«Я в принципе не понимаю, что такое мама»

Воспитанник детского дома только кажется самостоятельным и рано повзрослевшим ребёнком — в центрах помощи детям (так официально называют детдома с ноября 2015 года) за них моют посуду и полы, не дают самим выбирать одежду или блюдо на ужин. У них по расписанию даже свободное время. Поэтому взрослая жизнь для многих наступает слишком резко: выпускник получает от государства около 40 тысяч рублей на счёт, паспорт — и остаётся наедине со взрослой жизнью. У большинства деньги разлетаются, как листья.

«Они же не сами зарабатывали, они не понимают, как деньги достаются. И когда деньги уже все потрачены, они начинают задумываться, что денег нет. Дети находятся в учреждении на всём готовом. Но мы им объясняем важное, как нужно поступать, — [я недавно] например, возила ребятишек в пенсионный фонд», — говорит заместитель директора Барышевского центра помощи детям, оставшимся без попечения родителей, Ирина Кустова.

Эксперт оговаривается: современные воспитанники детдомов гораздо больше адаптированы к жизни, чем дети 90-х, предоставленные сами себе, — у них хотя бы есть интернет, а некоторые живут в специальных квартирах, где учатся навыкам взрослой жизни.

«Нужно понимать, что у нас и у них разные понятия успешности. Если говорить о том, сколько из них предпринимателей или сколько ребят получили хорошую работу, закончили вуз, то да, таких не очень много.

Для нас успешные выпускники детских домов — это те, кто доучился, а не отчислился на младших курсах, кто нашёл стабильную работу и не уволился через месяц, кто способен ухаживать за жильём и заботиться о нём, кто создал семью осознанно, а не родил в свои 16»,

— поясняет и PR-директор фонда «Солнечный город» Мария Малкина.

В том, что добившихся успехов выпускников детдома найти непросто, убедилась и корреспондент НГС.НОВОСТИ — отыскать нескольких героев для публикации удалось лишь за 2 недели. Однако история каждого из них разбивает стереотипы о детдомовцах и доказывает, что стать успешным есть шанс у каждого.

Бахридин Щербаков, 21 год, владелец магазина ноутбуков:

Я попал в детдом, когда мне было лет, наверное, 9–10. Проблемы были в семье, мать болела, так скажем, алкоголем, то есть пила постоянно. И меня забрали. Сначала по приютам возили, а приют — это как семья, досрочное пребывание, пока справки все не соберут, пока родителей не лишат прав. А потом отправили в детский дом. Я года полтора по приютам ездил, а потом уже в детский дом попал.

Мне же было 9, я был маленький, ничего особо не понимал тогда. Конечно, мне было страшно, я плакал, я боялся… А потом привык.

Обиды у меня сильной не было [на маму], в принципе, достаточно быстро отпустило. Конечно, я был бы рад, если б у меня была хорошая семья. Но мне было бы хуже, если бы я остался в [своей] семье. [Детский дом] дал людей, возможности, развитие. Важно же, как человек себя поведёт. Я искал возможности и познакомился с большими предпринимателями, бизнес-школу окончил бесплатно, стал финалистом «Ученика года города Новосибирска».

Конечно, наставники — это не мама. У меня в принципе нет понимания, что такое мама.

Детский дом можно сравнить с детским лагерем, только он очень долго [длится], вот и вся разница. А там уже — как себя проявишь. Я проявил себя хорошо — вот и проблем никогда не было. Как поставить себя? Где-то и кулак показать, физически и словесно. И такое приходилось. Нужно дать понять, что меня нельзя обидеть, что считаться надо со мной. Бывали моменты, когда драка может быть, но это и на улице есть — дети на улицах, в школах дерутся.

Я был в какой-то степени как они — мог курить в подворотне, бродил с ними, но потом начались свои увлечения, хобби. Я полюбил выступать на сцене. Однажды я выиграл путёвку в детский лагерь, где были только домашние дети, — я увидел, каким можно быть.

В детдоме денег не было — были только детские деньги, 300 рублей в месяц, и я понимал, что нужно зарабатывать уже сейчас. Сначала я менялся техникой, телефонами, начал продавать юбилейные монетки — они, оказалось, неплохих денег стоят. И уже в 10-м классе я начал зарабатывать по 5–10 тысяч в месяц.

