Сверху Новосибирск можно спутать с Манхэттеном

Ива Аврорина:
Добрый день, уважаемые читатели, зрители и слушатели портала НГС.НОВОСТИ!
Мы начинаем прямой эфир на тему «Что красивого в Новосибирске?» Сегодня поговорим с фотографом Славой Gelio Степановым и архитектором Игорем Поповским.
Пожалуйста, задавайте ваши вопросы.

Екатерина:
Опишите г. Новосибирск с двух точек зрения:
- объективной, критической; так, как вы видите его в действительности;
- с любовью; есть же все-таки что-то, за что его можно любить, или нет?

Ответ:
В 60-х годах в одной из московских книг «Московское время» было сказано, что Новосибирск похож на подростка-акселерата, вундеркинда. Все педиатры знают, что таким подросткам очень трудно — он рано начал ходить, рано разговаривать, рано решать какие-то задачки. Но стоит с ними помучиться, потому что это невероятно талантливые дети. Ситуация подросковости — самая большая проблема. Город вырастает быстрее, чем он может приспособиться к жизни и как-то ее сформировать. Все формирование происходило в ХХ век, когда постоянно менялись идеологии и подходы как к городу, так и вообще к социальному построению общества. Если город начинал как капиталистический и американский город, то в 20-е годы он стал он стал уже совершенно бюррократической, чиновничьей столицей Сибири. В войну он стал промышленным, индустриальным городом. А в 60-е года — научным центром.

Ива Аврорина:
Это все во внешнем облике города можно проследить?

Игорь Поповский:
Да. Это все наслаивалось, как в матрешке. Много эклектичного в городе, много неустроенного, много нерешенного. Архитектура очень эклектична. Можем посмотреть квартал ул. Ленина, где есть особняк начала века, потом с торца стоит хрущевский дом, потом торцом поперек этого квартала конструктивистский дом, потом угловой доходный дом 20-х годов — и это все называется исторической средой. Решения были абсолютно разные, они наслаивались и они друг другу мешают.
Насчет того, чем можно в городе гордиться. У него очень хороший дух, желание «американской мечты», как бы я назвал это. Сюда едут люди, чтобы воплотить свою мечту, и у них это получается. Город становится таким мостом, трамплином. Либо здесь что-то сделать, либо потом уехать в Москву, за рубеж. И город становится таким варящимся котлом людей, очень интересных, творческих, прекрасных.

Ива Аврорина:
А во внешнем виде города как это проявляется?

Игорь Поповский:
Проявляется это в том, что в городе есть практически всё, что кому-то нравится и кому-то абсолютно не нравится. Он, город, неоднозначен. Не так однозначен, как Петербург, например, который мы точно знаем и понимаем. Он разнообразный. Беда в том, что все эти кластеры, какие-то культурные пространства должны обозначиться и выстроиться по одним каноническим законам. Тогда приезжающие сюда люди смогут выбрать, где они хотят жить: в микрорайоне хорошем, качественном, в квартальной европейской застройке, в коттеджном поселке, в сталинском ансамбле. Сейчас это наслоение друг на друга, нечеткое разграничение создает борьбу между людьми, между пространствами. Я считаю, что в Новосибирске самая главная война идет между двумя контекстами. Один контекст — американский город, СибЧикаго. А второй контекст — это столица, Петербург, Москва. Москва — с точки зрения масштаба, а Петербург — с точки зрения сталинских ансамблей. Это, образно говоря, когда ул. Станиславского будет спорить со всеми высотными застройками. Когда рядом с оперным появляется объект американского контекста. Начинаются споры. Одним нравится американское, остальным — сталинское.

Ива Аврорина:
Может, это, наоборот, прелесть города? В том, что здесь и то, и другое одновременно. И это его собственное лицо.

Игорь Поповский:
Для этого надо быть такого уровня городской культуре, когда люди договорятся, когда люди скажут, что пусть так будет. Такие эклектичные города существуют в мире, их много. Они живут, договариваются. Прежде всего горожанам нужно точно определиться с пространствами, с картиной будущего города, каким он должен стать.

