С позором сбежала с рейса: журналист НГС устроилась на работу кондуктором — что из этого получилось

Люди этой профессии с завидной регулярностью попадают в сводки новостей, и повод у таких сообщений обычно нелестный. То они ребенка на мороз из автобуса высадят, то с пассажиром подерутся. Не работает безнал или нет сдачи со ста рублей — у «типичного кондуктора» вновь виноват пассажир (мы не придумываем, такая история в Новосибирске произошла два года назад). Во многом из-за таких новостей первая ассоциация со словом «кондуктор» у многих — это грузная тетенька-хабалка с тяжелым ненавидящим взглядом, для которой хамство — стиль жизни. Ее главное предназначение — портить настроение всему автобусу (троллейбусу, трамваю — да неважно) на неделю вперед, а если человек вышел из транспорта с улыбкой — считай, с работой не справилась. Хотя, казалось бы, что сложного в этой профессии? Научись отсчитывать сдачу, тыкать по кнопкам терминала и добавь в лексикон несколько вежливых фраз — и вот он, идеальный кондуктор. Редакция НГС поставила эксперимент — мы отправили работать кондуктором в троллейбус нашего журналиста Алёну Истомину. И этот рабочий день стал самым ужасным в ее жизни — хотя ей даже не пришлось считать сдачу. Подробности — в нашем репортаже.

На часах 06:40 утра, в депо начинается рабочий день. Я и обычно где-то до обеда чувствую себя зомби, которого злыдни выдрали из могилы и силой заставляют двигать обездвиженными конечностями, а с пробуждением на четыре часа раньше привычного веки совсем отказываются разлепляться. Мозг вроде включился, но почему-то выдает план или умереть, или сбежать прямо сейчас как свою главную защитную реакцию. В депо «Горэлектротранспорта» вижу с десяток троллейбусов-близнецов, по наитию нахожу нужный — под номером 1226. Залетаю.

В депо за мной закрепили наставника — кондуктора Оксану Зенкову. Кататься будем вместе с водителем Анастасией Кузякиной. Женщины наблюдают, как я затягиваюсь сигаретой, и отправляют меня в нокаут новостью о том, что во время работы перекуры мне не светят. В туалет-то часто нет времени сходить — только на конечной станции. Даже если пробка, сидишь и терпишь. Мысленно вычеркиваю обе профессии — и кондуктора, и водителя — из списка тех, которыми я могу заняться.

Водитель мне попалась из тех, про кого когда-то писал Некрасов, только вместо коня — троллейбус. И не надо никакой горящей избы — и без нее видно, что женщина «в беде не сробеет». Анастасия с четырех лет хотела сидеть за рулем. После школы, в 17 лет, переехала из деревни в Новосибирск. Хотела работать в такси, но туда брали только с 21 года. Отец нашел объявление — «требуется водитель троллейбуса». Но брали только с 18 лет, пришлось год ждать.

— Я не понимала, что такое троллейбус, а что трамвай, — вспоминает Анастасия Кузякина. — Пошла, говорю: «Мне надо где руль есть». Они меня на трамвай, говорю: «Нет, мне нужен руль». Дали троллейбус. Вот и езжу почти 37 лет уже.

Первое время мужчины-коллеги с опаской относились к женщине-водителю. Заезженную шутку про бабу за рулем и гранату Анастасия выслушивала по десять раз за день. Это сейчас стало больше водителей-женщин, а мужчин осталось так мало, что впору про них анекдоты шутить.

— Раньше дороги свободные были, народу на остановках много было — работай не хочу, — сетует водитель. — А сейчас ужас что творится. Весь день в этих пробках стоишь и стоишь.

06:53 — троллейбус трогается из депо. Я работаю на маршруте № 23, от «Сада Дзержинского» до главного вокзала. От конечной до конечной ехать ровно 33 минуты, но это без пробок. Пока едем до остановки, кондуктор Оксана Зенкова проводит короткое обучение. Наставник работает обычно со всеми новичками, но у меня все-таки есть поблажка — наличные деньги за меня будет считать кондуктор. Только я выдыхаю, как мне прилетает очередной удар под дых — невнимательный кондуктор может попасть на деньги и с терминалом. Достаточно перепутать кнопку 1 (безналичный расчет) и 7 (наличка). Билет-то будет просчитан налом, а человек расплатится по карте. Значит, надо будет добавить в кассу свои кровные 24 рубля. В конце смены количество проданных билетов должно соответствовать размеру собранных денег. Недостача — за счет кондуктора. Моя наставница говорит, что у нее такого почти не бывает. Сноровка!

