«Живем в окопах, очень часто перестрелки»: читаем 80-летние письма с фронта — о чем писали из окопов

Валентина Григорьевна Воскобойник почти всю жизнь прожила без отца: Григорий Георгиевич Чибряков погиб в 1942 году под Ленинградом. Она помнит, как провожала его на фронт — тогда ей было всего пять лет. И бережно хранит письма — отца и свекра, Иосифа Мироновича Воскобойника. Письмам с войны, написанным на тонкой бумаге простым карандашом, на почтовых карточках, свернутых теми самыми фронтовыми треугольничками, больше 80 лет. С разрешения Валентины Григорьевны мы публикуем некоторые из них — дословно и с минимальными правками — и часть истории ее семьи, связанную с Великой Отечественной войной.

Бухгалтера из Татарска Григория Чибрякова мобилизовали в сентябре 1941 года. Его детям — дочке Вале и сыну Гене — было 5 лет и 2 года. Валентина Григорьевна вспоминает сегодня, что тогда сдавать за него отчет пришлось ее маме, и работала она даже по ночам, и дети спали в конторе на стульях.

Несколько месяцев Григорий Чибряков проходил подготовку в военном городке в Октябрьском районе, к концу января 1942 года получил звание старшего сержанта. В этом звании он и отправился на фронт в последние дни января.

28 января 1942 года. Последнее письмо с тыла

Здравствуйте, Нюра, Валя, Гена, и Лиза — привет от известного вам Григория.
Прежде всего ждем выезда на фронт, всё готово. Обмундированы полностью хорошо. О выезде дам вам две телеграммы, но выезд задержался, выезд ожидаем со дня на день — это одна сторона вопроса.
Второе — мне совершенно непонятно, как это всё слагается. С момента твоего отъезда писем буквально ни от кого нет — кто в этом виновен, не знаю. Возможно, история об этом в будущем будет знать, но факт — даже подчас горько, обидно: товарищи получают письма от родителей, которые находятся в полосе фронта, а тут всё проклято. Что ж, быть может, я совершенно скверный человек был для вас и окружающих — я так понимаю. А жизнь семьи меня душевно беспокоит каждую минуту.
И с горькой мыслью я отъезжаю на фронт, быть может, и жизнь там будет закончена.
Всегда бывает жаль то, что раньше не успел сделать. Жалеть будет всегда тот, кто занимается анализом прожитой жизни. Как-то мысли путаются в голове, всю жизнь понимаешь как-то по-другому. Ведь меня интересует, как ты доехала и т.д., но об этом молчок. Камень у тебя сердце.
Работ у меня много, работаю командиром, и вот сегодня выбрал время и решил отругать за всё, а еще хочется рассказать, что еду на фронт, и судьба семьи неизвестна. Ну что ж, будьте здоровы и счастливы, стройте жизнь, как лучше для вас и детей, а наша жизнь и судьба будет решаться на фронте, во мраке бурь огня. Живы будем, вопросы жизни обсудим на будущее.
Ведь приятнее получать письма, а ответа не давать — так получается.
Из конторы тоже писем нет. С фронта буду писать по возможности чаще. Сейчас стал я понимать, что я в характере, в обычае стал изменяться.
Часто смотрю на фото.
С продуктами питания стал лучше жить, ребята выручают. Будто бы обо всём написал.
Целую всех и особенно детей, Валю и Гену, Нюра, поцелуй их за меня.
Ваш Григорий

Об отправке на фронт Григорий Чибряков сообщил семье телеграммой. Последняя возможность повидаться — на вокзале в Татарске, мимо которого ехали военнослужащие. Валентина Григорьевна вспомнила, что эшелоны с людьми шли нескончаемым потоком, один за одним, и вокзал был забит — у всех кто-то из родных ехал в одном из эшелонов на фронт.

— Я помню, как папа забежал. Лица его не помню, а помню, что он был в белом полушубке, у него был ремень так, ремень так (по диагонали перекрещивались на груди. — Прим. ред.), и тут висела какая-то сумка. И прокричали, мол, Чибряковы есть? — рассказала Валентина Григорьевна. — Папу встречали с работы много народа, и я не помню, но папа в письмах пишет, что я успела ему и стихов рассказать, и песни спеть, и всё на свете. Мы с братом остались с какой-то женщиной, и все побежали к эшелону. И всё, и уехал папа.

