«За три дня он убил человека. И это был ребенок». Рассказ матери солдата, который так и не оправился после Чечни

Лариса Игоревна из Новосибирска говорит, что в ее жизни война была всегда. Сама она родилась в голодные послевоенные годы и от своих воевавших на фронте родителей не раз слышала, как было в 40-е. Своими глазами видела, как ее друзья и знакомые отправляются в Афганистан на боевые действия. А через несколько лет война забрала ее 19-летнего сына Глеба, которого отправили в 1994 году в Чечню. Война забрала, но война вернула — правда, в нервном и погруженном в себя парне Лариса Игоревна уже не узнавала своего ребенка. О том, какой след в жизни ее прежде улыбчивого мальчика оставили три дня на поле боя в Чечне, она рассказала НГС.

90-е годы были невероятно сложными для семьи Ларисы Игоревны (здесь и далее имена изменены по просьбе героини, которая опасается любой огласки своей тяжелой истории) — она осталась одна с тремя детьми. Старшему сыну, Глебу, тогда было 19 лет.

— Он отслужил год срочной службы на Шиловском полигоне. Забрали его, получается, в 1993 году, в 18 лет, как и полагается. В то время развал армии был страшный, — объясняет она. — Это было что-то невероятное. Когда я туда приезжала, в казарме было от +9 до +19 °С максимум. Они спали одетыми, лежа на одеяле, и укрывались матрасами. Приезжал в увольнительные с отмороженными ногами и отмороженными ушами. А потом объявили призыв. Ну как объявили? Добровольно-принудительно.

По ее словам, в те годы Лариса Игоревна переживала, как бы выжить с тремя детьми, — работы на тот момент она лишилась. На вопрос о том, как ей удалось справиться, только машет рукой и замечает: «Такое много у кого было, ради детей крутилась».

— Просто берешь себя в руки, говоришь себе: «Ах ты, тряпка», и вперед, и с песней. И вот в это время мне ребята по вч-связи (высокочастотная связь. — Прим. ред.) позвонили, один из мальчиков, кто с Глебом служил, только и успел двумя словами буквально сказать: «Теть Лар, Глеб — Чечня». Я в ту ночь вообще не могла себе места найти. Из-за того, что не могла спать, пироги стряпала, — горько посмеивается она.

А на утро ей удалось найти человека с машиной, в ней она и поехала на проводы сына. К тому моменту, как она прибыла, солдат, в том числе Глеба, уже посадили в эшелоны.

— Сидит в вагоне, смеется — не понимает же толком, куда едет. А некоторые родители успели поукрасть своих детей. Те, которым поближе к Шилово было ехать. А вот я пока прособиралась… Да, поукрали, мамашки. Ну а что делать? Кому охота ребенка отдавать? Там же мясорубка была, в первую чеченскую-то. Необъявленная притом. Короче, приехали туда, а он улыбается вовсю. Пакеты у нас забрал, сказал: «Мам, да что ты, я постреляю да и вернусь». Ну и всё, эшелон тронулся. Я побежала за ним, только ручкой помахала.

Прощание с Глебом происходило практически перед самым Новым годом — 29 декабря. На фронте сын Ларисы Игоревны пробыл 3 дня. 4 января женщина получила телеграмму, в которой говорилось: «Приносим соболезнования, ваш сын погиб».

Как говорит Лариса Игоревна, после сообщения она буквально сходила с ума. Чуть позже ей сообщили, что Глеб числится среди пропавших без вести.

— Очнулся мой ребенок после ранения среди трупов. Грузы 200. Ну это как потом мне стало известно. Очнулся на такой стойке тряпочной, как носилки — их с поля боя на них выносили. Очнулся, значит, шок прошел, а его уже погрузили вместе с мертвыми. Говорит, что со всех сторон кровища течет. Он орет: «Я живой!». Вот его кто-то услышал. Кстати, вот тот мальчик, который его вытащил на себе с поля, он же прям следом и погиб, — делится она.

Найти Глеба, по ее словам, помогло то, что его мать связалась с комитетом солдатских матерей. Совместно они прозванивали госпитали на Кавказе, рассчитывали найти его в Гудермесе, но оказалось, что Глеба уже доставили в госпиталь Вишневского в Москве. Там его отыскали родственники Ларисы Игоревны в Москве.

