Опальный «Некрополь». Интервью с директором крематория — о войне за рынок, «политическом следе» и штрафе в 20 млн

Клубок проблем и скандалов продолжает закручиваться вокруг новосибирского крематория. В декабре прокуратура Заельцовского района оштрафовала ООО «Похоронный дом "Некрополь"» на 20 миллионов рублей за коррупцию. Штраф касался завершенного уголовного дела о взятках, которые, по версии следствия, представители похоронного бизнеса регулярно давали заведующему патологоанатомическим отделением ГКБ № 1 Михаилу Козяеву, чтобы тот рекламировал услуги «Некрополя» перед родными умерших. Учредитель похоронного дома «Некрополь» и новосибирского крематория Сергей Якушин тем временем до сих пор находится в розыске. Чтобы выяснить подробности громкого дела, которое привело к огромному штрафу, корреспондент НГС Илья Калинин встретился с его сыном — директором крематория Борисом Якушиным. В беседе также принял участие Сергей Ровенский — юрист, защищающий «Некрополь» в суде.

— Кратко обрисую ситуацию и уточню, верно ли я ее понимаю? По мнению следствия и суда, похоронный дом «Некрополь» давал взятки для того, чтобы заведующий патологоанатомическим отделением ГКБ № 1 Михаил Козяев рекламировал услуги похоронного дома. И якобы за такие рекомендации он с 2011 по 2019 годы получил 1,2 миллиона рублей. Именно за рекламу «Некрополя» перед родными умерших. То есть эти родные могли при этом выбирать и другой похоронный дом, никто не ограничивал их в этом праве. Так?

Сергей Ровенский. Да.

— Вы утверждаете, что деньги не передавались вообще. Но, предположим, передавались. И вот получение денег за такую рекламу суд посчитал взяткой?

Борис Якушин. Судья решила, что взятка. Но, получается, что каждого фельдшера, фармацевта можно…

Сергей Ровенский. Грубо говоря, это обычная реклама. Ведь взятка — это получение материальной выгоды за что-то конкретное, что пообещали сделать. Тогда взятка имеет смысл. А тут, по моему субъективному мнению, если такое деяние и было, то это было рекламой. Но это прошло как взятка, в результате чего появились два приговора: в отношении руководителя Заельцовского ОПД «Некрополь» Светланы Шимелевич и врача-патологоанатома Михаила Козяева. Приговорены они были в особом порядке: грубо говоря, они пошли на соглашение со следствием. То есть это чистосердечное признание.

Борис Якушин. Третий фигурант от похоронного дома «Некрополь» в этом деле — Михаил Ульев. Якобы он тоже был посредником.

Сергей Ровенский. В отношении Ульева приговора на сегодняшний день нет. Но это, получается, первое лицо, которое, по версии следствия и прокуратуры, как раз изначально и договаривалось со всеми о передаче взяток. Так вот, в отношении Ульева дело не рассмотрено: оно постоянно откладывается. Рассматривается это дело не в особом порядке, а в общем: Ульев, как я знаю, вину не признает и утверждает, что ничего не передавал и ни с кем не договаривался. То есть мы не знаем, будет ли он привлечен или будет оправдан. И вот тут мы переходим к делу со Шимелевич и Козяевым, которое было рассмотрено в особом порядке и вынесен штраф в размере 20 миллионов рублей. Дело это рассмотрели буквально за 20–30 минут. На суде я заявлял ходатайство о приостановлении этого дела, пока не будет рассмотрено дело Ульева, потому что он основной фигурант в этой цепочке. А вдруг его оправдают? И тогда эта цепочка сразу рушится.

— Давайте уточним. Рушится, потому что этот человек — важная часть цепочки, а признания Шимелевич и Козяева были получены без тщательного изучения всех деталей дела? То есть теоретически по каким-то причинам они могли признаться в том, чего не было. Поэтому вы считали, что надо дождаться завершения дела по Ульеву, которое при оправдательном приговоре поставит всё дело в странное положение, так?

Сергей Ровенский. Да. Тут вот еще что надо понимать. Шимелевич являлась руководителем Заельцовского отделения, и тут необходимо выяснить такие обстоятельства: какую заинтересованность она имела в предполагаемой передаче денег? То ли для увеличения прибыли ОПД «Некрополь», то ли для сохранения собственного места как руководителя? Потому что от этих ответов зависит в конце концов и размер штрафа. И вот эти детали могли быть прояснены при рассмотрении дела Ульева. Я просил суд вызвать в процесс Шимелевич, Козяева и Ульева, чтобы прояснить эти мотивы. Но в удовлетворении ходатайств мне отказали. Я считаю, это было незаконно.

— Что сейчас происходит с этим штрафом в 20 миллионов рублей?