Ива Аврорина:
У кого больше шансов победить? У сторонников американского контекста или у сторонников сталинского и остатков конструктивизма, купеческого стиля и т.д.?

Игорь Поповский:
В 90-е годы, когда я на телевидении спорил с Александром Ложкиным, я сказал, что победит американский контекст. Так и произошло.

Ива Аврорина:
А Ложкин говорил, что победит сталинский ампир?

Игорь Поповский:
Спор был поставлен так, что люди приняли качественную сторону. Все проголосовали, что победит европейский город. Но потом все вместе начали строить американский, объясняя это тем, что по-другому не получается.

Ива Аврорина:
Может, дело все в том, что строить стеклянные высотки выгоднее?

Игорь Поповский:
Это не так. Когда проектировался «Бэтмен», там был вариант 7-этажный. Он мог осуществиться. Квартир было больше в 7-этажном варианте. Но с соседями невозможно было договориться. Все соседи отпихивали это здание. И в результате эта недоговоренность выросла таким вот «Бэтменом». Это сложный процесс. Но я считаю, что эта хаотичность и неустроенность привела горожан к усталости. Они, наоборот, сегодня хотят вернуться в организованный, причесанный город. Возможно, что сегодня победит контекст, если не сталинского, то европейского города.

Ива Аврорина:
А горожан кто-то будет спрашивать?

Игорь Поповский:
С точки зрения градкодекса, горожан спрашивать надо на уровне публичных слушаний. Эта культура пока не сложилась. Но самое главное, что до публичных слушаний должны пройти все этапы обсуждения всех возможных изменений городских сред. С Академгородком это получилось. Я считаю, надо так везде — частный сектор это, не частный сектор, Академгородок или какой-то деградированный район. Надо со всеми пытаться говорить. Это снимет массу конфликтов. Но работать в такой управленческой машине крайне тяжело. Мы еще не умеем это делать.

Ива Аврорина:
Есть ли у нас такие люди, которые это умеют и готовы делать?

Игорь Поповский:
Гладычев в свое время говорил, что надо учить, а не хватает учителей. Но я придерживаюсь мнения Велихова, известного урбаниста 30-х годов. Он говорил, что должна быть непосредственная постоянная практика работы горожан с управленцами. Тогда сами горожане сами начнут понимать и становиться горожанами. Такая получается самоорганизация, самовоспитание. И управленцы научатся создавать механизмы такой работы. В Академгородке как-то это начинает складываться, потому что это была самая конфликтная точка. А конфликты всегда перерождаются либо в непримиримую войну, либо заканчиваются остановкой, стагнацией, либо переходят в партнерскую плоскость, если управленческая команда с этим справляется. Но в ряде случаев у нас пока не получается. Я считаю, что это пока еще непаханое поле.

Слава Степанов:
Я соглашусь. У города бешенная энергетика. Это действительно котел. Энергетика зашкаливает. Я очень много путешествую по стране, бываю в совершенно разных городах. По пальцам пересчитать, где у меня есть настоящее ощущение города. Города, который живет настоящей, бурлящей жизнью. В Новосибирске это четко проявляется, отсюда, наверное, это бешенное разнообразие. Я думаю, ему присуще будет такое волнообразное развитие, когда появляются какие-то «выскочки» экономические, амбициозные проекты. Амбициозных проектов в Новосибирске хватает. А потом все это успокаивается на какое-то время. Потом начинаем думать, как в этих амбициозных проектах жить нам всем, простым людям. Проходит это время, наводим порядок и начинаем думать, что пора бы что-то построить. Возникают какие-то сумасшедшие идеи. Начиная от Академгородка, заканчивая новыми экономическими зонами.

