«Мама год уговаривала вернуться»

Сибирячка Александра Ядрихинская уже 10 лет живёт на самом таинственном и колоритном континенте — в Африке. Выпускница НГУ уехала в Китай на летние курсы, где влюбилась в инженера из ЮАР, которого, как в фильме, увидела на берегу океана, вышла за него замуж и переехала к нему на родину. Теперь же у Александры двое детей, с ними она проводит время на прогулках по уникальным заповедникам с крокодилами, бегемотами, жирафами и слонами — и до сих пор пытается привыкнуть к африканскому транспорту и врачам, которые заставляют вспомнить о том, что живёт она в стране третьего мира. НГС продолжает проект «Сибирь, до свидания», в котором мы рассказываем о новосибирцах, навсегда уехавших за границу. НГС узнал у Александры, сколько стоит жизнь в ЮАР, почему она боится выходить на улицу и каково жить рядом с логовом чёрной мамбы.

Летом 2007 года в Китае я познакомилась со своим будущим мужем Энтони, познакомились мы в Циндао (китайский город на берегу Жёлтого моря. — Прим. ред.). Я училась в НГУ на востоковедении, диплом я защищала по китайской литературе. Мы с однокурсниками-востоковедами приехали на летние курсы, а он занимался ремонтом одного из ЮАРских судов в местной гавани. Сразу стало понятно, что одному из нас придётся переехать. Я ещё заканчивала университет, а у него уже была стабильная работа, дом, да и с языком мне, конечно, было проще. Пару раз я приезжала погостить, а через год — летом 2008-го — переехала насовсем.

Я, честно, никогда особенно не стремилась уезжать за границу, не было такой цели в жизни, но всегда был интерес к Африке. А с Энтони с самого начала было всё очень просто и всё понятно. Даже не было вариантов не продолжать отношения, хотя тогда ещё Skype не было и WhatsApp, а только SMS и ICQ.

Первый вопрос, когда я говорила, что познакомилась с парнем из ЮАР, у всех был: «Он чёрный?». Мама меня весь первый год уговаривала вернуться, а папа как-то совсем не переживал. Они с Энтони заочно друг другу понравились. Потом мы с Энтони приехали на Новый год в Новосибирск, они познакомились друг с другом, и мама как-то смирилась. Друзья меня поддерживали от начала до конца, особенно первое время, когда было трудно. Они давали советы, подбадривали, лайкали фотки и требовали ещё. К нам на свадьбу приезжали дядя и тётя и мои друзья из Новосибирска, а на рождение моего первого сына приезжали мама с младшим братом. Они были в полном восторге, в основном от климата, хоть здесь и была зима.

Мама до сих пор изобретает способы переехать сюда на ПМЖ

Сейчас живём мы в городе Дурбане. Языкового барьера между мной и Энтони особенно не было, потому что мои родители очень много вложили в мой английский. Но когда я переехала, поначалу было трудно с их акцентом, особенно с африканерами (народ в Южной Африке, потомки колонистов из Голландии, Германии и Франции. — Прим. ред). Вдобавок они слова из африкаанса (германский язык, один из 11 официальных в ЮАР. — Прим. ред.) любят вставлять, поэтому стала брать уроки африкаанса. Помогло.

Кроме того, оказалось, что заводить новых друзей на новой родине совсем непросто! Даже с соотечественниками-эмигрантами не всегда получается найти общий язык.

«Белым труднее устроиться на работу»

Главной трудностью первое время была полная зависимость от мужа: здесь очень высокий уровень безработицы и очень жёсткая иммиграционная политика. Очень трудно устроиться на работу, особенно иностранцу, поэтому первые два года я искала работу. В целом белым труднее устроиться на работу, особенно на государственную, потому что официальная политика проводится такая, что африканцам отдаётся предпочтение, и только если белый более квалифицирован — возьмут его. Устроилась я в итоге в компанию, импортирующую домашний текстиль из Китая. Тут востоковедение очень слабо развито, люди с китайским — редкость. На работе к сибирскому происхождению относятся сочувственно: большей частью в офисе люди семейные, переживают, что родители и братья от меня так далеко.

