«Я думала: неужели она правда меня родила?!»: три истории людей, которые отреклись от родителей

«Токсичные родители» — словосочетание, которое буквально ворвалось в нашу жизнь. Если раньше это назвалось проблемой отцов и детей, которая вроде как есть у всех, то сейчас вопрос вышел на новый уровень — в интернете полно статей и книг, в которых описываются «токсичные отношения», «родительский абьюз» и результаты присутствия всего этого в нашей жизни. Кому-то проблема кажется чуть ли не выдуманной — мол, дети сейчас растут такими инфантильными, эгоистичными и неблагодарными. Для других подобные взаимоотношения с родственниками стали настоящей трагедией. Три истории людей, которые решили прекратить общение со своими родителями, — в материале НГС.

«Я впервые в жизни стала жить без страха и поняла, что можно быть счастливой. Мне звонили ее подруги и говорили: "Как тебе не стыдно, это же мама, ты просто неблагодарная".

Моя мама родилась в 50-х годах, она очень образованная женщина. Её воспитывали тётушки и бабушки, которые потеряли в войну детей. Они считали, что раз война им испортила жизнь, так пусть хоть деточка поживёт.

Я совершенно не переживаю о том, что она меня била в детстве, это легко простить. Но она била своих родителей — этого я забыть не могу. Папа сбежал давно. Алименты платил, хотя мама говорила, что их не было. Он пытался со мной общаться, но мама препятствовала этому, потом он оставил попытки. В нашем обществе система защиты женщин от мужчины-психопата хоть слабая, но как-то раскачивается. Но в отношении женщин — никак, у мужчины практически нет шансов забрать ребёнка. Так я осталась с мамой.

В детстве я себя кусала, резала, била, лишь бы не чувствовать жуткую душевную боль. Сейчас я знаю, что есть такое понятие — «селфхарм» (самоповреждение). Кто-то давит прыщи, от чего появляются оспины, кто-то себя обжигает. Я, например, билась головой об стену, с 4-х лет это помню. Ведь если мама ненавидит собак, я тоже буду ненавидеть собак.

Кто не сильно хорошо знал мою мать, тот считал её суперинтеллигентной, воспитанной женщиной. Мне очень хотелось пообщаться с этой ее версией — любезной, умной. Но мне доставалось другое. Я почти всегда была плохая: ненормальная, идиотка, мешок с дерьмом (эти слова были обычным явлением). Мне кажется, она придумала себе идеал какой-то. Когда очень редко я ему соответствовала, она меня даже хвалила. Но в основном я отличалась от него — меня не принимали даже за четвёрку.

Она крайне агрессивно отнеслась к тому, что я вышла замуж. Мой муж ей не нравился, она говорила мне, как лучше с ним общаться, а именно строить и манипулировать. К тому же я стала, по её мнению, шалавой, раз забеременела. Я живу в Новосибирске, она в другом городе. Но она постоянно звонила, часто приезжала на несколько дней. Говорила мне: "Ой, вы посмотрите, какая любовь. Всё равно он тебя бросит, приползёшь на коленях".

При муже была лапочкой и милашкой, а как только он уходил на работу, спускала на меня всех собак. Когда я мучилась от токсикоза, она привезла с собой селедку и стала варить ее прямо в кастрюле с головой. Меня рвало от запаха, а она загнала меня в угол и стала насильно раскрывать мне рот и пихать в рот глаза селёдки.

За 9 месяцев беременности я выдержала от нее такой напор злобы и оскорблений, что к родам у меня начала ехать крыша. Тогда я не думала перестать общаться с ней, потому что во мне была эта мысль: она же мать, а мать — это святое.

Я всё ещё хотела с ней построить хорошие отношения. У меня была такая иллюзия — это же мама. Может, она меня поймет, увидит, что у нас хорошая семья и, возможно, будет хорошей, любимой бабушкой. Я мечтала. Хлеб пекла, когда она приезжала. Хотела её порадовать, так сказать, перезагрузить отношения.

Мой мальчик родился с тяжёлыми пороками. У ребенка тяжелейший аутизм, помимо других заболеваний. Мать продолжала оскорблять не только меня, но и малыша. Она говорила, что этот выродок испортит мне жизнь и надо от него избавиться. Говорила: "Сдавай его в детдом, отдавай свекровке, если этой дуре нужен урод".

