил.

Сейчас, конечно, начнутся разговоры, что это диверсия. Но мне кажется, что это ни фига не диверсия. Просто обычная недоработка, бывает же всякое. Или с топливом были проблемы. Или правда что-то с пилотами случилось, что они потеряли сознание. Но испытатели — профессионалы.

Просто так в летчики не попадешь. У меня вся семья на авиазаводе работала, там очень строгий отбор. Летчики — это вообще высший класс. А испытатели должны еще всё предусмотреть, анализировать и грамотно передавать, — резюмирует собеседник.

— Самое главное — ящики найти, — вставляет пожилой мужчина, который стоял всё это время рядом и согласно кивал на слова Дениса.

— Не знаю, найдут ли при таком ударе, — отвечает ему Денис. — Самолет вошел в землю на несколько метров...

Народ приходит в себя и при этом понимает, что вылеты продолжатся, аэродром из черты города никто переносить не собирается. Как сказал «ИрСити» почетный президент Международного авиационно-космического салона МАКС, летчик-испытатель, пилот «Бурана» Магомед Толбоев, «в советское время мы теряли 120 самолетов в год, и сейчас самолеты летают — много летают, и аварий много бывает, а когда не летают, вообще ничего не бывает. Поэтому трагедия никак не повлияет на ситуацию».

Толбоев это говорил по поводу того, как катастрофа отразится на развитии военной авиации, но и для жителей Иркутска в плане безопасности ничего не изменится...