Игорь Поповский:
Было такое исследование по определенным параметрам Лондона, Парижа и Москвы. Параметры: плотность застройки на жителя, движение трудовых ресурсов, определенные параметры социального характера. Они так выстраивались интегрально, что в каких-то случаях параметры просто росли, в каких-то случаях происходило качественное изменение. Были составлены графики. У Парижа и Лондона получилась синусоида — вдохи и выдохи. То есть количественное приращение потом приводило к изменению инфраструктуры и среды. Вдохнули, перегрузились, и все начали перестраивать это пространство. А Москва — это просто прямая, это бесконечный вдох, т.е. только количественные изменения. Город должен жить как нормальный живой организм, с вдохом и выдохом. Он должен прирасти физически, войти в конфликтную ситуацию, после чего инфраструктурно измениться, качественно подойти к среде, ее обновить. На обновлении появляется качественная, хорошая ситуация, и можно дальше жить. Я считаю, что для Новосибирска такое исследование было бы интересно провести. Оно могло бы дать ответ, живет ли так Новосибирск. Там исследование было на период 90 лет, и у Парижа и Лондона где-то в 40-летний период эти фазы смены происходили.

Слава Степанов:
Я надеюсь, что мы вступаем в диапазон качества сейчас.

Марина:
Мне всегда казалось, что вид ночного города везде по-большому счету одинаков. Снимки получаются однотипные и не несут на себе индивидуальности, атмосферы конкретного города. Вы со мной не согласны?

Анна:
Слава, пользуетесь ли вы фотошопом или другими какими-то фоторедакторами, чтобы "замазать" "несовершенства" города (мусор, реклама, забор покосившийся, ларек неказистый и т.д.), попавшие в кадр. Или с той точки зрения, с которой вы обычно ведете съемку (ночью сверху) такого в кадр не попадает?

Ива Аврорина:
Фотографии Новосибирска, которые мы у вас видим, феерически красивые. Смотрим на них и думаем: неужели мы живем в этой красоте. Но там нет людей, нет массы того, что мы видим снизу, когда ходим. Это происходит, потому что вам до такой степени не нравится город, или вы его таким видите?

Ответ:
Я действительно стараюсь идеализировать город. Отчасти это связано с тем, что надоели мне провода, реклама, надоели покосившиеся деревья, грязь… Когда видишь это все в повседневности, взгляд к этому привыкает. Было желание обновить все это, посмотреть на город по-новому. Для этого есть инструмент высота. В Новосибирске достаточно мало снимали город с высоты. Есть города, которым идет такая съемка, есть города, которым не идет. Новосибирску стопроцентно идет.

Ива Аврорина:
А каким городам не идет?

Слава Степанов:
Томску, Барнаулу и т.д.

Ива Аврорина:
Там, где невысокие здания, где детали нужно рассматривать?

Слава Степанов:
Да. Большинство европейских городов, например. Там высотная съемка совершенно не нужна. Можно просто идти, снимать и наслаждаться.
Я урбанист. Я мало бывал на природе. Сейчас как-то начал выбираться, а раньше ездил только по городам. Меня всегда привлекала именно урбанистическая часть городов. Не фотографировал пейзажи. Меня интересовала структура улиц, архитектура зданий, какие-то уникальные сочетания, как композицию поймать новую в этих зданиях. Я пытался этого добиться. Потом понял, что наибольший отклик от людей появляется тогда, когда не просто снят с удачного ракурса какой-то проспект, улица или район, а в сочетании с интересным освещением (закат, рассвет, режимное время, после дождя). Поэтому в последнее время я снимаю города только в огнях, в переходный период, в сумерках.

Ива Аврорина:
Вам не кажется, что на самом деле это делает города похожими один на другой?

Слава Степанов:
Да, есть такое. Но в сумеречное время мы все еще можем увидеть знакомые объекты, но мы уже не увидим грязь, провода и т.д. Это инструмент.

Ива Аврорина:
Так вы создаете иллюзорный Новосибирск, таким, каким бы вы хотели его видеть?

Слава Степанов:
Он такой и есть. Жаль, что большинство не может видеть его с этих ракурсов. Те ракурсы, откуда я снимаю, мало кому доступны: вертолеты, автовышки, крыши — туда доступа нет повседневного.