Борис Якушин. Есть штраф, и его надо оплачивать. Но возникает очень много вопросов: счета заблокированы, в связи с чем налоги и зарплату заплатить сейчас нельзя. При этом деньги на счету есть и можно было бы начинать гасить данный штраф, но этого не происходит. Сейчас пытаемся выяснить, как с этим быть, потому что это может привести к усугублению ситуации, если накопятся долги по налогам и зарплате. Но мы этого не хотим допускать и, конечно, предприятие снимать с себя обязательства перед населением в предоставлении услуг не собирается, как и уходить от ответственности. Сейчас мы консультируемся, как продолжать работать в этой ситуации. Если же говорить о намерениях, то мы, конечно, собираемся обжаловать этот приговор.

Сергей Ровенский. Судебное решение, по которому ОПД «Некрополь» признано виновным по части 2 статьи 19.28 КоАП РФ — незаконное вознаграждение в крупном размере от имени юридического лица.

— А на арестованных счетах сумма больше штрафа?

Борис Якушин. Нет, конечно, такой суммы нет.

— Вас лично, Борис, как-то коснулось это дело?

Борис Якушин. Я прямого отношения к похоронному дому «Некрополь» не имею, я директор крематория. Но меня покатали по городу вообще нормально: я час просидел, скажем так, в «комнате переговоров» со скамейкой и решетками… Видимо, готовилось некое обвинение, но по каким-то причинам оно не состоялось. У меня была очная ставка с патологоанатомом, который меня указал как взяткодателя, хотя мы с ним в жизни никогда не виделись.

— Почему вас тогда не задержали?

Борис Якушин. Не знаю, но на судах патологоанатом Козяев уже говорил, что со мной никогда не пересекался и никогда меня не видел.

— Что вы сейчас думаете обо всём этом?

Борис Якушин. Я не отметаю раннюю версию, что происходит некий передел рынка. Но мне кажется, тут есть еще и то, что не всем видно и не всем понятно — такая теневая сторона. Михаил Ульев, которого сейчас пытаются судить, пробыл в изоляции почти три недели… Но к похоронному дому «Некрополь» он никакого отношения не имеет, к горбольнице также не имеет никакого отношения. Возникает вопрос: а каким боком он в это дело попал? И, общаясь со многими людьми, кто проходит по делу Шимулевич, все как один замечают, что их склоняли давать показания против Михаила. Собственно, и меня к этому подводили: что Михаил является лицом, которое договаривалось о взятке. Я же знаю Михаила давно и уверен, что он этим не мог заниматься. А побывав на судах, я пришел к выводу, что на всех участников оказывалось давление. На Михаила Козяева, который был подавлен и как под диктовку говорил. У него, по сути, не было своего адвоката, который бы ему помогал, у него был государственный адвокат… Светлана Шимулевич нам прямым текстом говорила, что на нее оказывали давление. И это было сказано при свидетелях, которые могут подтвердить.

— А на вас оказывали давление?

Борис Якушин. Мне опер пытался объяснить, что у меня будет всё хорошо, если я буду с ним сотрудничать… Еще такой интересный момент: на судах, когда расспрашивали опера или следователя, которые занимались делом, они часто отвечали, что ничего не помнят, так как дел много и было это давно. И это прокуратуру устраивало. Но зато, когда речь шла о свидетелях обвинения или обвиняемых, они, по мнению прокуратуры, должны помнить о делах десятилетней давности чуть ли не по минутам. Вот это противоречие сильно бросалось в глаза.

— По вашему рассказу, материал активно собирается против Михаила Ульева, который вроде уже давно не у дел. Почему?

Борис Якушин. Он около десяти лет уже никак не связан с моим отцом. Он работает на организацию другого известного человека. И, по моей версии, это такой «подкоп» под другого человека, под другую организацию, где Михаил занимал серьезную должность…

— Это организация тоже из области похоронного бизнеса?

Борис Якушин. Нет, она занимается совсем другими делами. Михаил — в фонде Карелина. И вот нам кажется, что с Михаилом тут идет какая-то политическая возня.

— А когда и как вы вплотную столкнулись со всей этой историей?

Борис Якушин. Началось всё с того, что у нас исчезла Светлана Шимулевич. А ее муж обратился ко мне с просьбой ее найти. Я был в отпуске и начал обзванивать всех знакомых, выясняя о пропавшей сотруднице. Это было летом 2019 года. Где-то с начала июля она стала периодически пропадать: то на допрос ее заберут, то еще что-то. Мы узнали об этом где-то 20–25 июля. Тогда ко мне подошел опер и начал рассказывать, что будет всё нормально, но надо с ними сотрудничать… Но мы ничему и не препятствовали, так как понять в то время еще ничего не могли. А осенью Светлане предъявили арест, и тогда у нее вдруг пропал муж. То есть тот, который ее разыскивал, который нам сообщил, что у Светланы беда. Потом он был обнаружен с пробитой головой в одной из больниц. Мы его нашли в воскресенье через знакомого в 25-й медсанчасти. И вот что интересно: как только мы его нашли, через два часа его там уже не было. Как мы выяснили, его увезли оперативные сотрудники. И больше его не видели. Светлана потом всячески уходила от разговора по поводу мужа. Мы все собрались уже после этих дел, когда она получила приговор, и пытались все-таки разобраться, что же произошло? Но она говорила, мол, ребята, на меня такое давление оказывалось… Мол, ей деваться было некуда, про детей упоминала. Мы предлагали нанять ей адвоката, но она на следующий день просто не приехала на работу.

