Никас Сафронов относится к той категории «деятелей», примелькавшихся в светской хронике, собственно о личности которых знают гораздо больше, чем о том, чем конкретно они занимаются. Этакая Ксюша Собчак с кисточкой. Но нашему НГХМ, куда привезли выставку Никаса, надо отдать должное. Хоть мне и не очень по нраву то, что бюджет, собранный из наших налогов, осваивают именно таким образом, при этом загибая беспрецедентные для новосибирских выставочных площадок цены на билеты, все же отрадно видеть, что музей осваивает эти бюджеты не лишь бы освоить, а с грамотным маркетинговым прицелом. Такого количества людей, толпившихся в двух небольших зальчиках и части коридора третьего этажа, я давно не видела в НГХМ. «Гламурненько, готичненько, сюрреалистичненько», — комментировали картины мэтра две рядом стоящие со мной девушки. Ну что ж, лучших характеристик работам Сафронова я бы и не придумала.
Сказать, что Сафронов — это пошлость, все равно что не сказать ничего. Да все это и так знают, так что поговорим об этом более детально. Пошлость лично Сафронова начинается непосредственно с билетика на выставку — фирменного, глянцевитого, с вензелями и фотографией самого художника в живописной позе альфа-самца. Сафронов любит роскошь. Герои его полотен — это, как правило, либо готичные замки, либо светские лица в антуражах и одежах минувших эпох. Вот Роман Абрамович с глупой улыбкой и в латах, вот непохожий на себя Леонардо ДиКаприо в стиле Возрождения и с какой-то неестественно оттопыренной нижней губой, вот Джордж Клуни в напудренном парике, вот Пауло Коэльо, чья вдумчивая голова запечатлена на фоне полки с книгами. Не забыл Сафронов и о своем отце, которого запечатлел исполненным благородства в костюме венецианского дожа. Не забыл и о себе, нарисовав автопортрет с претензией на Дюрера. И если в случае с Екатериной Рождественской подобные светские фото в исторических образах воспринимаются не более чем шутка, то здесь, помимо чудовищного пафоса, не покидает ощущение, что над нами издеваются. Именно такое чувство испытываешь, глядя на портрет Джоди Фостер, вокруг которой вдруг плавают рыбки, или на портрет Моники Беллуччи на фоне павлиньих перьев — последний настолько вульгарен, что весьма гармонично смотрелся бы в кабине дальнобойщика вместо замусленных наклеек с «роковыми женщинами». Ну а во что Сафронов превратил Юрия Никулина, нарисовав его бюст в античном стиле, лучше и вовсе не смотреть, пройдя мимо зажмурившись.
Помимо роскоши и дорогих тяжелых багетов под золото, в которые помещены все без исключения работы Сафронова, Никас любит мировое искусство, причем той любовью, с которой рисовальщик комиксов дербанит поп-культуру. Тут вырвал кусок из Боттичелли, просто перерисовав его в меру собственного таланта, тут отпустил неловкий реверанс Магритту, вместо яблока пририсовав персонажу картины часовой механизм на месте лица, тут, тут и еще раз 10 позаимствовал кое-что у Дали, тут перерисовал Вавилонскую башню Брейгеля, а тут пририсовал Моне Лизе усы с припиской «Улыбка Дали», как будто и не было на белом свете Дюшана, уже точно так же похулиганившего.
Все прочие картины Сафронова, особенно пейзажные или рождественско-открыточные, уверена, пошли бы на ура в переходах метро — настолько напрашивается эта аналогия. Зелень такая зеленая, небо такое голубое, на голову девушке, страдающей от корявостей перспективы, льется водопад, под сводами многочисленных готичных замков и соборов летают полупрозрачные романтические призраки. А вот и собственные креативные ноу-хау Никаса — в картине «Утро» у короля, видимо, изображающего это утро, сидя на троне, вместо лица — яичница, которой, видимо, надлежало символизировать солнце, а на картине «Девушка в море» ягодицы девушки, обращенной к зрителю с тыла, выпукло свисают прямо с подрамника, как бы теснясь в пространстве картины. А вообще, конечно, на полном серьезе заниматься критикой Никаса Сафронова — дело неблагодарное. Спасибо, что смешной, как говорится.
Фото Татьяны Кривенко