Игорь Поповский:
На самом деле это сложный внутренний контекст Новосибирска. В Нью-Йорке, когда Манхэттен строился, там была построена специальная высокая башня, на которую покупатели земельных участков могли забраться, увидеть всю структуру преобразования острова и выбрать участок.
Точно так же к этому городу по американскому типу относились первые горожане, которые находили фотографии центральной части с холмов. Они говорили, что город имеет прелесть, хотя хорошо понимали, что если пройти по грязным улицам, это будет плохо. Хотя документальное фото начала века не скрывало ничего, но образные большие фотографии панорамы центральной части 1903, 1913, 1920 годов всегда присутствовали. Была такая развертка, которая не говорила о том, что город великий, но на его фотографии был сделан фотомонтаж, был помещен аэроплан. Знаменитая фотография, во многих исторических учебниках. В 1911 году к нам прилетел летчик Седов, люди потряслись и посчитали, что это прогресс. А как Новосибирск, тогда деревянный, жуткий, без прогресса может быть? Взяли и вставили этот аэроплан в эту фотографию. Новосибирск, тогда Ново-Николаевск, стал городом, про который говорили: «А, это тот город, у которого аэроплан на фоне города».
Кстати, есть открытка одного из первых решений Манхэттена, там тоже есть аэроплан. Есть американский контекст, в котором город выглядит сильнее и нормально, а в средовом отношении он очень эклектичен, очень сложен. Хотя по сути, наверное, настал тот период, когда город подрос, и он уже не подросток, а юноша. И он хочет жениться. Хочет причесаться, вести себя достойно, спросить у родителей, как надо себя вести. Сегодня надо, конечно, в Новосибирске прибираться.

Ива Аврорина:
Сразу «Недоросль» вспоминается: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Это про наш город?

Игорь Поповский:
Когда Новосибирск проводил подряд 5 градостроительных форумов, куда приезжали из Сибири, из разных городов, говорили, что это здорово. Я думаю, что Новосибирск хочет учиться, но, как всякий акселерат, он всё ставит под сомнение, пока подростковый максимализм у нас еще присутствует. Пока надо побольше выслушать и прийти к общему мнению, как прибрать, причесать, привести в порядок. Время собирать город.

Ива Аврорина:
Слава, так вы фоторедакторами пользуетесь?

Слава Степанов:
Конечно. Признаться, на некоторых фотографиях даже небо ненастоящее. У меня был опыт, когда выкладывал фотографии на общественное обозрение по сути без обработки. Успеха никакого не было. То есть это была просто репортажная фотография. Я перешел в режим открыточных видов. Над ними нужно поработать. Порой 50 % успеха фотографии — это ее обработка. Каждая фотография, которая у меня в альбомах, в интернете, проходит определенную обработку.
Небо. Не всегда везет в Сибири с погодой. Не всегда у нас солнечное, интересное небо, как на Гавайях. У нас бывают свинцовые облака, которые неделю висят над городом. Есть фотографии, где я отдельно снимаю небо, отдельно город и потом их объединяю. Небо может быть и из Калининграда, и из Петропавловска-Камчатского. Это редко бывает, но случается. Это инструмент для достижения открыточного вида. Случай с аэропланом меня совершенно не удивляет, это вполне нормальный ход. И он сработал.

nastja zakharova:
В описании сказано, что авторы расскажут о том, как увидеть Новосибирск красивым — они снимали и писали принципиально только о красивых и титульных местах города? отведено ли в книжке какое-нибудь место трущебам и самым заурядным новосибирским местам?

Ответ:
Было несколько критериев отбора фотографий. Сколько страниц будет в альбоме — это первый момент. Второй момент — каждая историческая эпоха каким-то образом должна отобразиться, до 50-х годов там есть фотографии. Это как у Козьмы Пруткова — не объять необъятное. Я бы не сказал, что там нет фотографий трущоб, сложных состояний начала развития города. Как можно оценить фотографию 50-х годов, которая пишет о том, что на пл. Станиславского несколько десятилетий назад здесь шумела тайга? В некоторых случаях просто ничего не было. Тут трудно судить, была ли какая-то задача показать исторические фотографии красивыми. Мало того, в некоторых случаях исторические фотографии сильно выигрывают перед теми фотографиями, которые сделаны сегодня. Например, мне было грустно видеть угол ул. Спартака и ул. Серебренниковской, рядом с концертным залом им. Каца. Там был очень красивый купеческий дом. Но я считаю, что это на личный взгляд. Я знаю людей, которые критически относятся к купеческой архитектуре.

