«У нас своя банда». Интервью с бойцом отряда БАРС — о субординации и больших зарплатах

Этим летом Виталий (имя изменено по его просьбе, но известно редакции) оказался в числе тех, кто пришел в военкомат добровольно. Оттуда он попал в БАРС — боевой армейский резерв специальный. Себя же он считает не столько добровольцем, сколько бойцом частной военной компании, и объясняет: в БАРСе им платят зарплату, заключают с ними контракты и полностью вооружают. А еще там есть свои довольно строгие порядки. О том, что еще роднит добровольцев с бойцами ЧВК и почему, несмотря на высокую зарплату на гражданке, он уже дважды отправился на спецоперацию, Виталий рассказал НГС. Мы публикуем это интервью с сокращениями в соответствии с законодательством РФ.

— Я состою в БАРСе. На самом деле очень много военных компаний в России, просто мало кто о них знает. Есть «Пламя», есть «Осетия», есть «Ахмат».

— Вы считаете себя добровольцем или позиционируете иначе?

— Ну как вам сказать... Я работаю в подразделении БАРС, но курирует нас одна крупная контора. И эта контора нам платит: обеспечивает полностью, одевает, обувает, амуницию покупает, насколько это возможно. С этой конторой у нас выходит зарплата 360 тысяч рублей в месяц. Неплохо, да, но бывает так, что эти деньги становятся не нужны. Буквально три дня назад моему товарищу попал осколок под лопатку. Сейчас его отправили в капсуле жизни в госпиталь в Москву. Вот так вот, довольно специфическая работа [у нас].

— С какого времени вы там работаете?

— С 22 июля. Это мы были в *** (название населенного пункта), когда как раз забрали *** (название населенного пункта) направление.

— Как происходит трудоустройство?

— Я попал [на контрактную службу] вообще через военкомат. Я не мог два месяца попасть на СВО. Ситуация такая случилась: кусок трубы уже лежал лет 30 никому не нужный, а я его порезал. 158-я (158 УК РФ «Кража». — Прим. ред.), часть 1. Объявили в федеральный розыск за кражу, хотя на тот момент я уже находился на СВО. В принципе, знали, где я нахожусь, я не скрывался, но вот объявили. По приезде [домой] меня осудили. (Виталий дважды отправлялся в зону СВО. В промежуток времени между двумя боевыми командировками его осудили, и так как статья не предполагает реального лишения свободы, Виталий вновь уехал на СВО. — Прим. ред.).

— Как выглядит ваша служба?

— Служба — это всё-таки какое-то звание, субординация среди личного состава. У нас такого нет. Нет обращений на вы, там «здравия желаю», «разрешите» и всего такого. Я больше бы сказал, что это какое-то формирование, где есть бригадиры и всё остальное.

Я всегда был рядовым в армии, но по прибытии на полигон (в составе БАРСов. — Прим. ред.) я уже был командиром отряда. То есть зависит от самого человека: если у него есть волевые качества и его будут слушать, то он может стать и командиром батальона. Несмотря на его возраст, звание и всё остальное.

— Правильно ли понимать, что вы хотели пойти в добровольцы, особо не разбираясь во внутренней кухне?

— Я не знал вообще, что там такое. Да, я хотел пойти добровольцем. Ну в принципе я и пошел добровольцем, но я не думал, что на «передок» пошлют. Для меня это такое новшество.

Когда я уезжал, мне в военкомате говорили, что меня отправляют на охрану поселков и всего остального. Ну и как мне объяснили, добровольцев на «передок» не пускают, не кидают, но оказалось, что будем впереди. Вот сейчас где мы стоим, у нас через лесопосадку стоят уже... Ну *** (пренебрежительное прозвище украинцев) там нет, стоят наемники: американцы, поляки и все остальные.

— Вы сказали, что отряд похож на некое формирование. Можете рассказать, что вы имели в виду?

— Вот есть группы людей. Мы живем сами по себе, откуда приходят приказы — мы не знаем, это не наше дело. У нас есть своя банда, своей бандой мы живем, есть своя территория, которую мы должны держать. У кого сильнее волевые качества, того и слушают. Кто помягче, тот ходит работает: картошку чистит, посуду моет.

— Осужденные к вам попадают? Или всё-таки больше люди с воли приходят?

— Да не, с колоний у нас не было. Кто находится в розыске или кто привлекался — таких полно. Первый раз когда я приехал в июле, у нас вообще пол-отряда кто в розыске, кто скрывался, то есть это не проблема. Но из лагерей у нас вроде нету, ну либо я об этом не знаю. Это, наверное, к «Вагнеру» ближе (имеется в виду ЧВК «Вагнер». — Прим. ред.).

— А как вы лично относитесь к тому, что заключенных из колоний может вербовать ЧВК «Вагнер»?

— Нормально я отношусь. Даже у меня есть знакомый, который жил с девушкой, у девушки была взрослая дочь. Ну как взрослая — лет 13–14 ей. Она в него влюбилась и взяла и сказала маме: «Он ко мне пристает». Та написала заявление, его посадили. Он ушел в «Вагнер», ему оставалось сидеть 8 лет. Хотя, насколько я этого паренька знаю, я бы никогда не сказал, что он может приставать к ребенку. Обычно когда попадают в тюрьму, насколько вы знаете, за такие вещи наказывают. Но вот он попал и ему никто ничего не сделал, потому что ребята уже разобрались, поняли, что паренек не виноват. Ну а так ему 8 лет потерять или как-то попробовать выйти. Но на самом деле, если честно, я думаю, что кто останется жив из уголовников, их либо отправят досиживать, либо скажут: «Давайте до конца». Честно, не верю, что всем помилование дадут. Либо обнулят по конечному результату. Это мое личное мнение.

