«Я иду, и меня трясет: стоит ли дом?» В Щ готовят к сносу квартал бараков — последние жители остаются без воды, но с мародерами

О том, что два участка в микрорайоне Щ изымут для комплексного развития территории, стало известно еще в сентябре 2024 года. Спустя пять месяцев на дверях бараков действительно появились объявления, что до 7 февраля 2025 года жильцам придется освободить квартиры, а после старые дома начнут отключать от коммуникаций. Часть собственников так и поступили, но и сегодня старые двухэтажки все еще обитаемы: в них остались те, кому идти некуда. Журналисты НГС прогулялись по Российской и Рубиновой, поговорили с жителями бараков, которые из последних сил цепляются за свое жилье, и узнали, почему те, кто приветствовал КРТ и будущий снос бараков, сегодня считают себя обманутыми.

Издалека старые двухэтажные бараки на Рубиновой выглядят живописно и даже мило. Невысокие, из потемневшего от времени бруса, с серыми шиферными крышами и буйством комнатных цветов в некоторых окнах, они нарядно высвечены ярким, уже весенним солнцем. Добавь дым из трубы, флегматичного полосатого кота где-нибудь на подоконнике — и получишь эталонную усредненную картинку «бедность и уют русской глубинки».

Но если приблизиться к домам хотя бы на десяток шагов, становится понятно: за большей частью окон — гулкая пустота брошенного жилья. Часть дверей подъездов распахнуты настежь. На досках объявлений висят категоричные требования освободить квартиры до 7 февраля 2025 года. Часть объявлений не то жильцы, не то хулиганистые мальчишки попытались оборвать, но до конца все равно не вышло: приклеены на совесть.

В подъездах полумрак и холодно. Деревянные полы и лестницы ходят под ногами, как водяные матрасы, где-то очень близко под подгнившими досками громко журчит вода — не понять, в трубах или на свободе. Сказать, что переезд и грядущий снос бараков стал для их жильцов неожиданностью или ударом, конечно, нельзя.

Слухи о том, что деревянные времянки вот-вот ликвидируют, построив взамен более современные и комфортные многоквартирные дома, плотно ходили в Академгородку еще с начала 2010-х годов. По замыслу строителей, их должны были снести еще раньше — чуть не в середине 1970-х.

Так что когда в нижнюю зону Академгородка наконец пришли застройщики, настроения здешних жителей колебались от «ничего не поделаешь» до «давно пора». А потом все изменилось.

— Не могу сказать, что здесь совсем сарай, но… — сибирячка Светлана Клименко разводит руками, не находя слов для дальнейшего продолжения фразы. — Запах — это грибок: как бы мы ни обрабатывали [стены], победить его нереально, дом-то стоит прямо на земле. И вот тут на потолке оргалит — это потому что в свое время штукатурка упала куском прямо на дедушку с бабушкой. Но сказать, что тут какой-то совсем уж хламовник, что живут ассоциальные элементы, конечно, нельзя.

Видно, что квартиру, которую Светлана демонстрирует журналистам, хозяева очень любят и, как могут, стараются навести в ней порядок и даже уют. На подоконниках — настоящие оранжереи, на стенах хозяева развешали картинки, и эта попытка обустроить жизнь в полуразрушенной времянке вызывает уважение и жалость одновременно.

Женщина рассказала, что квартиру она стережет от мародеров, которые уже начали наведываться в стремительно пустеющие бараки. До последнего здесь жили ее пожилые родители, но когда батареи начали остужать, температура в жилых комнатах упала до 17 градусов, а соседи одни за другими начали покидать свои жилища, Светлана забрала папу и маму к себе — на время разбирательств с застройщиком.

— За «двушку» дают 5,3 миллиона — за эти деньги как бы ничего и не купишь. Кто-то добавляет 300 тысяч, кто-то 400, кто-то — миллион. В «однушке» молодая пара была — они однокомнатную квартиру на ОбьГЭС купили. Все, кто в городе работают, в новые городские районы переехали. В Бердске можно квартиру купить. Здесь — нет, — обстоятельно объясняет сосед Светланы Игорь Чекуров.

