«Мне её никто не вернёт — и жить с этим невозможно»

Глеб Лаптев, отец бортинженера Валерия Лаптева:

«Мой сын летал на этом самолёте. Я знал, что он улетел в Израиль и должен был вернуться. По радио в новостях услышал, что самолёт исчез с экранов. Не обратил внимания, там сначала была ошибка, говорили, что рейс "Тель-Авив – Новороссийск", а не Новосибирск. Потом уже уточнили, что это рейс наш, который мы ждали.

Потом мы всей семьёй ждали новостей дальнейших. Как искали. Тело сына в итоге не нашли. Он, как и основная масса, остался где-то в водах Чёрного моря.

Осталась жена вдовой, две дочки. Как его забудешь? Всю оставшуюся жизнь, пока живём, мы будем помнить о нём. Вчера вот были на Заельцовском кладбище.

Я не смирился с этим. Но уже понимаю, что ничего не могу изменить. Возмущает преступление Кучмы (Леонид Кучма с 1994 по 2005 год был президентом Украины. — А.И.), который сказал: "Ну и что, такая трагедия не первая и не последняя. Были такие случаи, и будут они ещё". Вот так цинично выступил. И никого не наказали — обидно, до сих пор обидно».

Справка: По данным «Интерфакса», согласно выводам межгосударственной авиационной комиссии, самолёт упал после того, как в него попала украинская ракета С-200, выпущенная в ходе учений украинских ПВО в Крыму. Погибли 78 человек. В 2003–2005 годах украинское правительство выплатило 15,6 млн долларов компенсации родственникам погибших. Расследование уголовного дела, закрытого на Украине в 2004 году, возобновилось в 2007 году. Затем дело вновь закрыли. В 2008–2010 годах дополнительная экспертиза Киевского НИИ судебных экспертиз сделала вывод о том, что самолёт не мог быть сбит украинской ракетой. По данным РИА Новости, в 2011 году хозяйственный суд Киева отказался удовлетворить иск авиакомпании «Сибирь», в 2012 году это решение поддержал высший хозяйственный суд страны.

Алла Козлова, сестра Раисы Лежниной:

«Сестра летала к детям в Израиль. В день отправления нам позвонила, что едет домой, сказала, во сколько её встречать. Раиса села на этот борт. А потом сообщили в новостях, что борт не вышел на связь. Долго ждали, чем всё это кончится. Поздно вечером сообщили, что борт разбился. И пошли титры с именами тех, кто был на борту.

До последнего мы надеялись, что Раиса не села. Но вот так получилась, что она была именно на этом рейсе. Братья летали в Сочи на опознание. Но её не нашли. Она была с внуком, племянником нашим, Сашей. Его тоже не нашли. Мама наша, ей тогда было почти 90 лет, не могла смириться с тем, что дочь нельзя похоронить. Ещё ездили. И нашли. От Раи нашли туфельку вместе со ступнёй. Так и похоронили. На кладбище в Ленинском районе. Вместе с гробом эту туфлю перевозили.

Да, ей 68 лет было, пожила. Но человек бы бегал и бегал. Она у нас была подвижная. Тем более ребёнок погиб, 12 лет не исполнилось. Вот необъяснимо: могла бы не сесть. Её дети в Новосибирск не отпускали, билет заранее не покупали».

Татьяна Горкун, жена Владимира Горкуна:

«Муж должен был в пять часов прилететь. Я позвонила, мне сказали, что рейс задерживается. Часов в 8 вечера мы собрались уже ехать в аэропорт. Папа мой сказал: давайте послушаем новости. А там — потерпел крушение самолёт "Тель-Авив – Новосибирск". Мы, естественно, не поверили. Поехали в аэропорт, самолёта нет. Шок был. Ничего не понимали. Часа два там пробыли. Потом улетели в Сочи на опознание.

Ничего не нашли — ни тела, ни вещей, ничего. Потом на теплоходе 8 часов плыли к месту, где катастрофа была. Налили там бутылки с водой и потом захоронили эту бутылку возле памятника.

Мужу 29 лет было. Мне — 27 и ребёнку год и девять. Я его всегда буду помнить. Это сейчас я могу спокойно говорить. А раньше бы не смогла на эту тему с вами разговаривать.

Я не летаю на самолётах, до сих пор — боюсь летать».

Павел Капчиц, отец Лилии Капчиц, дедушка Михаила:

«Дочь жила с мужем в Израиле. Там родился внук Миша. Она собралась в Новосибирск — внука показать и подлечить его маленько. Тогда там как раз обстановка нехорошая была, думали, что какое-то время поживёт у нас.

Сначала по телевизору сказали, что самолёт пропал с радаров. А потом уже сообщили, что произошла авиакатастрофа. Мы собрались и поехали в Сочи... 14 тел нашли, остальные в море остались. Ни внука, ни дочку не нашли. В море остались.

В Новосибирске установили два памятника. Один — по просьбе членов экипажа, авиакомпания им сделала, пассажирам отдельный памятник. Только вчера там были.

Знаете, такие вещи, они где-то глубоко сидят. Какое-то время об этом не вспоминаешь. Но бывает очень тяжело. Это как... Вот если бы вы потеряли руку-ногу, какая разница, сколько лет прошло? Всё равно это боль. Жить очень тяжело».

Тамара Раухвергер, мать Ольги Раухвергер:

«Встречали дочь, почти доехали до аэропорта. Было включено радио, и как волна ворвалось это сообщение. Полный ступор. Сын был за рулём, ударил по тормозам, машину как вынесло. Мне казалось, что какая-то ночь наступила. Вокруг темно.

Я знала, что она точно была в самолёте. Её последняя фраза: "Я села, ну пока, мамочка, скоро увидимся". Но мысль от том, что она погибла, — я её с силой оттолкнула. Всю ночь не спала. Вцепилась в голову — и волосы рвала. Всё думала: что делать, если ничего уже сделать нельзя?

Жить не хотелось. Села в самолёт до Сочи. И думаю: "Раз Оля разбилась, значит, и мы разобьёмся. И всё естественным путём произойдёт".

Как приехали, там в Сочи так красиво, такая погода, все такие нарядные. И так это было противоестественно.

Я обрывками всё помню. Как в гостиницу нас поместили. Как на опознание ездили. И как испугалась, когда поехала домой. Казалось, что вот эта ниточка — она где-то там осталась и хотелось за неё ухватиться. А дома? Куда тут?

До сих пор учусь с этим жить. Антидепрессанты пью периодами, работать — работаю. Но мне её никто не вернёт и жить с этим невозможно. Это такая утрата, весь мир рухнул. Что-то делаешь, в чём-то участвуешь. Механически.

До сих пор сны снятся, что Ольга с нами. Я во сне прижимаю её, так боюсь потерять. Просыпаюсь — и кажется, что она ещё с нами».