Слава Степанов:
Некоторые фотографии нельзя было повторить, потому что все поменялось. Эта фотография с ул. Спартака — исключение. Где-то мы хотели повторить ракурс, я приходил на это место. Пытался сделать это разными инструментами, на крышу поднимался, повыше, пониже — бесполезно. Нельзя повторить, потому что либо что-то стоит перед ним, начиная от рекламного щита, заканчивая огромным деревом, которое выросло за 50 лет уже выше здания…

Игорь Поповский:
Мы считаем, что Новосибирск у нас незеленый, но если посмотреть исторически, то видно, что он очень сильно озеленился по сравнению с 20-ми годами. Но самое ужасное — это реклама. Она занимает бóльшую часть нашего культурного пространства. Тут я сторонник того, что ее нужно убирать из центра. «3 на 6» нужно убирать обязательно.

Слава Степанов:
И провода еще бы убрать. Троллейбусные оставить можно. А интернеты всякие с крыши на крышу можно бы и убрать.

Игорь Поповский:
С проводами сложнее, но большие щиты нужно убирать. Когда видишь в рамке крупного щита вдали часовню Николая Угодника, как-то грустно от этого становится. Процесс пошел. Уже много рекламы убрали. Когда закончится время аренды, будут убирать.

Анастасия:
А зачем выпускать изображение города, которое не соответствует действительности? Чтобы все думали, как у нас красиво, а на самом деле это не так.

Ответ:
Есть разные взгляды. Мы делали подарочную книгу. Редкое исключение, когда хочется подарить что-то такое естественное, репортажное, где показаны грязь, лужи и т.д. Это называется жанр репортаж. Здесь собраны самые пряники.

Ива Аврорина:
Пряники только с высоты и в темноте?

Слава Степанов:
Нет. Здесь разные времена года. И с высоты, и не с высоты. Здесь то, чем город гордится. Да, действительно, это снято с лучших ракурсов. Это сборник, где город показан с хорошей стороны, чего он добился за время своего существования. Мы это все периодически обновляем. Если, например, на фотографии была стройка, которая наконец закончилась, мы это все переснимаем. Мы здесь собираем только хорошие образы, но если докопаться, то и здесь можно найти всю эту рекламу, провода, грязь.

Игорь Поповский:
До революции открыточные виды были документальные. Поскольку это было открытое письмо, которое предполагало показать, — вот я приехал, я вот здесь нахожусь. К документальному фото относились спокойно. Я как коллекционер могу показать много новониколаевских открыток, где непонятно — неужели это надо было снимать. В 30-х годах школа фотографа Моторина еще поддерживала этот вид, потому что культура открытого письма еще сохранялась. В 60–70-х года, когда письмо стало практически не нужно, появилась другая культура открыточного вида. Она пошла с 60-х годов, в 70-е утвердилось, в 80-е просто стало тоскливо, потому что фотографировали всегда одинаковые виды. В том, что делает Слава, нет противоречия с утвердившейся открыточной культурой. Я не думаю, что небо является основным пониманием того, как выглядит город. Но как историк я испытываю нехватку именно документального фото. Но тогда нужно создавать дополнительные альбомы. Однако найти спонсора под это сложно. Это какой-то социальный проект должен быть. Я бы его очень сильно поддержал. Уже 50-х годов мы не можем найти фото документальное, и находим его в личных архивах.

Ива Аврорина:
А вам не кажется, что это проблема изменившегося сознания? Например, историки через сколько-то лет попробуют проанализировать нашу жизнь в 2010-х годах. Посмотрев фотографии в соцсетях, они увидят фотографии на фоне красивой машины, под пальмой и т.д., наружу выносится глянцевая картинка.

Игорь Поповский:
Людей, которые задают вопрос, почему в альбоме выложены «красивые» фото города, нужно спросить: а выложат ли они у себя на аватарке в соцсетях свои некрасивые фото.

Слава Степанов:
Это не только наша концепция. Я со всего мира собираю альбомы. Это общее направление. И в Штатах, и в Европе, и в Азии — везде так.

Игорь Поповский:
Некая виртуальность мира сегодня присутствует, и она интернет-технологиями сильно поддержана.