Мужчина с женой Мариной купили квартиру в бараке в 2011 году, когда пошли первые разговоры о будущем сносе, и в голосе его сквозит отчетливое сожаление: блестящая на первый взгляд идея обернулась 14-ю годами в бараке и не переездом в новую хорошую жилплощадь, а полной неопределенностью.

За однокомнатную квартиру мамы Светланы Клименко, по словам женщины, дают 4,4 миллиона. Сумма кажется вполне достойной, пока не откроешь сервисы продажи недвижимости: вторичные «однушки» с «бабулиным» ремонтом в Нижней зоне Академгородка сегодня продают уже и за 5, и за 6 миллионов рублей. В сторону изначально переоцененной Верхней зоны люди и не смотрели.

Все, кто остался в бараках, рассказывают одну и ту же историю: первый застройщик, пришедший расселять времянки в Щ, выделил старожилам квартиры в новых домах, построенных на месте снесенных двухэтажек. Тот же, что собирается расселять их, решил платить деньгами. А те мало что с каждым днем обесцениваются, так еще и цены на квартиры в Советском районе от такой политики поползли вверх, как на дрожжах.

— На 3,6 миллиона что купишь в нынешних условиях? — риторически спрашивает жительница соседнего подъезда в том же бараке на Рубиновой, Татьяна — усталая, отрешенная, с монотонной безрадостной речью. — Так-то тут ничего хорошего, кроме места, нет. Но что купишь?

Разговор с ней вызывает тяжелое чувство: Татьяна, кажется, сама не очень представляет себе дальнейшее будущее. И она, и ее муж официально не работают, а частный дом в Бердске — ее мечта — стоит, по словам женщины, 8-10 миллионов.

Может быть, что-то изменится в мае — тогда можно будет оформить наследство на погибшего на СВО сына, который владел долей в квартире в бараке.

Так или иначе все, кто мог найти деньги на доплату, квартиры уже освободили. Одни перебрались на недалекую отсюда улицу Демакова, наконец выкупив стоявшую там 5 лет на продаже угловую квартиру без ремонта. Другие уехали в Нижнюю Ельцовку или на ОбьГЭС.

Если на Рубиновой, 11 журналисты застают хотя бы часть жильцов, а на соседней Рубиновой, 9 как минимум в одной из квартир за запертыми дверями отчаянно тявкают две собачки, расположенный рядом барак на Российской, 35 кажется совсем пустым. Окна в одной из квартир затянуты голубой пленкой, двери квартир — нараспашку. Часть жильцов вывезли отсюда все, включая стеклопакеты и двери. Другие бросили на старом месте мебель, книги, одежду. В одной из квартир мерно журчит на кухне вода из незакрытого крана, двери соседнего жилища варварски выломаны, видимо, ломиком: до дома уже добрались мародеры.

— Все у нас уехали. Последней, в воскресенье (23 февраля. — Прим. ред.) — десятая квартира. А я вот осталась, — говорит Ирина, удостоверившись, что имеет дело не с воришками. — Я купила эту квартиру за миллион, она в банке была залоговая. Так что мне деваться совсем некуда.

Во всем длинном двухподъездном бараке женщина осталась совсем одна. Ее очень простая история выглядит так безрадостно и жутковата, что невольно кажется: монолог Ирины звучит не в реальности, а в одном из фильмов Алексея Балабанова.

— 13-го числа у нас отключили свет во всем доме. Мы с 10-й квартирой позвонили представителю застройщика, и нас подключили обратно. Но не всё: на печку отдельный автомат идет, она не работает. Купила себе плиточку однокомфорочную, что делать. Телевизор тоже не работает, да и бог с ним, с телевизором, — перечисляет приметы рассыпающейся жизни она. — В субботу отключили холодную воду, вот что плохо. У меня родственница недалеко живет, в пятиэтажке, ходила к ней, просила — что делать. В субботу пришел ко мне мужчина, стучится, а уже темно, страшно. Я из-за двери закрытой спрашиваю: «Кто?». А он говорит: «Дайте водички». Из дома напротив оказался, видимо, из 39-го — у них тоже отключили.