— Какое впечатление на вас произвели ваши сослуживцы и командование?

— По первой все, конечно, такие молодцы, туда-сюда, все соображают. Мы выходили уже из окружения, я вывозил ребят, но у меня из командования были только командир связи, ядерщик и замначальника штаба. Вот это и было наше командование.

Все ребята из моего отряда, которых я знаю, — это всё мужики с таким твердым стержнем. Мне кажется, что они туда уходят, уже с жизнью прощаясь. А командование, отдельные личности, просто пришло, чтобы срубить денег. Им неинтересна была спецоперация. Я, конечно, не говорю про всех, но, повторюсь, отдельным личностям было по барабану на личный состав, они там делают свои дела. Даже сейчас командование сидит в теплом месте, у них чисто и тепло.

Командованию в большей степени это всё игра. Ну а ребята, которые приходят, они уже понимают, куда они попали, после первого обстрела. Мало кто назад уходит. Хотя у нас можно прийти и сказать: «Я всё», никто и слова не скажет. Не подумают, что испугался или убежал.

— Обычно у разных отрядов, а также ЧВК есть репутация формирований с жестокими правилами и суровыми наказаниями за нарушение их. К вам это тоже относится?

— Было такое, что одного человека вывели перед строем и просто пристыдили, когда он не хотел выполнять приказ. Он всё смерти боялся, белгородский мужичок.

Про ЧВК не знаю. Меня, кстати, вот приглашали в одну новую — «Пламя» называется. Отряд только формируется, насколько я знаю. Я ждал около месяца, пока они там формировались, пока то, пока се, но не дождался. Там зарплата 600 тысяч, амуниция.

— Слышали ли вы что-нибудь про казнь Евгения Нужина?

— А, это вот этот, который на сторону *** (пренебрежительное прозвище украинцев) перешел, что ли? Ну я не только слышал, я и видео видел. Ну а как к таким относиться? По законам военного времени за такое нужно наказывать, чтобы у других не было желания. Вот вы говорите, что жестоко, а не сильно ли было жестоко перейти на сторону врага и убивать своих же земляков?

— По вашим ощущениям, бойцы из различных ЧВК много сделали для спецоперации?

— Да, много. Я вам так скажу. Военные, которые стояли на нашем направлении, не все, но говорили, что могут уйти. Ополченцы — это вообще отдельная история.

— А что скажете насчет профессиональных военных?

— А они там есть, профессиональные военные? Я понимаю, что контрактники — туда-сюда. Вон, мобилизованные живут на своих полигонах, дерутся, им всё равно. У нас же, допустим, если человек приехал устраиваться и он с перегаром, его даже не возьмут, даже разговаривать с ним не будут.

— Если человек привлекался по наркотической статье, его тоже не возьмут к вам в БАРС?

— Да почему? По моим ощущениям, было уголовное преследование или нет, особо не проверяется, наркотики это или не наркотики.

Вот такая история: ребята под Херсоном, мобилизованные — оба моих знакомых. Они могут и выпить иногда, было дело. У нас же строго.

В этом плане у нас пусть он хоть наркоман будет, какая разница? Если будет замечен в первый раз, окопы пойдет копать. А во второй раз ему просто дадут по шапке. Есть такая бригада (шараш-бригада), которая окопы бесплатно копает. Вот его туда на две недели, а потом домой выгонят и всё. Никто держать его там не будет.

А так, никто эту подноготную не проверяет — наркотики, или что там у него было. У нас даже в принципе никто и паспорта-то не смотрел. Я когда первый раз уезжал, нас построили и спросили: «Все служили? Покажите военники!» Ну мы вверх военники подняли и всё, внутрь никто не заглядывал. А у одного не было военного билета, его домой отправили.

— Как думаете, почему различные частные военные компании стали настолько популярными сейчас?

— Потому что туда, во-первых, люди идут сами. И за личным составом в ЧВК всё-таки как-то смотрят, более пристально что ли. У мобилизованных дисциплина не такая, но и непосредственного контакта у них с украинцами нет. Не у всех подразделений, но мобилизованные не попадают.

— Когда вы поняли, что вы не столько доброволец, сколько боец на зарплате, у вас отношение к происходящему изменилось?

— Да ничего оно не изменилось. Я на гражданке тоже довольно неплохо зарабатывал, занимался недвижимостью. Ну в месяц у меня примерно столько же и выходило.

— Почему тогда пошли?

— А вот есть в «Тик-Токе» видео, которое мотивирует. Оно о том, что пацаны молодые идут. Мне вот, допустим, 30 лет, я и не старый, и не молодой, психически сформированный уже человек.

— А вам легко было?

— Что?

— Человека убить.

— Давайте я не буду отвечать на этот вопрос.

— Как ваша семья отнеслась к вашему решению отправиться на спецоперацию?

— Я из первой командировки когда пришел, стал хвастать. Ну дети у меня есть, но семьи как таковой у меня не стало. У моей супруги, так скажем, уже другие отношения. Семья у меня теперь только что и осталась — вот эти вот пацаны. У меня две дочки и сын. Звонят, пишут, ну голосовые отправляют: «Пап, ты когда приедешь?» Ну я же не могу им объяснить, что по сути-то я если и приеду, с ними жить не буду.

Недавно НГС рассказывал о том, что добровольцам обещали гарантированные выплаты за ранения, однако получить их оказалось почти нереально.