Слава Степанов:
Я бы не стал этого делать, если бы это не было востребовано.

Ива Аврорина:
А вы сознательно выбирали то, что востребовано?

Слава Степанов:
Это огромный отбор. В первый альбом вошли одни объекты. Потом были письма, была отсортировка. Что-то мы убирали, что-то добавляли, что-то переснимали. Тот вариант, который вышел сейчас, — это результат большой работы по отбору материала. Хотя тяжело в 144 страницы уместить все, что хочется.

Игорь Поповский:
Расскажу анекдот. К нам в 90-е годы приехали голландские студенты. Они приходили в Союз архитекторов и задавали разные вопросы и пр. Они все задавали страшный вопрос: почему у нас в таком жутком состоянии жилищный фонд. Разбитые двери, разломанные подъезды, жуткие дворы и т.д. А потом мне рассказали, с каким удовольствием они фотографировали обшарпанные двери, номера домов, потому что у них это все выхолощенно и хорошо. Они в этом видели арт-объект. К городу можно отнестись критически и, одновременно, с любовью, как к арт-объекту. Помню мы акварелили на практике в Сибстрине, сейчас акварелят в НГАХА. Шли в самые деградированные районы, где обшарпанные дома. Потому что это многоцветие, краски — давались очень живописные картины.

Ива Аврорина:
Слава, у вас не возникло идеи создать такую художественную серию?

Слава Степанов:
Этим сейчас много людей занимается и без меня. Так даже интереснее работать. Это еще надо поискать. Я в Европе так пробовал снимать — с высоты, не с высоты. Неинтересно. Там уже все обработано, все — готовые ракурсы. Куда ни глянь, везде по сути красиво. А в российских городах, в Новосибирске это еще надо поискать, чтобы снять и [чтоб] тебе, и остальным понравилось.

Руслан:
Слава, здравствуйте.В комментариях в своём ЖЖ вы часто повторяете, что вы не профессиональный фотограф. Но у вас профессиональная техника, ваши работы вполне профессиональны и приносят доход. Так всё-таки, Степанов Слава профессионал?

Ответ:
Наверное, Руслан нашел фотографии года 2011–2012. Наверное, сейчас я уже могу называться профессиональным фотографом. Хотя долгое время от этого отнекивался, потому что я не хотел быть фотографом. Так совпало. Я хотел свою жизнь связать с архитектурой, но не знал, как это сделать. В то же время я не стал архитектором, у меня экономическое образование. Но мне хотелось в этом котле вариться. Фотография для меня — это инструмент с этим быть связанным. Чтобы путешествовать, показывать города, работать с архитекторами. Это интересно мне. И потом я понял, что да — я фотограф.

Игорь Поповский:
Я всегда говорю, что профессионал тот, кто работает за деньги. А дилетант — кто работает для любви и интереса. Если вспомнить, что Мусоргский был дилетантом, то мы можем прийти к выводу, что дилетанты могут быть на уровне и выше профессионалов в каких-то ситуациях. Таким образом, нам профессионалам надо обязательно налаживать обратную связь с простыми гражданами. Обдумывать результаты. Это позволит поправить и самих себя, потому что взгляд замыливается и существует совершенно нормальная профессиональная гордыня. Мы сделали в рамках Дней архитектуры 2 дня, направленных на общение с горожанами: выходили с лекциями в город, вешали ящик почтовый…

Ива Аврорина:
А интерес граждан вы видите? Приходят ли люди на публичные слушания, кто приходит?

Игорь Поповский:
Недавно был круглый стол по градостроительству, собранный Ложкиным. Я там как раз по этому поводу выступал. Наше население малоактивно. Им не всё равно — у себя на кухне они могут это обсудить, все становятся в этой ситуации и архитекторами, и политиками. Но активность они практически не проявляют. И я сказал, что задача власти — эту активность повысить. Это, конечно, большой головняк для чиновников, когда эта волна накрывает. Но тогда появляется вопрос, как это всё систематизировать, построить институт обратной связи для того, чтобы собрать реальную картину. Активная часть населения всегда, как оголенный нерв, сообщает о какой-то одной проблеме.

Ива Аврорина:
Но активная часть же крайне невелика.