Горячая вода, что парадоксально, пока есть. Правда, называть ее, говорит Ирина, можно разве что чуть теплой: с января ее подогревают едва до 30 градусов. Зато можно смывать в туалете.

Больше всего последняя жительница дома боится за отопление: оставшиеся жильцы бараков пугают друг друга историями о том, что по домам уже ходят неизвестные и срезают на металлолом батареи. Каждый вечер Ирина тщательно закрывает двери не только в своем подъезде, но и в соседнем, пустующем — чтоб не перемерзли трубы и не зашли мародеры. Пока она видела только подростков с молотками, крушившим окна из глупого детского озорства, но и такие незваные гости ее напугали.

— Я каждый день боюсь, — признается Ирина и вдруг начинает беззвучно плакать: слезы бегут по ее лицу будто сами по себе. — Я иду, и меня трясет: стоит ли дом, не вскрыта ли моя квартира, есть ли свет и вода… Как будто мне удовольствие доставляет тут сидеть и трястись, на каждый шорох выглядывать! Я бы с удовольствием съехала, я не из вредности тут сижу. Когда эту квартиру покупала, надеялась, на старости лет не на улице буду. А теперь застройщик ее в 3,7 миллиона оценил — только на малосемейку хватит, но там такие асоциальные элементы…

Задать вопрос, не лучше ли будет среди маргиналов, чем вот так, в рассыпающемся бараке в одиночестве, духу мне хватает.

По пути мы заглядываем еще в несколько бараков. В подъездах пахнет кошками и затхлой водой. Где-то намерзли ледяные сталагмиты, где-то лестницы уже провалились. Все, кто мог уехать, действительно уже далеко.

Попавшая под КРТ земля в микрорайоне Щ состоит из двух участков общей площадью более 4 га. На торгах в марте 2024 года ее стоимость подняли в семь раз: со 104 до 704 миллионов рублей. Победителем аукциона стала компания депутата Заксобрания от партии КПРФ Никиты Галитарова «Грандпарк».

Представитель застройщика рассказал корреспонденту НГС, что в соответствии с условиями договора КРТ, СЗ «ГрандПарк» взял на себя обязательства по расселению 15 аварийных домов, и больше 95% квартир уже расселили. Три барака застройщик уже снес, еще три планирует снести в ближайшее время.

— Что касается оставшихся 5 % квартир, их владельцы в настоящее время занимаются оформлением утерянных или некорректно оформленных правоустанавливающих документов, снятием арестов, наложенных на жилье до начала реализации программы КРТ, а также оформлением права собственности в порядке наследования и другими юридическими процедурами, — сообщили в компании. — В рамках взаимодействия с жителями мы оказываем всестороннюю поддержку, включая юридическое сопровождение и помощь в подборе подходящего жилья.

На вопрос о том, почему просто не представить часть квартир в планируемых 18-этажках жителям бараков, в компании ответили, что компенсация предусмотрена условиями договора по КРТ. Ее размер определяется на основе рыночной стоимости жилья, определенной независимой специализированной организацией.

Что можно купить на рыночную стоимость квартиры в бараке — вопрос отдельный, и отвечать на него, вероятно, нужно не застройщику. Но похоже, на улучшение жилищных условий собственникам вряд ли удастся рассчитывать.

— Также есть квартиры, находящиеся в муниципальной собственности и предоставленные гражданам по договорам социального найма. Взамен таких квартир предоставляется равноценное жилье, соответствующее всем требованиям действующего законодательства. Каждая квартира, подобранная для переселения, проходит обязательное согласование в мэрии Новосибирска, — добавили в компании. — Важно отметить, что обменные квартиры подбираются в строго определенной зоне Академгородка, закрепленной договором КРТ.

Ранее НГС писал о том, что новосибирцам массово отказывают в регистрации земли под старыми домами. Дело тоже в КРТ.