«Это страна для размножения»

Антон Черненко с женой, окончившие факультет естественных наук НГУ, переехали в Хельсинки (Финляндия) в 2007 году, чтобы учиться в аспирантуре и найти работу. Сейчас у них двойное гражданство, для финнов они свои. Как сложилась их судьба и почему они отошли от научных исследований — читайте в новом материале рубрики «Сибирь, до свидания!». Журналист НГС узнал у Антона, сколько времени нужно, чтобы перестать скучать по российским творогу и сметане, и сколько, чтобы понять, как работает система другой страны, зачем нужно выбираться из науки, почему в Финляндии роботизированные люди и можно ходить по улице голышом, что представляет собой общественный алкоголизм и правда ли, что в пустом вагоне метро трудно найти место семье из пяти человек.

Мы окончили университет в 2006 году и совершенно точно знали, что не останемся ни в Новосибирске, ни в России — хотим куда-нибудь уехать и поступить в аспирантуру. Подумали, что тем, кто работает в науке, проще уехать на готовую позицию или написать кучу писем, надеясь на то, что кто-то имеет финансирование и сможет взять нас на работу. На готовые позиции конкуренция очень большая, проще написать кучу писем — по закону больших чисел попадём к кому-то и сможем договориться. Так мы и сделали, написали примерно по 400 писем. Жена после универа пошла работать в «Вектор», а я в «Техносити», то есть совсем не связано с дипломом. Я его писал в Институте систематики и экологии животных СО РАН с Жанной Резниковой.

Письма писали с сентября. Большинство нам просто не отвечали, редко отвечали «нет». И только в декабре нам ответили из Хельсинки и предложили проект на восемь месяцев. Нам повезло: ответили обоим — в одном городе, в одном и том же месте. Мы быстро собрали все документы, нам пришло приглашение, оформили вид на жительство, — через полгода всё было готово. Я уволился в феврале, а в марте мы уже приехали сюда. Мы пошли на разные факультеты в один институт.

Местная бюрократия

Мы не знали систему вообще: приехали и не знали, куда пойти. Куча всякого геморроя, куча всякой бюрократии, как и в любой стране: нужно где-то прописываться, оформляться, искать жильё, думать, куда идти в больницу. Тем, кто приезжает сейчас, гораздо проще, потому что есть конкретный список, что сделать и куда пойти, контактные люди, с которыми можно поговорить, и организации, которые помогают переехавшим.

Приходишь в контору, а там и налоговая, и социальная служба — одно окно для всего. А 10 лет назад мы бегали за день в пять-шесть мест. Ты не можешь получить счёт в банке, пока не получишь номер социального страхования, ты не получишь номер социального страхования, пока не зарегистрируешься в магистрате, ты не можешь зарегистрироваться в магистрате, пока не получишь что-то ещё, — это была бесконечная беготня. Нужно было понять, как работает система. На это ушло первые полгода, хотя иногда в чём-то до сих пор разбираемся.

Дальше я отучился в аспирантуре, восьмимесячный проект, на который меня приглашали, закончился. В сентябре здесь, как правило, подают заявки на финансирование докторантов (аспирантов нет, все сразу становятся докторами наук). Подали на меня — было две позиции, но конкуренция очень серьёзная, 20 человек, поэтому я не попал. Нет такого, как в Новосибирске, когда говорят, что есть место, и тебя оформляют на какую-нибудь одну пятитысячную лаборанта и ты работаешь. Здесь ты работаешь на полную ставку.

Я защитился в 2012 году, и после этого чего только не было. У меня был свой бизнес — изготовление рекламных роликов и фотографический бизнес. Он до сих пор открыт, но денег не приносит. Что-то изначально зарабатывал, потом бросил. Сейчас он есть как хобби, на всякий случай.

Вывалиться из науки

Получил деньги от универа, потом от разных фондов, — это называется постдок. И так работал года два. Я понял, что денег нигде нет и так работать дальше невозможно. В науке важно в какой-то момент понять, когда тебе нужно уйти из неё. Линия прямая — в какой-то момент тебе нужно вывалиться из этой системы, иначе ты потом ничего другого не сможешь делать. Ты привыкаешь писать статьи, и никто уже не возьмёт тебя на другую работу. В Новосибирске есть такая же проблема — когда люди не могут вовремя уйти, понять, что нужно двигаться дальше, и работают вечно в институтах на какой-нибудь 0,32 ставки. Для нас важно было вовремя вывалиться из этой системы и думать, что делать дальше.