Игорь Поповский:
Она невелика и не дает этот полный срез мнения горожан, к сожалению. Но я очень ей благодарен. Они зачастую натыкаются на стену непонимания, но пробивают ее, решают этот вопрос. Когда это станет для всех нормальным — что-то сообщить и получить обратную связь, — я скажу, что всё управление города сформировано правильно.

Слава Степанов:
Игорь Викторович когда-то говорил, что у нас все население на чемоданах сидит. И не у всех есть понимание, что это их город. Многие готовы уехать.

Игорь Поповский:
Это ситуация серьезная, но тем не менее у нас есть случаи возвращения людей из креативной области, науки. Почему возвратилась семья Французова? Невероятная история. Очень крупный ученый.

Ива Аврорина:
Слава, вы снимаете многие города. Нет соблазна уехать?

Слава Степанов:
Я для себя еще не сформировал ответ на этот вопрос. Куда ехать. Идеального города в России не существует. Есть разные города — совершенно обособленный Санкт-Петербург, совершенно уникальные Калининград и Петропавловск-Камчатский, Владивосток. Это крайности. Есть югá. По темпераменту я не вижу себя в других городах. Это энергетика и темперамент. В Москве этого перебор. Единственное, что у нас в стране тяжеловато с логистикой. Спасает то, что мы находимся в середине страны, и, порой я до Камчатки могу долететь быстрее, чем из западной части страны, и наоборот.

Журнал СТИЛЬ:
Изменил ли, откорректировал ли ваши представления об архитектуре Новосибирска взгляд на город в новом ракурсе -- с высоты?

Ответ:
Несильно изменило. Структурированность появилась, большее понимание. Я всегда хотел увидеть Новосибирск с большой высоты — 1–1,5 км. Потому что у меня было представление, что он похож на Нью-Йорк, на Манхэттен. Есть карта Манхэттена и карта центральной части Новосибирска. Можно взять за авеню Красный проспект и параллельно ему ул. Ленина, Каменская и т.д. За Таймс-сквер возьмем площадь Ленина и посмотрим, что пересекает по диагонали Октябрьская магистраль, переходящая в Вокзальную, — это же Бродвей. А окантовка Каменской магистрали — это, в принципе, очертания острова Манхэттена.

Игорь Поповский:
Кстати, размеры кварталов практически одинаковые.

Слава Степанов:
Да, 8–9 км по длине.

Ива Аврорина:
На какую высоту надо подняться, чтобы спутать Новосибирск с Манхэттеном?

Слава Степанов:
1,5 км. Ну, это почти заход на посадку. Когда самолет в «Толмачёво» заходит со стороны реки, на правый борт если сесть и посмотреть в иллюминатор, то похоже.

Игорь Поповский:
Редкие фотографии я видел съемок с самолета 30-х годов, 50-х годов. Длительное время город сверху не снимался. Связано это было и с ВПК города и, соответственно, определенной секретностью. Но связано это и с тем, что каркас был незаполненный, город был весь в проплешинах.
За оперным театром наступал конец культуры. Еще в 80-е годы за оперным театром был небольшой скверик, потом построили хореографическое училище, а дальше все было заброшенное. Для фотографа было проблемой выбрать ракурс. Они всегда фотографировали в три четверти. Оперный был такой гильотиной между культурой и некультурой. До него все было такое парадное — хорошая сталинская ширма. А дальше — как получалось.
Еще было время, когда трамвай ходил и вместо скверика был совершенно безобразный частный сектор. Помню, как я ребенком ездил там на трамвае, а за окном сменялись картины: частный сектор – оперный театр – частный сектор.
Сегодня если посмотреть сверху, можно увидеть такие места, где еще работать и работать. Видно еще участки деградированных районов. Видно промзоны. Новосибирск в ближайшее время, по мере того как будут заполняться эти пустые пространства, перейдет к качественному изменению этих структур. Улица Фабричная, например, или вся прибрежная часть на левом берегу. Много что можно посмотреть. Я это вижу как профессионал.
Сегодня город сверху выглядит порядочно, хорошо, он нравится. Это уже говорит о том, что структура сложилась.