Будучи одной из более благополучных стран на континенте, ЮАР борется с острой проблемой нелегальной иммиграции, что сильно осложняет жизнь легальным иммигрантам. Дорого не столько из-за стоимости, собственно разных взносов и формальностей, сколько из-за постоянных поправок к иммиграционному закону, за которыми просто невозможно уследить, поэтому приходится пользоваться услугами иммиграционных агентств. Я подала на вид на жительство в 2015 году (согласно закону, через пять лет после заключения брака). До сих пор жду решения. В моём настоящем разрешении на временное пребывание (их дают на срок от 1,5 до 3 лет) прописаны имя и номер паспорта мужа и настоящее место работы: если менять мужа или место работы, нужно новое разрешение, это занимает месяца четыре, и работодатель (подписанный контракт — один из документов, необходимых для оформления разрешения на временное пребывание с разрешением на работу) должен дождаться выдачи разрешения, прежде чем официально трудоустроить иностранца. Если местного мужа нет, то нужно ещё письмо из министерства труда, что не нашлось местного, который мог бы занять эту вакансию.

Кстати, по поводу отношения к светлокожим — очень трудно ответить политкорректно. Тут вообще быстро учишься осторожно обращаться с вопросами расы и суждений, с этим связанных. Апартеид (официальная политика принудительного расового разделения, которую проводили в ЮАР. — Прим. ред.) закончился в 1994 году, и ещё очень живы воспоминания о том, как было до этого. Очень остро ощущается, что нынешняя суровая для подавляющего большинства реальность обусловлена не во всём, но какой-то частью этим колониальным прошлым.

Стоимость жизни здесь, с одной стороны, дешевле, чем в России: не надо платить за отопление и горячую воду. Вообще можно весь дом перевести на солнечные батареи, а воду собирать дождевую специальными баками, и за ЖКХ оплата тогда минимальная. Но если всего этого нет, то квартплата, вода, электричество (горячая вода из электрического нагревателя) — всё по счётчику — нам обходятся на двух взрослых и двух детей в среднем 250 долларов в месяц. По поводу медицины и образования — есть государственная система, но мы ей не доверяем, поэтому визит к терапевту — 30 долларов, к специалисту — от 60 долларов и выше, в зависимости от профиля. Частные больницы, если нет страховки (она стоит от 100 долларов на человека в месяц), просят депозит 1000 долларов, прежде чем вам предоставят койко-место. Качественное образование очень дорогое, полугосударственная школа («началка») — 3000 долларов в год, можно попроще — около 1000 долларов. Высшее образование мало кому доступно, есть гранты для «ранее притесняемых» — это африканское население, индийцы, люди смешанной расы, но не для белых. Поэтому они учатся или на вечерних курсах, или дистанционно. Мало кто себе может позволить учиться и при этом не работать.

Общественный транспорт здесь не очень надежный и безопасный, а прав у меня первое время не было, очень трудно было самой куда-то выбираться. Тут всего три вида общественного транспорта: автобус (довольно надёжно и безопасно, но мало и редко), поезд (надежно, но небезопасно — садовник свекрови красит свои седые волосы, чтобы на него не нападали) и самый популярный — маршрутки (не все они в хорошем состоянии, как водят маршрутчики — вы сами знаете, и небезопасно тоже — не стоит доставать телефон, могут и отобрать). Да и в принципе здесь нет ощущения безопасности: на окнах решётки, вокруг сада забор, в доме сигнализация. После темноты ездить опасно, гулять в центре города опасно, останавливаться помочь кому-то опасно — бедность, безработица, наркотики. Город не весь, конечно, плох, но просто довольно много мест, куда лучше не попадать даже среди бела дня. Нужно о них знать.