Я подумал, что можно делать в Финляндии? И пошёл учиться на программиста, потому что в Финляндии есть Nokia, — если ты не программист, то с работой здесь тяжело. И если ты не социальный работник — им в стране раздолье: работы очень много, но зарплата низка. Можно ещё идти медсестрой или медбратом — всегда требуются, но, во-первых, нужно переучиваться, потому что для каждой работы здесь требуется сертификат, а во-вторых, эта работа не для всех. В целом рынок труда очень маленький, потому что страна очень маленькая — 5,8 миллиона человек, из них в столичном регионе 1,5 миллиона.

Я поступил в универ на программиста, практически доучился и бросил. Далеко не каждый может быть программистом. Тогда я начал думать, что делать дальше, и пошёл работать в продажи. В итоге через много лет вернулся к тому, что делал в «Техносити», но, поскольку был уже большой опыт в программировании, я пошёл в IT-компанию. Сейчас работаю начальником продаж, то есть за 2,5 года я продвинулся от начинающей позиции до начальника. Если есть желание, особенно учиться чему-то новому, то работу можно найти.

Жена решила, что в аспирантуре доучиваться не хочет, потому что ей нужно было на это 8–9 лет, поэтому перешла из аспиранта в главменеджера в лаборатории — он следит за выполнением всех заказов, всегда на подхвате, руководит, чтобы каждый знал, что делать.

Почва для размножения

Тогда мы задумались о детях: в 2010 году у нас родился первый, в 2013-м — второй, в 2016-м — третий. Мы поняли, что со всей системой декретов намного проще иметь такую работу, нежели быть студентом. Финляндия — это страна для размножения: можно сидеть в декрете три года и получать около 70% от своей зарплаты. Можно легко получить садик — всё за месяц с момента подачи документов: не нужно делать это за пять лет до рождения и стоять в очереди. При этом есть огромное количество частных садов, в том числе направленных на изучение иностранных языков. Если оба родителя работают, то вполне реально всё это обеспечивать.

Если человек работает 26 недель, состоит в профсоюзе, то он имеет право претендовать на пособие по безработице — это не 500 рублей, а ты получаешь 65–70% от зарплаты. С учётом того что здесь средняя зарплата 3500 евро, можно сидеть дома, искать работу или переучиваться.

Поскольку это столица, есть разброс цен на жильё. Например, в центре двухкомнатная квартира в аренду стоит 800 евро в месяц, причём отдельно будешь платить электричество, интернет. А где-нибудь на отшибе, особенно в восточном Хельсинки, который местные не очень любят, потому что это иммигрантский район, на 200–300 евро будет дешевле. Мы живём в таком районе, и здесь на самом деле всё прекрасно, не считая всяких алкашей, которых можно избегать. Если покупать жильё, то тоже разброс цен огромный. В центре может миллион стоить квартира площадью 70–80 кв. м, а в пригороде можно и за 200 тысяч: разница в пять раз — легко.

Сложно в это поверить, но со всей системой кредитов вполне реально с минимальными накоплениями вложиться в квартиру и платить за неё меньше, чем ты будешь платить за аренду. За год процент ипотеки 1,5–2. Если человек работает и получает свои 3500–4000 евро, то вполне реально взять жильё и не имея каких-то накоплений. Ты будешь горбатиться на это жильё лет 20, но тем не менее это реально.

Опять же, есть система страховок всяких: даже если ты потеряешь работу, то с пособием по безработице можешь продолжать платить ипотеку и искать работу. В целом государство социальное: если у тебя будет какой-то геморрой, то всегда можно найти выход. Есть рефинансирование ставки, соцслужбы с пособиями.

В Таллин за гречкой

Когда мы приехали, с продуктами была засада — нам не хватало всего. Здесь не было творога, сметана появилась недавно. Но за 10 лет всё сильно изменилось. Сейчас есть эстонские магазины, русские и немецкие, которые торгуют русскими товарами. Сейчас можно даже арбуз найти. Зато есть огромное количество йогуртов. На машине можно за 2,5 часа доехать до Таллина и затариться там какой-нибудь гречкой, если хочется гречки. Когда мы приезжаем в Новосибирск раз в год, чтобы дети увидели своих дедушек и бабушек, я постоянно удивляюсь, где все эти йогурты, сыры?!

Сначала казалось, что цены на продукты выше, но сейчас я замечаю обратную картинку: инфляция у нас минимальная. Сыр как стоил 3,5 за килограмм, так и стоит последние три года. А когда приезжаем в Россию, ощущаем разницу: цены выше, качество ниже. Сейчас ни по чему не скучаю, особенно учитывая, что продукты в России испортились, особенно хлеб, молочная продукция, сыры.

В Финляндии дорогие торты, потому что их делать не умеют. При этом финский торт запросто может стоит 25 евро и на вкус быть гадостью. Можно купить торт в эстонском или русском магазине и обойтись. В целом цены такие же, как в Новосибирске, или дешевле, хотя мы живём в столице.