— Был февраль, я поехала в Москву. Знаете, что потом в эпикризе написали? Легкое ранение предплечья, а ему ногу буквально по частям собирали. Это всё для отчетности, чтобы денег не платить. Им же там понаобещали каких-то денег. А когда приехала туда в госпиталь — о, господи, лучше бы я этого не видела. Я потом вообще ни спать не могла, ни есть не могла, вообще ничего не могла. Столько пацанов изуродованных! У кого полголовы нет, пластины такие стоят…

В общем, этого не рассказать, не описать.

Глеб перенес несколько операций. Ему сделали искусственные связки и искусственную коленную чашечку. Компенсацию Глеб все-таки получил, но сумма вышла такой, что, по словам его матери, они не знали «то ли плакать, то ли смеяться». Восстановление заняло у него годы — долгое время он прихрамывал. При этом инвалидность ему не дали.

Домой, в Новосибирск, он смог вернуться лишь в апреле 1995 года, за несколько дней до своего 20-летия. Проблемы с ногой — а тогда Глеб передвигался только с палочкой — оказались меньшим, что поджидало семью.

Сложнее всего было ночами. Глеба мучила бессонница, а когда он засыпал, вся семья просыпалась от его истошных криков.

— Ночами он совсем не спал, он просто кричал от боли, ну и от воспоминаний. Потому что за эти три дня в Чечне он убил человека. И это был ребенок, мальчик. Никогда Глеб мне ничего не говорил, ни на что не жаловался, но однажды момент такой был, что я услышала… Он рассказывал. Вылез он как-то ночью из БМП покурить. Самое интересное, что чеченцы днем такие добрые — и покушать вынесут, и яички вареные в дорогу завернут, и хлебушек. Армия же разваливалась, их вообще не кормили, ну вот вообще. А ночью мужчины-чеченцы шли воевать. И вот сын высунулся из люка, увидел две тени с противотанковым ружьем. В него то есть уже целились. Он быстро схватил автомат и очередью прошил. А когда вылез, посмотрел — там пацан 12-летний. Это был психологический слом полный, — вспоминает Лариса Игоревна. — Он представил своего младшего брата на месте… И всё. Его тошнило, он блевал, а по ночам орал как сумасшедший.

Почти сразу Глеб погрузился в работу. «Работал, как бобик», — описывает его мама. Она надеялась, что рутина выдернет сына из кошмарных воспоминаний, но этого не случилось.

— Психика у него, конечно, сломанная.

— Сейчас ему почти 50 лет, всю жизнь он борется. Потому что, к сожалению, наркоманов бывших не бывает, — вздыхает она. — Раз он женился, у них появился ребенок. Но поскольку он как был наркоманом, так и остался… Жену свою он отправил, сказал: «Нет-нет, не хочу, чтобы дети это видели».

В 33 года Глеб оказался в исправительной колонии, ему дали 8-летний срок по 228-й статье. В 2016 году он вышел на свободу и вновь ушел в работу. Он специалист по дереву, и, как говорит Лариса Игоревна, руки у ее сына золотые.

— В каких только центрах мы не были и что мы только не делали. Добровольно притом. И кодирование, и всё на свете — бесполезно. Срывается. Он даже орден свой, извините меня, просрал. Сдал в ломбард, на наркоту спустил. У него был Георгиевский крест, прямо в госпитале награждали. Я до сих пор помню его номер, — добавляет она.

Женщина опасается говорить о будущем сына, но в то, что тот сможет побороть зависимость, уже почти не верит:

— Ему почти 50 лет, куда там. Слава богу, что, как раньше было, когда он ночами плакал, как маленький, от воспоминаний, такого сейчас, конечно, нет. Тогда только засыпал — ему этот ребенок снился. Он второй раз женился, весьма неплохо, кстати. Я в его семью не лезу, не знаю, что и как. Но кажется, уже и у его жены силы кончились его поддерживать.

Наши коллеги из NGS24.RU записали монолог ветерана Афганской войны — он вспомнил трагическую историю той войны и рассказал, чего стоит опасаться нынешним солдатам, которые сейчас находятся в очень похожих условиях.