Во время нашего последнего разговора по телефону она снова начала кричать что-то подобное. Раньше я редко с ней ссорилась, потому что всегда боялась до ужаса. Но в этот раз подняла голос. Сказала отстать от меня и не трогать сына, припомнила ей то, что во время беременности не было ни одного спокойного дня. Она была в шоке и поэтому начала оскорблять сильнее. Потом пригрозила, что раз я смею вякать против неё, она не будет со мной общаться, пока я не попрошу прощения. Но в тот момент я поняла, что мне нужно свою семью защищать, поэтому до свидания.

Помню её слова: "Поймёшь, как жить без мамы". Ну и я поняла как. Дышать легко стало. Мне 36 лет, и только недавно меня отпустило. Я стала работать с психологом, поняла, что я не такое жуткое ничтожество, как мне внушали.

Решение прекратить общение было осознанным, просто не было уже сил. Она тоже мне не звонила, потому что гордость. Потом как-то нашла мой телефон, но я попросила мужа не брать трубку. Она направляла подруг, которые меня стыдили, говорили, что я неблагодарная дочь, и чуть ли не требовали извиниться.

Мы не общаемся 6 лет. Желания возобновить отношения нет никакого. Первое, что изменилось сразу, — резко улучшилось состояние моего ребёнка, буквально через месяц. Он начал замечать окружающие предметы. А у меня прекратились истерики, потому что не было её звонков. Я связала это всё. Раньше у ребёнка была очень нервная мама, которую жёстко ругали по телефону и весь день она нервничала. А тут маму не ругают, она улыбается. Я чувствую себя в разы лучше.

Хотя, признаюсь, даже сейчас иногда думаю: вот бы с мамой поделиться, это бы ей понравилось, то. Но я понимаю, что если вернусь к этому человеку, то опять всё начнётся. Она так часто повторяла, что ей не повезло с дочерью. А что значит "не повезло"? Мне как матери ребёнка-инвалида кажется, что когда родился у тебя здоровый ребёнок — это же счастье, от которого крышу сносит, что ещё нужно?

У меня осталась не обида, а скорее боль. Боль, что вот это в моей семье было, со мной было, с моим детством, в моей жизни».

Иван, 26 лет, старается минимизировать общение с родителями:

«Где-то около 6–7 лет назад я уехал из родного города. В первые годы я как-то пытался наладить отношения, точнее как-то родителей вовлекать в свою жизнь. Потом я понял, что у нас с ними абсолютно разное понимание многих вещей. Родители иногда пытаются вывести меня на какие-то искренние разговоры, но, когда я им что-то начинаю рассказывать, действительно искренне с ними разговариваю и обсуждаю те вещи, которые меня беспокоят, в том числе и в наших с ними отношениях, я чувствую, что они не понимают меня — и начинаются взаимные упрёки. Все эти попытки какого-то искреннего общения всё равно в итоге уходят в формальный стиль общения. Сейчас я пытаюсь приблизить отношения к нулю, сделать их нейтральными — как между людьми, у которых своя жизнь.

Это накапливалось долго. С детства они меня приучали к самостоятельности. Я был обычным ребенком, занимался в кружках. Они не особо интересовались, и я не особо пускал их в свою жизнь. У меня не было потребности в поддержке, я всегда приходил домой вовремя, всегда мог себе что-то приготовить и мне не нужно было у родителей постоянно попрошайничать, можно так сказать. А если нужна была какая-то одежда, например, — они видели сами, потому что я находился у них на глазах.

Когда я уехал, я почувствовал, что исчез из их квартиры, исчез из прямой видимости. И их интерес ко мне тоже исчез. У родителей была возможность мне помогать, потому что в принципе они позволяли себе тратить деньги на какие-то там вещи не первой необходимости, так скажем. Они могли развлечься, запланировать отпуск за границей, а в это время мне нужны были десятые доли тех средств, которые они затрачивают. Я был на иждивении, у меня не было возможности во время учёбы себя обеспечивать. Я перестал чувствовать эту поддержку, перестал чувствовать, что мои родители обо мне как-то вспоминают, задумываются.

Деньги они присылали только по запросу. Этой суммы хватало только на короткий промежуток времени — неделю-две. На еду, простейшие бытовые нужды. Мне нужно было брать в долг, придумывать способы, чтобы как-то пережить этот момент. Буквально наступила зима, у меня нет зимней обуви, я звоню родителям, но в их планы это не входило.

Я рассказывал родителям о своей жизни, о проблемах со сверстниками и так далее. Но от родителей не видел никакого интереса, не слышал никаких вопросов, что и как.

