«Чем-то напоминает осенний Питер»: сибиряк отправился покорять Антарктиду — что его удивило

Красноярский связист и столбист Дмитрий Резвов в январе оказался на станции «Беллинсгаузен» в Антарктиде. NGS24.RU узнал, что он там делает, как добираться до самого южного материка из Красноярска, почему инженерам приходится работать там штукатурами и смотрят ли там фильм «Нечто».

— Давай узнаем, что ты делаешь в Антарктиде? И как вы туда добирались?

— Это рабочая командировка, в которую нас отправила наша организация (Дмитрий работает в «НПФ Электрон»). Мы работаем по контракту с партнером — АО «Решетнев» из Железногорска. Основная задача — это наука, исследование плотности потока электромагнитного поля от космических аппаратов ГЛОНАСС и GPS. А также техобслуживание уже установленного здесь нашего оборудования.

На самом деле, это не самая жесткая командировка из тех, в которых я был, поэтому мы спокойно покатили. Партия сказала: «Надо». Мы ответили: «Есть».

В команде нас три человека. Это инженерная работа, но, так как сюда невозможно отправить весь необходимый технический персонал, мы здесь и за штукатура, грубо говоря. Красим, обновляем внешнее покрытие изделий, которые здесь у нас установлены. И мы же технически обслуживаем оборудование внутри: электронику, ПО и так далее.

Добирались мы довольно весело. Где-то 33-34 часа провели только в воздухе — почти двое суток. Сначала [вылетели 4 января] был перелет Красноярск — Москва, потом Москва — Стамбул, Стамбул — Сантьяго (Чили). До Сантьяго мы летели через Аргентину с технической пересадкой в Сан-Паулу в Бразилии. Потом уже перелетели в Чили: из Сантьяго в Пунта-Аренас, и оттуда авиакомпанией DAP — на Антарктиду, на станцию «Беллинсгаузен».

В дороге были некоторые сложности. Турки задержали нас на час, и мы не успели на стыковочный рейс Сантьяго — Пунта-Аренас. Но авиакомпания пошла навстречу. Буквально какие-то двадцать долларов — нам поменяли билеты, и мы улетели оттуда всего на три часа позже, чем планировали.

Турки довольно долго компостировали, так сказать, мозг: почему мы летим в Латинскую Америку без обратных билетов, где будем жить? Пришлось показывать командировочные листы, документы из Института Арктики и Антарктики, чтобы доказать, что мы не планируем мигрировать через какую-нибудь Мексику в США или в Канаду. А обратных билетов нет, потому что еще непонятно, как будем возвращаться. Мы можем либо улететь из Антарктиды самолетом, либо уйти экспедиционным судном «Трёшников», который в середине — конце марта как раз повезет экспедиционный состав «Беллинсгаузена» обратно домой.

Ну, и кое-где были проблемы с банковскими картами. Я надеялся, что будет работать мой Unionpay «Газпромбанка», но, увы, в банке предупредили, что всё, лавочку закрыли. Поэтому только наличка, заранее купленные доллары, оплата только ими. Проблем с наличкой в Чили или в дьюти-фри в Стамбуле не было — везде принимали доллары.

Перелет авиакомпанией DAP мы оплатили еще в Красноярске. Он стоил около 1900 долларов туда и обратно. Плюс гостиница в Пунта-Аренасе примерно 100 долларов в сутки.

Ночевать в Чили пришлось, так как перелет Пунта-Аренас — Антарктида задержали из-за нелетной погоды. Взлетно-посадочная полоса в районе станции «Беллинсгаузен» — грунтовая, и самолеты садятся исключительно по визуальному контакту.

Тут нет нормального диспетчерского пункта, как мы привыкли видеть в нашем Емельянове или в Москве. Здесь просто здоровенная широкая грунтовая полоса и на нее садятся «Геркулесы» из Аргентины или Уругвая и самолеты компании DAP.

Посадка на грунт жесткая, с облаком пылищи, и тут очень часто туманы и ветер. Если сильный туман, то рейсы задерживают или переносят. Наш перенесли на сутки, в итоге мы прибыли в Антарктиду на день позже, чем планировали.

— Какие у тебя были представления о месте? Насколько они оправдались?

— Я уже работал на двух антарктических станциях — на 62-й и 63-й российско-антарктических экспедициях на «Прогрессе» и «Мирном» (2016 и 2017 годы). Поэтому в целом я представлял, куда еду.

Но эта станция отличается по многим параметрам. «Мирный», например, — это самая старая, самая первая российская станция в Антарктиде, основанная советскими полярниками. На «Мирном» только россияне и больше вокруг никого нет. Там лед, стометровые трещины и море. Больше никуда не пойти. Ты заперт в пределах станции и 700-метрового маршрута от одной части станции до другой.