В детском доме меня кормили, поили, одевали, поэтому деньги я откладывал потихонечку. Что-то на себя начал тратить, потом уже девушка появилась.

Дальше кризис начался, люди перестали монетки брать, и я начал покупать и продавать технику у людей — получилось через год магазин открыть.

Вынужденная самостоятельность — не то же самое, что приобретённая. У детей из детского дома нет опыта жизни в доме — соответственно, они не знают, как в магазин сходить, как колбасу порезать. Когда они получают самостоятельность — они просто не знают, что с ней делать.

С девушкой мы живём вместе. Есть большое желание создать семью, но пока немного рано… Своих детей я бы хотел обеспечить финансово, дать свободу, развитие, счастье, любовь — то, чего был лишён я. Да и 98% людей в России.

Светлана Мельниченко, 32 года, сотрудница полиции:

Родителей лишили прав. Сейчас просматриваю документы — [написано, что] без присмотра находились, родители выпивали, жилплощадь была маленькая. Сейчас отца уже в живых нет. Мама есть… Но мы с ней никак не общаемся.

Они приезжали в дошкольный детский дом и пытались нас украсть. Ещё сестра там моя младшая была. (М.М.: Вы не хотели, чтобы вас украли?) Почему, хотели. Мама, какой бы она ни была, она мама.

Не помню, что я чувствовала, когда попала в детский дом. Сначала это был дошкольный детский дом в Тогучине (было 5 лет), потом я пошла в школу там же, в Тогучине, это был интернат, там я училась до 5-го класса. Потом нас повезли в Чистоозёрку. Было сложнее, потому что в интернате нам давали свободу, а в Чистоозёрном была клетка.

У нас не было одежды — детский дом только открылся. Нам старые бабушки приносили одежду.

Из еды — чечевичный суп, чечевичная каша и чечевичные котлеты. Сладости были только на Новый год — кулёк нам дарили, небольшой такой, — и за день мы всё и съедали. Одна девочка умудрялась продавать эти конфеты.

Там каждый за себя — как себя поставишь. По-другому там нельзя. Особенно мальчишкам там было тяжело. Сашка, брат, сбежал — заставляли собирать окурки для старших пацанов. Девочкам, думаю, было попроще — такой дедовщины не было. Конечно, иногда хотелось голову в песок засунуть, ото всех спрятаться. Я даже потом пошла ещё на курсы психологов, потому что было очень много комплексов.

Ко мне дети тянулись — мы играли, и я постоянно была виновата. Нет, не наказывали, не избивали. Ну, одна воспитательница у нас была старушка Изергиль — она-то меня за волосы прихватила, это я точно помню. И один раз мужчина меня схватил за ухо, кровь пошла — потому что у меня как раз тогда было ухо проколото, мы сами кололи.

Из Тогучина нас возили в санаторий — и там были комнатки по 2 человека, мы, конечно, обалдели. Представьте, то ли дело 12–15 человек в спальне, а то 2! А я ещё такой человек, что засыпаю только при полной тишине, и чтобы темно было в комнате. Помню, в Чистоозёрке девчонки всё шумели и шумели, и я засунула себе вату в уши — и так пиханула, что пришлось пинцетом вытаскивать.

От воспитательницы я слышала, что дети в детском доме привыкают к тому, что всё получают от государства. Но я не согласна. В семье тоже дети от родителей получают.

Взять ребёнка из детского дома и взять ребёнка из семьи — 50 на 50, что ребёнок из хорошей семьи не станет наркоманом, так же и дети из детдома — кто-то карабкается, а кто-то просто спивается.

Я пролетела все выплаты, которые существовали для детского дома. Даже одежда не выдавалась. Я в каких была кроссовках — в тех и поступила в [педагогический] университет. Мне буквально было нечего есть. А, у меня были конфеты с пряниками, я приходила с учебы и пихала просто в рот, чтобы голод утолить.

Всегда, когда я встречалась с парнями, настраивала линию на семью. Если я понимала, что человек не хочет, то я прерывала отношения, несмотря на влюблённость. С Андреем мама нас познакомила — моя воспитательница и крёстная Андрея.