Местные «пробочки»

Для общественного транспорта существует единая система: есть разделение — Хельсинки и пригород. Цена по мере отдаления возрастает. Внутри по Хельсинки проездной стоит 55 евро в месяц и покрывает любые виды транспорта — неограниченное передвижение. Есть метро — оно, конечно, довольно ущербное, одна линия, но это пытаются компенсировать автобусами. Мы живём, к счастью, рядом с метро, используем его, ходит лучше, чем автобусы, потому что пробки стали появляться. Не новосибирские и не питерские, а местные пробочки.

Ты можешь знать, во сколько ты куда приедешь, потому что всё ходит по расписанию: если написано, что в 8:52 будет автобус, то он приедет именно в это время. Бывают, конечно, накладки, но это исключение. Многие пользуются велосипедами. У нас есть машина, но мы её используем редко: если едем куда-то семьёй за город по выходным, на рыбалку. Обычно передвигаемся на общественном транспорте — везде платные парковки.

Люди в капсулах

Люди довольно неживые, я бы сказал, роботизированные. К тому же климат определяет: финны очень холодные, отстранённые — лишний раз не улыбнутся. У них есть свой круг, в котором находятся, как в капсуле: есть личная свобода — если ты будешь на улице голышом ходить по улице, то никто ничего не скажет, никто не подойдёт, потому что это твоё дело, ты взрослый и можешь делать что хочешь. В этом есть плюс: если ты хочешь в метро спокойно посидеть и почитать книгу, то тебя никто не тронет. И минус: если решишь с кем-то поговорить, то на тебя посмотрят как на странного человека.

Обычное дело зайти в пустой автобус и увидеть, что люди сидят по одному на каждом ряду — вместе они не садятся. Когда мы заходим семьёй впятером в метро, то у нас проблема: места сгруппированы по четыре, но все сидят по одному и вроде бы вагон пустой, но мы не можем сесть все вместе.

Наш круг общения — это иностранцы, которых в последнее время становится больше. Если с финнами говорить на их родном языке, то они ведут себя по-другому: они более тёплые и открытые. С иностранцами ведут себя настороженно. Про себя могут думать что угодно, но в лицо этого никогда не скажут.

Главный стереотип, который разрушился, — финны говорят медленно, об этом часто в КВН шутят. На самом деле они говорят очень быстро, иногда не понимаешь, как им хватает дыхания. Думал, что все финны пьянствуют, — этот стереотип не разрушен. Но фокус в том, что они пьют вне дома, по барам. Алкоголизм здесь процветает, но он общественный. Люди делают это вместе.

О стереотипах и славе русских

Стереотипы о русских разрушить невозможно: у финнов есть своё мнение. Финляндия схожа по климату с европейской частью России, поэтому стереотипов о морозе, медведях и балалайках нет. О том, что русские пьют? Мы разрушить не можем — это так и есть. В целом в финской прессе прослеживается информация об агрессивных русских — «агрессивный восточный сосед», но это мы тоже разрушить не можем. Два человека против 150 миллионов — бесполезно.

Финны, особенно в возрасте, нейтрально или негативно относятся к русскоязычным людям. Их здесь достаточно много. Это группа разношёрстная: из Казахстана, Украины, Грузии, Чечни и так далее.

В целом финны — очень спортивный народ. Бабушки, дедушки занимаются скандинавской ходьбой. Палки для неё продаются на каждом шагу. Вид пенсионеров очень необычный для приезжих с востока. Пенсионеры очень активны в 70–75. Они не сидят на лавочках, а ходят в бассейны, на спортивные площадки. Люди очень любят сауны: в большинстве домов есть сауна внутри дома или квартиры. У нас есть своя сауна в доме.

Большинство вещей мне нравится, я к ним привык. Не то что нам что-то не нравилось, просто мы не знали, как это работает. Мне нравится то, что здесь всё достаточно сильно зарегулировано, хотя у этого есть и плюсы, и минусы. Например, плюсы: если тебе делают ремонт, то всё по нормативам, не будет такого, что к тебе придёт дядя Вася, сделает, а через месяц трубу прорвёт. Невозможно представить, чтобы у кого-то газ взорвался. Финн не может представить, что можно выйти из этого круга нормативов.

Если что-то кому-то здесь не нравится, то, я думаю, это недопонимание, как работает. Или думает, что должно работать по-другому, потому что он так привык. Это не только для Финляндии, а для любой страны, для этой рубрики на НГС, когда люди уезжают: нужно понять систему.

Читайте также:

«У местных есть такая беда: "Потом решим". И это надолго»

Выпускница уехала жить в популярную у туристов страну — тут странные обычаи и наливают пиво в вузах.