4 февраля 1942 года
Здравствуйте, папаша, мамаша, Сима и Вера — привет от Григория.
Во-первых — сообщаю, что 1 февраля 1942 года я вместе с многими друзьями выехал на фронт. В Татарске 2 февраля встретили на вокзале Нюра, дочь Валя, сын Гена, Лиза и многие сослуживцы, приезжавшие встретить и проводить меня.
Сама встреча была очень теплой, и особенно памятно для меня это поведение любимой дочери Вали. Она даже всех удивила, за минуту успела рассказать много стихов, и ни слезинки на глазах. Хотелось бы жить вместе, да требования войны другие. Едем в Москву или Ленинград. Я еду командиром и сейчас старшим вагонов.
Настроение сравнительное, будущее мое определится на поле сражения.
Жаль жизнь и семью, но задача наша защитить Родину. Живы будем, увидимся, с фронта буду писать.
В случае моей смерти прошу помочь с воспитанием детей, надеюсь, окажете содействие Нюре.
Я к вам претензий не имею и душевно доволен.
Целую, дорогие мои, до свидания.
Ваш Чибряков

Письма, говорит Валентина Григорьевна, приходили нечасто, ни одной фотографии с фронта от отца они получить не успели. В январе Григорий Чибряков уехал на фронт, а 16 марта погиб. Ему было 26 лет.

— Папа воевал на Ленинградском фронте, в Киришинском районе. У нас тогда жила мамина двоюродная сестра Лиза. Ей пришло большое, объемное письмо, мама села, распечатала это письмо, и из него посыпались наши фотографии. У нас есть семейные фотографии, нас с братом фотографировали перед отправкой папы на фронт: мы сидели на столе, спустив ноги, он и я. У папы эти фотографии были в кармане, и осколком снаряда нам с братом на этой фотографии оторвало ноги, — рассказала Валентина Григорьевна. — Фотографии прислали бойцы из его отряда, он был командиром разведроты. Они написали, что были на задании, выполнили его, вернулись и сели отдохнуть, а немцы вели артобстрел, и осколок снаряда попал папе прямо в сердце. Они похоронили своего командира под березой, написали, кто он и что, и пошли в бой, отомстить за него.

Могилу Чибрякова 7 лет назад нашли следопыты из Киришей. Сегодня Григорий Георгиевич Чибряков перезахоронен в братской могиле в Киришинском районе Ленинградской области, в селе Жарки. Его письма семья хранила, но после войны к маме Валентины Григорьевны приехал его сослуживец и попросил некоторые из них — объяснил, что хочет написать книгу. Около 10 писем он забрал, вспомнила Валентина Григорьевна, и пропал. Ни книги, ни писем они уже не получили.

Кроме немногих писем отца, она хранит и письма своего свекра, Иосифа Мироновича Воскобойника. На фронт, вспоминает она, он отправился уже подготовленным — в армии он служил с 1940 года, в украинской: семья Воскобойник родом из Жмеринки, из Винницкой области, ее эвакуировали в Сибирь с началом войны.

19 мая 1942 года
Здравствуй, дорогая Клара!
Только что получил твои два письма, за 25 и 29 апреля, за что от души тебе благодарен. И вообще я все твои письма получил. Три дня тому назад тебе и сыну написал письмо, сегодня от Тони получил письмо. Позавчера опять был в бою и вышел благополучно. Вообще, как я уже тебе писал, что сейчас находимся в такой обстановке, где ежеминутно можно ожидать бой. Живем в окопах, очень часто перестрелки. Пока я жив и здоров, креплюсь и не падаю духом. Не волнуйся. Ничего не поделаешь, как судьба скажет, так и будет, будем надеяться, что всё будет в порядке.
Больше у меня ничего такого писать нету. Прошу тебя еще раз, не волнуйся. Береги свое здоровье и сына. Пиши побольше. Я сейчас мало пишу, обещаю, в следующий раз больше писать. У меня конверты на исходе, в каждое письмо вложи конверт с обратным адресом. Пиши адрес Моисея. Будь здорова. Желаю тебе всего хорошего. Обнимаю и целую тебя и сына крепко.
Твой Иосиф.

Внучка Валентины Григорьевны Марина рассказала, что ее прабабушка Клара вспоминала, как семья срочно, в спешке бежала из Украины без документов, спасая 5-летнего сына. Она говорила, что они буквально шли по выжженной земле: территория Украины уже была захвачена немецкими войсками.

— Мы спрашивали, почему они только до Татарска доехали — «ну как давали литер». То есть сколько было денег, до такой станции и отправляли, — объяснила Валентина Григорьевна.