Не сказать что у меня сейчас покой — дети шустрые и любят на голове стоять. Стараемся строго воспитывать, но своё — оно и есть своё. Стараемся как умеем. Где-то интуитивно, где-то в интернете читаешь. Где-то с собой в детстве сравниваешь — как бы ты хотел, чтобы на твою шалость отреагировали.

Полинка сейчас вопросов стала много задавать про детдом, как там дети оказываются: «Мама, а ты нас не сдашь, когда мы плохо себя ведём?». Знаю тех, кто вышли из детдома и своих детей подвергают тому же, — не могу понять. Ты сам там вырос, прочувствовал на своей коже! И тем не менее.

Татьяна Самкова, 26 лет, чемпионка Европы и серебряный призёр первенства мира по вольной борьбе, тренер:

Мне было 4 года. Просто помню, что видела других детей, что меня одевают и что я не с мамой и папой.

Мама ни разу не приехала, хотя была здорова. Единственное — я знала, что она выпивала, и знала, что родила она меня рано — в 19 лет. Брат ещё был, младший, найти его вообще невозможно: был какой-то цыганский табор — и то ли она его продала, то ли что, подробности не знаю.

Ребёнком я была неусидчивым, справиться со мной мало кто мог из воспитателей. И меня отдали в группу, которая старше, для трудных детей. Там был воспитатель-мужчина, Яков Григорьевич, и никого я так не воспринимала, как его, — я его только слушала. Он научил не воровать. Оттуда вообще тяжело выйти нормальным человеком — если там не устояла, то и по жизни [не справишься].

Я дралась — энергии через край. И с мальчишками тоже... Просто я справедливость любила. Рядом была секция вольной борьбы, был комплекс «Олимпик» — вот туда и отправили, чтобы энергию выплескивать. Мне было лет 10, и всё это мне не нравилось совсем… Но потом на соревнованиях я выиграла — буквально одним приёмом. Были призы, подарки. А в детдоме подарков-то не было! Потом меня заметили уже в этом клубе (спортивном комплексе «Обь». — М.М.).

Я смотрела на своих сверстников — они в кино ходят, гуляют, а у меня в 7:30 первая тренировка, в 11 — вторая, в 6 — третья. Отдых, питание, режим. Но зато первая зарплата у меня была в 13–14 лет, я ещё в детском доме была, получала 500 рублей в неделю. Могла себе сама позволить что-то, это меня мотивировало.

Тренер у меня золото. Андриянов Пётр Егорович, заслуженный тренер России, он 39 мастеров спорта, мужиков, воспитал, девочка я у него одна.

Он мне и папу, и маму заменил, и брата, и друга. Ребёнку из детского дома очень тяжело найти авторитет — воспитатель, директора не авторитеты. Старших детей, конечно, боится.

Мне всё время хотелось, чтобы тренер гордился мной. Конечно, когда Европа вся стоит и слушает гимн России — это не заменят деньги. Ещё была в детском доме, когда первый раз за границу поехала, в Швецию. Чем горжусь ещё? Квартиру мне подарили в Новосибирске за спортивные результаты, достижения в спорте, за звание мастера спорта международного класса. Кто-то говорит, что мне повезло, но я пахала по 6 часов каждый день, закончила университет (факультет физической культуры НГПУ. — М.М.).

Я готовилась на Олимпиаду в Лондон, которая была в 2012 году, но у меня было очень много травм. Мне поставили в позвоночник два титановых диска вместо позвонков, оперировали 8 часов. Я рыдала навзрыд — лежишь, Олимпиада идёт, а тебя там нет. И те, с кем ты боролась, они выступают.

Моя семья начнётся с меня. У меня нет ни бабушки, ни дедушки, ни мамы, ни папы. Семья уже началась — с меня и моего мужа. Муж очень хочет детей, но сейчас я вернулась в большой спорт. Он понимает, что надо подождать. [Ребёнку] хотела бы дать заботу и внимание, в спорт если захочет — пойдёт. Главное, что мой ребёнок будет всего достигать сам. Не то, что мама с папой заработали и дали тебе, — а сам.

Читайте также:

Репортаж НГС.НОВОСТИ из кризисных центров для женщин — они приняли решение родить ребёнка, несмотря на отсутствие жилья, работы и денег, а также элементарной поддержки.