Когда я закончил университет, нашел работу, и в принципе у меня уже было всё в порядке, даже разобрался с жильем. И в один из разговоров с матерью (она мне звонила, поздравляла с новосельем), она спросила, как мне помочь. Я сказал, что нужна стиральная машина. Она сказала: "Хорошо", но потом пропала и никаких от нее дальше вестей не было. Следующие пару месяцев она со мной не общалась, не выходила на связь.

Дело ведь не в деньгах, а в отношении, во внимании. Сначала они сделали такую ситуацию, что не могу на них положиться, рассчитывать, не интересовались, не пытались разделить мои сложности, меня поддержать. А потом начали обижаться, что у нас не такие теплые отношения, что у меня свои мысли и мы мало общаемся. Они считают, что мне нужно просто повзрослеть. Списывают это на какую-то детскость, на то, что я ещё не вырос и веду себя как подросток.

На мой взгляд, единственный способ сохранить общение — мне найти психотерапевта, родителям найти психотерапевта, проработать эту ситуацию, досконально её изучить. Самостоятельно выхода из этой ситуации я не вижу. Я со своей стороны не чувствую потребности в каком-то тепле. У меня появился свой круг людей, у меня появилась собственная семья, которая меня всегда поддержит, я в ней уверен.

Но в то же время я понимаю, что рано или поздно придет время, когда нам придется как-то контактировать. Я люблю родителей, думаю, что родители тоже в каком-то смысле меня любят. Но здесь им мешает, мне кажется, проблема, как их воспитывали, проблема их детства, именно психологические проблемы. Моя любовь тоже не безусловная. Мне тоже было бы неплохо этот момент проработать, прорефлексировать это состояние, чтобы понять, почему я люблю их как-то не так, как им это нужно.

Но у нас вообще в культуре не принято обращаться к психотерапевтам. Родители считают, что это лишнее. Я думаю, что если это не проработать, то общение совсем прекратится. Пока за эти годы не было такого, чтобы я не брал трубки и обрубил все контакты. Но созваниваемся мы лишь несколько раз в год, в праздники. Как правило, это недолгий формальный разговор».

Оля Данкешён, 38 лет. Не общается с матерью 1,5 года:

«Я не разговаривала с мамой 1,5 года, а до этого полгода я очень минимизировала контакт. Мы не могли нормально разговаривать. Даже когда она звала меня в гости, начинала придираться, срываться, ей становилось плохо, она начинала психовать. Даже по телефону ни один наш разговор не мог закончиться практически нормально.

У меня есть весь набор психосоматических заболеваний, которые типичны для всех детей родителей-абьюзеров. В определенный момент, когда я уже начала работать со своими мозгами, я начала понимать, что как только вижу звонок от моей матери, у меня просто начинались дикие боли в спине. Абьюз — это какие-то и объяснимые вещи, и не объяснимые вещи. То, что обществом признается насилием, — это вышвыривание в подъезд, какие-то шлепки, какие-то крики. Это я помню с пяти лет. У нее зачастую были приступы гнева.

В детстве я думала, неужели она правда меня родила? Сказать, что не чувствовалась любовь матери, — это очень мягкое описание. Была ненависть. Я помню себя с возраста года примерно. Рыдала, ко мне никто не подходил. У меня 80 фотографий в альбоме, где я плачу. Первое мое воспоминание — она меня дразнит часами. Я хочу схватить, посмотреть, а она мне не даёт. Когда она мне дала, у меня в маленьком возрасте было такое чувство злости, я разбила эти часы.

Моя мать строила из себя жертву — что она нас тянет, что она нас родила, она святая. Ты живешь с этим и не понимаешь, что что-то не так. Я хорошо училась, сама ходила по кружкам, были хорошие отношения в школе, в вузе, на работе. Тем не менее мать убеждала меня в том, что я ненормальная.

С 13 лет, можно сказать, гнев и ярость увеличились. После развода у неё началась абсолютная власть. Она доводила меня на любой праздник. Если это день рождения, то она меня задолбит до такого состояния, что я рыдала перед своими гостями. Например, горячее задерживалось на 15 минут. В принципе ничего же страшного, но меня унижали на кухне перед подругой, была какая-то словесная брань. Было всё время ощущение, что кто-то нависает над тобой и готов долбануть в любую секунду: ты такая мерзавка, позорница, стыдоба и так далее.