14 марта 1942 года, 12 ч, город Калинин
Здравствуй, дорогая Кларуся!
Только что приехали на станцию Калинин, а что дальше будет, пока неизвестно, выгрузимся ли здесь или дальше будем следовать, нам не говорят. Я решил пока написать, дабы успеть бросить в почт. ящик. Из Москвы вчера отправил письмо, изменений пока никаких нету, всё по-старому. Если здесь не выгрузимся, наверное, в Ленинград поедем.
Проезжали населенные пункты, где топтали сапоги фашистские сволочи, везде и всюду громили, жгли, грабили и при отступлении население угнали с собой, а дети остались без родителей, ходят и просят. Глянешь на это всё, вспоминаешь наши места и наших, которые остались там, что плакать хочется. Но плачем ничем им не поможешь, надо крепить себя и мстить за всё и за всех, громить фашистских палачей до конца.
Вот пока и всё, будь здорова, не волнуйся. Целую тебя и сына. Твой Иосиф.
Целую всех наших, привет всем.
Посылаю две открытки, дашь деткам, пусть напишут своим папам свои пожелания.

Сохранившиеся ветхие письма немного страшно брать в руки, но видно, как часто их перечитывали. Особенно по письму, сложенному тем самым фронтовым треугольником, когда конвертов уже не было: потрепанное по краям и на сгибах, оно всё еще хранит все печати о пройденной цензуре и настроение фронта.

9 июня 1942 года
Здравствуй, дорогая моя Клара!
Последние дни я почти каждый день пишу, хоть и нечего писать. Однако буду выполнять обещание, буду повторять то же самое, лишь бы ты получала от меня письма и не волновалась.
Сегодня переехали из передовой в другое место, как будто бы на отдых. Нас сменили другие люди, не знаю, надолго ли это, однако сегодня уже отдохнул немного, поспал спокойно в хате, а то всё время в окопах, решил тебе написать письмо. Так у меня всё по-старому, за исключением одной новости, о которой я тебе уже писал, а сейчас повторю. 3 июня сего года меня бюро ПК полка приняло в кандидаты членов ВКП(б). Вчера я уже присутствовал на парт. собрании, где пробовал выступить. Мне поручили уже нагрузку агитатора и вообще пока я себя зарекомендовал хорошо, и как будто бы мнение у командования обо мне неплохое. Не знаю, как дальше будет, но надеюсь не сдать позицию, а наоборот добиваться и еще кое-что. Да, между прочим, согласно указания ЦК ВКП(б), кандидатский стаж для отличившихся в отечественной войне установлен три месяца, а потом после истечения данного срока переводят в действительные члены.
Так я жив, здоров и невредим. От Моисея я получил письмо, у него всё в порядке, сегодня напишу ему ответ.
Вот и обо мне всё. Теперь очередь за тобой написать, какие у тебя новости. Ты за последнее время начала очень редко писать. Правда, надоедает каждый день повторять то же самое, однако в настоящее время этим считаться нельзя и нужно писать пусть немного, но почаще. Мне советуешь так делать, а сама не выполняешь. Я если пропускаю дни и не пишу, так и знай, что обстановка такая, и сие от меня не зависит, а тебя прошу быть аккуратной, писать почаще, ведь всегда можешь уделить несколько минут и написать письмо или хотя бы несколько слов. Пиши, как твое здоровье, также и сына, как его поведение, получил ли он мое письмецо и как оно повлияло на него. Перестал ли он кашлять, как с твоим огородом, где ты взяла семена и далеко ли это, какая погода, бывает ли лето тоже когда-нибудь в Сибири или его совсем не будет. Здесь я лета совсем еще не видал. Всё время дожди и холод.
Вот и всё, будь здорова, желаю тебе всего хорошего, обнимаю и целую тебя и сына крепко.
Привет нашим, целую всех. Твой Иосиф.
Привет твоему директору и всем знакомым сотрудникам твоего коллектива. Иосиф.
(Дописано по левому краю письма) Прошу прислать конверт с обратным адресом.

В июле семья Воскобойник получила телеграмму: служивший в конном отряде старший сержант Иосиф Миронович, находясь на фронте, пропал без вести 15 июля 1942 года.

— Похоронка пришла на без вести пропавшего, потому что эшелон отправляли, они ехали на Ленинградский фронт тоже, и бомба попала в этот эшелон — там было нечего искать, были только воронки. И лошади погибли, и люди погибли, — рассказала Валентина Григорьевна.

Марина вспоминает, что четверо ее прадедов воевали, но только два из них с войны вернулись. Говорить о ней они не любили. О том, что один из них, Данил Лисейкин, получил медаль Отечественной войны 1-й степени, его семья узнала только в музее Великой Отечественной войны в Москве.

Письма и истории — главные свидетельства событий прошлых лет. Так, новосибирец Юрий Пчелинцев через архивные документы пытается выяснить всё о необоснованных обвинениях в адрес своего прадеда, его приговоре, последующем расстреле в 1937 году и захоронении в групповой могиле.