Энтони, конечно, в мой первый приезд старался показать мне самое лучшее: сафари, крупнейший аквариум на континенте, прогулки верхом, райские пляжи, но это оказалось далёким от повседневной реальности. Пока что ЮАР — всё ещё страна третьего мира, хоть здесь и намного лучше, чем в остальных странах Африки.

Благодаря тёплому климату очень многие живут в загородных домах. Как сказала одна моя новосибирская подруга, посмотрев на фотографии: «У вас постоянный контакт с природой!». Обезьяны таскают зёрна из кормушки для птиц, а если не закрыть окна — могут и в дом залезть: разворотят всю кухню, съедят хлеб и сахар. Птиц столько, что летом по утрам волей-неволей просыпаешься на рассвете от настойчивого чириканья на разные лады. По стенам ползают гекконы и едят 7-сантиметровых тараканов. Под камнями и корягами в саду, немного поискав, нетрудно обнаружить какую-нибудь неядовитую змею, хотя вот кусочек кожи чёрной мамбы нашли недавно. На улице вряд ли можно встретить какое-нибудь опасное животное, но в саду или на природе — очень вероятно. Младший брат Энтони раньше подрабатывал тем, что давал объявления и убирал змей из домов. Он регулярно нам рассказывает про чёрных мамб и других ядовитых змей в нашем районе. В местной хронике тоже часто встречаются про них сюжеты.

В пределах 20 минут от дома есть пять разных заповедников, куда мы регулярно ходим гулять. Каждые выходные друзья и семьи собираются где-нибудь «на шашлыки», только жарят стейки и сосиски. Называется это мероприятие «брааи» (в переводе с африкаанса — «гриль»), сидят вокруг костра, общаются. Так очень легко знакомиться с новыми людьми — хозяева никогда не отказывают в просьбе привести пусть даже совсем им незнакомого приятеля.

Про стереотипы о России — конечно, первый вопрос стандартный: «Там холодно?». И очень удивляются, когда говоришь, что и жарко тоже бывает. Обычно спрашивают про то, что близко и понятно: погода («А там бывает трава?», «А что, не всё время снег?»), еда («А похожа на нашу?»), бытовые вещи. Помню, поначалу ещё просили сказать что-нибудь с акцентом, как у русских в голливудских фильмах. Попадались люди, которых интригует русская история, кто хотел бы побывать в Петербурге. А один раз попался индиец по имени Яшин — его отец был фанатом знаменитого футболиста.

Мне после чемпионата мира по футболу в этом году позвонил один местный знакомый и выражал искреннее удивление, что Россия — это совсем не холод, серость, толстенные пальто и лохматые шапки, которые всему миру показывает Голливуд, что люди совсем не несчастные и угнетённые, а очень даже довольные жизнью.

Близость к океану и тропический климат — весь год как лето в Новосибирске: хорошее лето летом и плохое лето зимой. Как будто вдруг перенёсся в сказку Чуковского: «...Где гуляет Гиппо-по по широкой Лимпопо...». К слову, до ближайшего «гиппопо» часа за три можно доехать на машине. В двух часах езды от нас — горы Дракенсберг, где даже иногда выпадает снег зимой. Это всегда большое событие: все скорее едут делать снеговиков и играть в снежки. Получается, в пределах одной провинции — столько разнообразия! Зимой в ЮАР +10...+20, а летом +22...+35, в Дурбане очень влажно, но я не скучаю по холоду — я жару люблю, но скучаю по снегу под Новый год.

Вообще, никуда переезжать не планирую, но если здесь политическая ситуация переменится в худшую сторону, то, конечно, придётся. Вряд ли в Россию, потому как для мужа — без языка и с его специальностью — это не самый лучший вариант.

Читайте также:

Сбежали от зимы: истории трёх сибиряков, которые зимуют в странах у моря. Они рассказали, как зарабатывали там, сколько тратили — и почему это дешевле, чем жить в Сибири.

Понравилось? Все истории переехавших новосибирцев — в рубрике «Сибирь, до свидания!».