При отце она могла что-то буркнуть, но не особо лупила. Однажды я не успела прибрать в квартире к её приезду. А у меня был ещё щенок, он навалил где-то за шторой, я не увидела. Мать приехала раньше времени. Меня избила и избила мою собаку. К своим побоям я как-то привыкла, а побои собаки меня привели в такой ужас, что я просто сгребла щенка и пошла куда подальше, не ночевала дома.

Мне всё время в упрек ставилось то, что я похожа на родню по папе, как будто я могу это изменить. Мать ненавидела мою бабушку, я прям видела ее боль на лице, когда она это замечала.

В 18 лет я решила, что пора разъезжаться. И тут моя мать сменила тактику. Я до сих пор не понимаю, что на нее нашло. Когда я уехала за границу, она начала названивать мне каждый день, была ласковой. Я думала: вот, оказывается, какая у меня мама, переживающая, наверное, просто строгая, но очень меня любит.

Родителей-абьюзеров бесит, когда ты становишься свободным. Потому что радостный человек расслаблен и это что-то негативное, они делают так, чтобы появилось чувство вины. В конечном счёте ты привыкаешь сам не радоваться или не показывать свою радость. Я даже начинала скрывать, когда начинала чем-то заниматься, каким-то хобби, чтобы мне ничего не сказали, потому что это как будто какой-то гипноз.

Мать контролировала мой досуг — приди, прополи у меня огород. У всех дети как дети, а вы уроды — не помогаете. Как только у меня начинались какие-то успехи, у нее начиналась тревога. Конечно, вроде как есть хорошие моменты. Какой-нибудь вечер, когда можно поговорить, даже если тебе чуть-чуть нагадили. Вроде как ладно, мы же родня. Это похоже на то, как если бы был торт, а в него насыпали бы немножко цианистого калия.

Полгода я минимизировала общение, потом пошла на терапию. Когда мне сказали не общаться с матерью, я подумала, что год — ладно, а пять лет — это очень много.

Во время нашей предпоследней встречи она ударила меня по голове. В тот момент мать делала мне причёску и хотела побрызгать лаком. А у меня аллергия, я сказала, что голова будет чесаться и не нужно этого делать. Но её это не интересовало, а я настаивала на своём. И тут мне прилетает по голове со всей силы. У меня даже злости не было, я поняла, что эта маргинальщина переходит все границы и сил прощать больше нет. Я просто сказала, что всё, я пошла.

Я не знаю, как она реагировала на то, что я прекратила общение, потому что я ее полностью сразу заблокировала. Я сначала не хотела разрывать её общение с моим ребёнком, но всё-таки решила, что так будет лучше.

Психотерапевт мне поставила диагноз "посттравматическое расстройство". Это как у ветеранов войн. Этот диагноз у очень многих людей, которые выросли с токсичными родителями. И я изначально не очень-то ей верила, что у меня улучшатся здоровье и дела, если я перестану общаться с матерью.

После того как перестала общаться, даже гормоны стали приходить в норму. Прошёл год, мне становилось всё лучше. Мои нервы, мое здоровье начинали приходить в порядок. Постепенно начала складываться картина того, что со мной происходило. Я чувствую, что из меня постепенно выходит какой-то яд, какими-то дозами, как будто эта дисфункция отслаивается, мой мозг перепрошивается.

Технически ты можешь общаться снова, но это токсичное воспитание — оно же на уровне рефлексов. Мать, ее голос, ее взгляд, какие-то интонации. Они могут действовать на человека угнетающе. Я воспринимаю ее уже как чужого человека, она в принципе всегда была для меня чужой.

Есть же люди, у которых родители погибли в катастрофе, с этим ничего не поделаешь.

Если случайно встретимся, я восприму её как любую другую женщину на улице. Нет, не подойду, мне не о чем разговаривать, я уже ничего не хочу сказать. У меня до сих пор есть ощущение как у человека, который вышел из тюрьмы после 20 лет отсидки. Я смотрю на здоровых людей, как они живут. Я начинаю по шагу болезненно выучивать, как живут нормальные люди.

После сепарации бывает так, что образ матери расслаивается. Потому что есть и негативный образ, и позитивные моменты. Что-то сготовила, на ужин позвала, вещь какую-то красивую купила. К проблескам остается тяга, но я осознаю, что это не имеет ничего общего с реальным человеком. У меня закрыта потребность в родительской любви, потому что я понимаю, что этой связи уже не будет никогда».