Журнал СТИЛЬ.:
Вопрос Игорю Поповскому. Часто Новосибирск ругают за хаотичную архитектуру. Но, может быть, именно это и есть его архитектурная особенность, которая отражает историю развития города и в бурные 30-е годы, и в период войны, и в не обременённые исторической памятью 90-е?

Ива Аврорина:
Я правильно поняла, что в этом и есть обаяние города, и это все нужно сохранять?

Ответ:
Возьмем, к примеру, ул. Коммунистическую. Если мы пройдем ее от начала до конца, то мы увидим все этапы градостроительной культуры, все подходы — начиная с отдельного деревянного особняка, потом объект с деревянным верхом и каменным низом, потом сращенных два дома, потом сращенные каменные дома, потом «Бэтмен» этот, конструктивизм. Но наши сегодняшние улицы превратились в склады машин. Такое безобразное их состояние не дают никакой возможности организовать пешеходный маршрут. Мне очень понравилось, что сказал бывший главный архитектор Берлина Штиман. Когда он прошелся по нашим улицам, он четко понял эту манхэттенскую сетку. Он очень был доволен сталинскими домами. Очень был доволен деревянной архитектурой — для него это было открытием. Но он был категорически недоволен состоянием тротуаров, движением, озеленением малых форм. Считаю, что именно на это нужно делать сегодня упор.

Ива Аврорина:
Что, на ваш взгляд, нужно и реально изменить?

Ответ:
У нас есть отличная сибирская река, очень широкая — 800–900 м в ширину, — Обь. Очень обидно мне, что 1,5-миллионный город, который она разделяет на две части, везде повернут к ней спиной. Маленький отрезок набережной, длиной в 1,5 км, а остальное всё повернуто как будто бы спиной. Сейчас потихоньку мы начинаем разворачиваться — строят аквапарк, строят жилые комплексы. Но пока ансамбля у реки не складывается. Мне за это очень обидно.
Городу очень не хватает пешеходного маршрута. Я не знаю, откуда и куда провести гостей города. У меня есть экзотические маршруты, но туристический маршрут я не представляю себе. Это беда.

Игорь Поповский:
Первое — это начать улыбаться. Я понял, чем не нравится Москва. Когда ты находишься в метро с огромным количеством неулыбающихся людей, начинает что-то тревожить.
Второе — я считаю, что очень большая проблема на сегодняшний момент — это неблагоустроенность, замусоренность города. Проблема, которая характерна именно для нашего города, — смена времен, лета и зимы, вот этот период грязи. Я считаю, что невозможно одному человеку, даже мэру, побороть пыль. Я думаю, все горожане должны этим озадачиться. Не мусорить, переговорить с УК, что можно сделать. За нас это никто не решит.
Вопрос о набережной — это вопрос развития лет 20–30. То же самое относится к развитию транспортной и инженерной инфраструктуры.
Когда я был в Минске, я закурил и бросил спичку на землю — так, как мы обычно делаем это в Новосибирске. И вдруг мне стало плохо. Я посмотрел вокруг: абсолютно чистый город, и лежит «бревно», которое из глаза надо срочно вытаскивать. Я нагнулся, поднял, положил в карман и понял, что никогда так не сделаю в Минске. Есть такая известная теория разбитых окон. В свое время по этой теории работал Блумберг в Нью-Йорке. Люди начинают совершенно по-другому воспринимать свой город. Я считаю, с этого надо начинать. Когда город станет совершенно чистым и на фоне чистого города будет совершенно безобразная архитектура, тогда можно приниматься за архитекторов. Думаю, архитекторы будут также стыдиться и понимать, что их объект — та же самая спичка.
Когда я делал в Барнауле свое здание, председатель Сбербанка 2 часа показывал мне город, какой он красивый, а потом сказал: «Сделайте мне лучшее здание в Барнауле». Вот когда все будут улыбаться, не сорить, они скажут мне сделать им лучшее здание. И если я сделаю плохое, мне будет стыдно. Я еще раз в карман «бревнышко» какое-то положу. Я думаю, всех это приведет к какой-то ответственности.

Ива Аврорина:
Онлайн-встреча завершена. Спасибо за внимание.