«Прогресс» — более свежая станция. И там уже можно куда-то ходить и погулять. Там горы, скалы, рядом стоят китайцы, еще чуть дальше Бхарати» — индийская станция. Еще через несколько километров — бельгийцы со своим сезонно-зимовочным комплексом.

Здесь, на «Беллинсгаузене», всё гораздо интереснее. Во-первых, совершенно другой климат. Рядом через дорогу от нас станция Чили — каждый день общаемся с чилийцами на завтраке, обеде и ужине. Здесь гораздо больше всякой живности и травка даже кое-где растет какая-то.

— Где вы там живете? Опиши условия и саму базу.

— Это дома, построенные еще в советское время. Мы поселились немножко в стороне от основного комплекса зданий станции. Нас три человека в бригаде, и все трое здесь и живем в небольшом домике. Это бывшая, когда-то давным-давно заброшенная лаборатория. Один зимовщик, который с нами работает, в свое время этот домик с коллегами подделал, починил, привел в человеческий вид, и здесь можно как минимум жить в сезон. Хотя зимовщик говорит, что даже и зимой здесь в принципе вполне приемлемо.

В целом это нормальный, комфортабельный домик. Есть отдельный душ и туалет — правда, надо постоянно накачивать воду. Электричество, столик, кровати. Даже вай-фай есть по станции, который работает от авиакомпании DAP. У них «Старлинк» с нормальной скоростью интернета.

Опять же, не сравнить с другими станциями, на которых у нас было 128 килобит на всю станцию. Там, чтобы загрузить десятикилобитную картинку или четыре-пять картинок в тот же «ВК», можно было сидеть и 10-15 минут ждать-ждать-ждать, и они могли в итоге еще и не загрузиться.

Здесь очень сильная, невероятно мощная коррозия металлов и бетона. Бетон умирает просто на глазах, разрушается, сыпется. Причем любой бетон, даже очень хороший, максимально дорогих и ультра-крутых марок. Он не выдерживает и просто рассыпается от постоянного воздействия ветров, солевого тумана и перепадов температур.

Металл ржавеет мгновенно. Если ты его перед покраской зачистил, оставил и ушел на обед, например, возвращаешься — а он уже снова может начать покрываться ржавчиной. Это просто мгновенно происходит. А если оставить на сутки или на ночь и утром вернуться, то вся работа идёт насмарку, потому что всё снова в ржавчине и надо заново зачищать.

Народу на станции — человек 10-15, думаю. Это зимовочный состав: доктор, начальник станции, метеоролог, глициолог, дизелисты, научные сотрудники. Они ждут, когда придет их смена, поменяют их в марте.

Плюс еще пять человек — это сезонный состав: нас трое и двое парней, которые обслуживают спутниковую систему местной станции и оборудование МТС.

— Как живете? Были ли конфликты за то время, что ты там?

— По конфликтам мне сказать нечего, потому что мы люди не конфликтные и не ссоримся. Хотя да, у людей, которые здесь зимуют, зачастую возникает неприязнь друг к другу. Целый год они практически отрезаны от мира. У каждого свои тараканы в голове, и рано или поздно возникают какие-то нестыковки, выяснения отношений. Как правило, это всё решается тем, что люди просто разошлись по углам и успокоились.

— Какие есть традиции на базе? Не знаю, смотрят ли фильм «Нечто» в первый день экспедиции?

— Про фильм «Нечто» не знаю. В первый день ты, по сути, просто приехал, заселился, а начальник станции записал тебя на дежурство по тамбуру. И всё, дальше ты приступил к работе: есть свой график и рабочие часы, в которые ты вписываешь это дежурство. У основного состава тут своя размеренная жизнь, которая за год сложилась. Ты просто вписываешься в нее и выполняешь свою работу, ни на что особо не отвлекаясь.

Климат тут ужасный и иногда из-за погоды вести уличные работы невозможно. Тогда мы работаем в помещении. Тут постоянные дожди, солевые туманы и довольно сильный ветер. Чем-то напоминает осенний Питер: тоже слякоть, мерзопакость, дождь не дождь, но всё вокруг мокрое, постоянный ветер.

Но всё зависит от человека. Мне, например, и такая погода нравится. Я могу совершенно спокойно после работы положить фотик в рюкзак и походить вокруг станции, километры понаматывать. Либо просто бегаю. У меня есть тренировочный план и я стараюсь его придерживаться. Иногда бегаю вместо ужина, мне парни потом просто приносят еду в контейнере.

Потом можно еще и погулять, потому что темнеет сейчас около половины одиннадцатого.

— Мы с тобой долго пытались провести интервью. Я так понял, на Антарктиде ты почти всегда работаешь.

— Мы сильно привязаны к погодным условиям, и если потеплело и солнечный день — никаких выходных, работаем с самого утра и можем даже не пойти на ужин. Или кто-то один идет и набирает еды на троих. Так что день иногда может длиться далеко не восемь часов, а гораздо больше.