— Это было уже после суда с ней?

Борис Якушин. Да, у нас на этой встрече присутствовало человек десять. Светлана не рассказала конкретно, какое давление на нее было оказано, а говорила примерно так: «Вы же сами всё прекрасно понимаете. Что я могла сделать? Вы сами не видите, что ли». Примерно такие фразы она говорила. И от диалога про мужа она уклонилась. А на следующий день уволилась — забрала все документы.

— Аналогичное дело о взятках идет в компании «Ритуальное хозяйство», которая, скажем так, ваш конкурент на местном рынке похоронных услуг. Про это дело вы что знаете? Оно закончилось?

Борис Якушин. Еще идет. Тут такая странная ситуация. Не учитывая пандемию, по горбольнице в среднем в месяц 50–60 тел. «Ритуальное хозяйство» и похоронный дом «Некрополь» забирают примерно по 10–15 тел в месяц. То есть 30–40 тел забирают другие организации. То есть рынок по ГКБ небольшой. И вот тут странные вещи происходят с основной уликой по нашему делу, это журнал по регистрации и выдаче тел в морге ГКБ № 1, где работал Козяев. Так вот, в этом журнале вырваны страницы и оставлены в основном наши — с «Некрополем» и «Ритуальным хозяйством». Словно других организаций там и не было. Получается, что наши две компании занимают доминирующую позицию на этом рынке. А это следствие трактует как объяснение взятки: мол, мы хотели еще больше увеличить прибыль.

Сергей Ровенский. Вот сейчас как раз этот вопрос довольно бурно обсуждается в Заельцовском суде в рамках дела Ульева.

— Как в суде работники морга объясняли вырванные страницы?

Борис Якушин. Санитары толком и не объясняют это: ну понадобился листок, мол, взяли и вырвали… Причем, получается, так удачно вырывали, что только наши оставались. Но тут и непонятно, что это за журнал: то ли строгой отчетности, то ли нет… А с одним из санитаров вообще такое было на суде: показывают Ульева и спрашивают, мол, кто это? Санитар отвечает, что впервые его видит. Тогда тут же показывают досудебные показания санитара, где он рассказывает, как Ульев регулярно заходил к ним и давал взятки. И подпись в протоколе стоит этого санитара. На что санитар замечает, мол, значит, всё так и есть, как в протоколе. И прокуратура в этом не видит никаких противоречий.

— Если вы объясняете эти дела рейдерским захватом рынка, то он, получается, направлен против бизнеса Сергея Якушина и компании «Ритуальное хозяйство». Бизнес вашего отца достаточно солидный и известный в городе, а «Ритуальное хозяйство» занимает какую часть местного похоронного рынка?

Борис Якушин. На мой взгляд, достаточно большую. Это солидная организация с хорошей репутацией. Но основное направление у нее все же — памятники. Непосредственно в ритуальных услугах у нее небольшая доля. Поэтому мы с ними никак особо не конкурируем. Во всей этой истории, мне кажется, рейдером является какой-то внешний новый игрок. А не кто-то с новосибирского рынка. Обычно экспансия так и происходит: начинают вытеснять тех, кто работает с моргами, а потом кто-то занимает их место и начинает доминировать на рынке. Так происходит сейчас и в других городах.

— А как же тогда возможный «политический след», который вы усматриваете в деле Михаила Ульева?

Борис Якушин. Думаю, это просто параллельная составляющая. Ведь сам Ульев уже долгое время не работал в похоронном бизнесе на момент появления дела. Хочу попросить у ваших читателей: если у кого-то есть информация по этим делам, которая может нам помочь, передать ее вам или нам. Ищем мы и тех свидетелей, кого как-раз просили давать показания против Михаила Ульева.

— Какова сейчас ситуация с вашим отцом? Где Сергей Якушин?

Борис Якушин. К сожалению, состояние у него стабильно плохое. Поэтому сил для борьбы у него пока нет. Он всё так же на лечении, всё так же в розыске. Наверное, если поменяется следователь, отец примет участие в этом деле. Но сейчас, после того как на нас было оказано такое огромное давление, он понимает, что физически всего этого может не выдержать. И пока мы всё так же не сообщаем, где он находится.

В конце августа Борис Якушин рассказал НГС, почему его отец объявлен в розыск, и объяснил причину, по которой Сергей Якушин скрывается.