На «Рождественском фестивале» показали отличный моноспектакль о детдомовке в зале суда. Она показывает залу средний палец и произносит мощнейший монолог о любви со словами «какого хрена».
Когда я прочитала пьесу Ярославы Пулинович «Наташина мечта», она мне не понравилась. Во-первых, потому что эта пьеса на бумаге смотрится очень плоско и оставляет довольно гадливое послевкусие нарочитой чернухи, а во-вторых, потому что сыграть такое на сцене, как мне казалось, невозможно. Просто-напросто трудно найти в современном театре, даже на подмостках претендующей на предельную искренность «новой драмы», такую харизматичную молодую актрису, которая вытянет этот моноспектакль.
Побывав на прогонке спектакля в постановке Шамиля Дыйканбаева (Центр им. Всеволода Мейерхольда) в Театре кукол, где большая часть камерного зальчика была забита студентами нашего театрального института, я не просто беру все свои слова обратно — я без лишнего пафоса заявляю, что «Наташина мечта» в ЦИМе — один из лучших спектаклей последних лет, а молодая уральская актриса Елена Горина — актриса редчайшего таланта, актриса-личность, и совсем скоро она окажется нарасхват у всех столичных режиссеров.
«Наташина мечта» — это монолог детдомовки Наташи в зале суда. Сперва актриса сидит, зажавшись в углу, долгая пауза, во время которой она, словно загнанный зверь, исподлобья озирается по сторонам. Потом тихо-тихо, с перекошенным ртом — и от отчаянья, и от страха, и от беспощадной злобы, с которой шпана избивает в подворотне, она начинает рассказ, обращаясь к залу суда. То есть к нам, зрителям, — это чистосердечная исповедь маленького человека, которому мы, «нормальные люди», должны устроить здесь моральное судилище. Каждый — свое. «Че?» — обращается это затравленное существо с наглой ухмылкой к залу. «А это вам не завернуть?» — продолжает монолог Горина, показывая залу средний палец. Детдомовка, чью мать «замочил сутенер», которая на спор прыгнула из окна детдома, попала в больницу и познакомилась с журналистом «Шишкинской искры», ставшим лучшим, что было с ней в жизни — и до комы запинала его девушку.
Горина одна, совершенно без декораций (разве что черная стена, на которой она рисует мелом), без музыки, лишь с редкими вспышками света полностью на себе вытягивает этот сложнейший моноспектакль. Сложнейший текст, сложнейшие интонации, сложнейшая мимика — тут бы не переиграть, не перекричать, не перегнуть палку. Очень мощная актриса, на открытом нерве она играет безупречно, филигранно и невероятно гармонично, без грамма эпатажа, разговаривает на блатном сленге дворовой шпаны, удивительным образом имитируя эту специфическую манеру разговора — как будто по слогам. Вот увидела бы такую Горину-Наташу в подъезде — напугалась бы.
Из нагло-агрессивного ее лицо расплывается в застенчивой улыбке, когда она говорит о любви к журналисту Валере. «И с какого это хрена я кому-то че-то отдавать должна, если это мое? Только это не так мое, как там джинсы, или тетради там… Это такое мое, что это в карман не засунешь, и не выкинешь, и не надоест никогда. Это что-то прям мое-мое-мое, и все тут. И не объяснишь даже как мое. Просто мое и все», — поверьте, эти косноязыкие слова, произнесенные с хриплым надрывом Гориной, — один из лучших и самых искренних монологов о любви. И вновь на сцене ощетинившийся зверь, припавший, будто перед прыжком, на четвереньки, раненый зверь, страстно бунтующий, скороговоркой выговаривающий свою отчаянную тираду, несчастное существо, не понимающее элементарных кодов человеческого общение, принявшее редкие крохи простой человеческой вежливости и внимания за взаимную любовь. Стекающий по подбородку разжеванный мел, словно кровь, дикое злобное бормотание, вопль из самой глубины заплеванной души, наличие которой сначала остается для зрителя под вопросом. Елена Горина в этом спектакле — лучшее, что я видела в театре за последние лет десять. Она не выходит на поклон — и начинаешь верить, что ее из зала суда увели в камеру, что все, что сейчас было на сцене, происходило на самом деле.
Фото ekb.kassy.ru