Влажность на станции практически всё время в районе 90-100%. Покраску внешнюю проводить невозможно — всё заржавеет сразу же, ну или работа будет сделана насмарку. А никто не хочет проводить двойную работу и красить так, что через пару месяцев вся эта краска поотлетит.

Поэтому вылавливаем хоть какие-то теплые солнечные дни, когда влажность падает хотя бы до 84-85%, и красим. Внутри работаем только после того, как закончим внешние работы — или если невозможно делать что-то на улице.

Шторма и какого-то сильного треша на этой станции пока не было. В один день прошел ураган, но его не сравнить с тем, что я застал на «Мирном», когда тебя просто валят с ног ветер 30 метров в секунду, пурга и метель. Передвигаться там просто было невозможно, ориентацию на улице терял мгновенно, дальше пальцев вытянутой руки ничего не видел. Хотя и тут зимой, говорят, такое есть, и выход со станции куда-то далеко запрещают.

— Какие там действуют правила безопасности? Что категорически запрещено?

— С правилами безопасности здесь как и в любом месте — обязательно соблюдение ТБ (требований безопасности). Если уходишь со станции гулять, обязательно предупреждаешь начальника станции и радиста. Если идешь далеко, нужно обязательно взять рацию. Здесь работают и две базовые станции рядышком: чилийская сотовая сеть и у МТС есть а-ля проект престижа.

Это хорошо, потому что раньше не было ничего, и родным приходилось звонить с местного стационарного телефона. На это выделялось два часа утром и два вечером. Еще можно было пользоваться айпи-телефонией с пулом, который находился в Питере. Получалось, ты звонишь сначала на пул в Питере по карточке айпишной, а уже потом оттуда набираешь номер домашний. Такая вот длинная канитель была, не очень удобная. А сейчас вот просто голосом, пожалуйста, звони сколько хочешь.

Ну и интернет есть. Я немного в шоке от этого после прошлых двух экспедиций. На, пожалуйста, пользуйся, можно фотку загрузить, видео закинуть, вести рабочую переписку. Кроме того, что мы работаем с оборудованием, я еще работаю на ноутбуке. Очень удобно, что ты онлайн, за исключением разницы в минус десять часов с Красноярском.

— Кого ты видел из местной живности?

— Живности здесь полно, начиная с поморников, которые прямо как собаки бегают возле домика и выпрашивают еду. Идешь в домик с пакетом еды, они его сразу мониторят и прямо на лету пытаются из рук выхватить. Либо бегут рядом и заглядывают: «Давай, давай, давай еду». Но поморников кормить нельзя, поэтому ты их посылаешь подальше и заходишь в домик.

Буквально в 200-300 метрах от нас — море и на побережье постоянно два вида пингвинов, тюлени Уэдэлла, морские слоны, морские котики, прилетают гигантские альбатросы, качурки Вильсона. У нас прямо возле места работы гнездуются крачки. Стоит отойти чуть-чуть в сторонку, как крачки пытаются отогнать тебя от своих гнезд, начинают пикировать сверху, поднимают шум гам, летают и забрасывают, так сказать, каловыми массами сверху. Отгоняют и людей, и поморников.

Здесь просто море рыбы, рачки всякие, крабики маленькие, криль (планктонное ракообразное). Те же крачки постоянно таскают криль. Чуть выше на горе рядом со станцией очень много раковин моллюска, мидий — всё завалено раковинами. Они, видимо, вываливаются во время отлива, и остальная живность их лопает.

— А как там кормят вас самих?

— Обедать мы ходим на основную станцию, это недалеко, буквально 200 метров пройти. Сейчас в сезон здесь работают два повара. Неделю один, неделю — другой.

Готовят так, что из предыдущей экспедиции я возвращался, набрав плюс 15 килограмм к весу. Здесь если подают кусок мяса, то он на полтарелки. Мне грех жаловаться: вкусно, сытно, еды хватает.

Воскресенье всегда можно опознать по яичнице утром. Омлет по утрам, яйца вареные, каша какая-то, можно стейк, молоко тетрапак. Есть кофе, есть чай, есть фрукты. Чилийцы постоянно привозят на станцию какие-то продукты, поэтому есть и овощные салаты — чего не было, кстати, на других станциях.

— Когда поедете назад и как будете добираться?

— Назад полетим, скорее всего, в начале — середине марта. Пока по плану так же, самолетом. Но как будет в реальности, не знаю. Если не будем успевать, то, возможно, попытаемся идти судном. Такая вероятность есть, но не хотелось бы, потому что придется полтора месяца болтаться в море.

Американская мечта или солнце Монако — для кого-то это грезы, а для решившихся на эмиграцию уже реальность. В 2024 году мы регулярно публиковали истории сибиряков, которые уехали из России по самым разным причинам. Сегодня отобрали самые интересные из них, чтобы вновь вспомнить, с какими трудностями столкнулись люди и что их удивило на новом месте.