Время конца и начала поездки по маршруту записывается в путевой лист. Сюда же лучше записать «безбилетчиков». Оксана объясняет: детей она никогда не высаживает. Но если придет контролер, количество билетов должно совпасть с количеством пассажиров. Иначе — штраф.

— Если нет у него денег, откуда он их возьмет? — рассуждает женщина. — Ну выйдет он на следующей остановке, но деньги у него от этого не появятся. И что ему делать?

Обычно, когда я езжу в транспорте, всегда смотрю на других пассажиров. Замечаю интересные прически, необычные сумки, платья, татуировки, разрез глаз и просто симпатичных людей — я просто люблю всё красивое. В этот раз я не видела людей совсем. Мне было просто некогда на них смотреть. Я не вспомню ни одного человека. Только руки, много рук.

Первая остановка. Я бегу к пассажиру. Руки дрожат. Я никак не могу правильно оторвать билет. Оксана нервничает. Слышу: «Двери открываются», а у меня еще человек пять с первой остановки не получили свои билеты. Запинаюсь об свои же шнурки, чуть не падаю. Оксана раздраженно забирает у меня терминал. За пару минут обходит пассажиров и объясняет: от быстрой и правильной работы кондуктора зависит зарплата и водителя, и самого кондуктора.

За один билет они получают 1 рубль 15 копеек. Выполненная норма в 650 билетов — это плюс 40% к оплате. Кажется, копейки. Но в месяц у Оксаны Зенковой выходит не меньше 30 тысяч рублей.

— Есть у нас и те, кто тысяч по девять получает. Не понимаете почему? — кондуктор осуждающе поджимает губы. — Работать не хотят, не выходят на рейс, месяц дома просидят, а потом жалуются: что-то не то мы получили. А есть и те, кто совсем уже. Берут и деньги себе в карман складывают. Их проверяющие штрафуют, даже увольняют. Есть и такие у нас, что уж скрывать.

Ближе к 8 утра людей становится меньше. Кондуктор помпезно возвращает мне терминал. По расписанию в 10:50 у нашего рейса обед. Но мы не успеваем приехать к этому времени на конечную остановку из-за пробок. Водитель перекусывает во время остановок остывшими пельменями. Кондуктор за всё время не присела поесть ни разу. И я с ней.

— Не понимаете, почему пробки? — ворчит Оксана. — Вон убирают как. Вообще не убирают. Из-за этого всё колом. Как будто снег в Сибири каждый раз зимой неожиданно выпадает. А мы страдай.

Люди сливаются. От человека к человеку надо идти быстро. Замешкаешься, не рассчитаешь всех на рейсе — часть так и уйдет без билетов. В голове гудит, я не понимаю, кто рассчитался, кто нет. Моя наставница подсказывает: лучше сидеть на месте кондуктора, оттуда лучше видно, кто зашел на остановке. Сижу. Слабо помогает.

— Ты смотри, кто тебе деньги и карты протягивает, к тем и подходи, — шепчет мне Зенкова. — Если много работы, мы смотрим только на руки. Люди же приходят не за тем, чтобы бесплатно прокатиться. А если пропустишь кого-то, ничего страшного.

Парень лет 20 смущенно тыкает по терминалу. Из раза в раз выпадает отказ, «недостаточно денег на карте». Оксана тихонько берет меня за руку и отводит в сторону.

— Видно же, что нет денег у мальчика, — объясняет она. — И что с того? Он же нормальный, видно. Со всеми бывает. Я иногда вижу, что у человека нет, делаю вид, что не заметила его. Бывает, что ко мне сами подходят, объясняют. Что я, не человек, что ли?

Время тянется медленно. Я уже считаю часы до конца рабочего дня. Эта смена работает до пяти вечера. Обход пассажиров кажется простым. Но когда делаешь это из раза в раз, начинает тянуть спину. Жалею, что пропускала в школе уроки физкультуры. Да и сейчас придумываю себе всевозможные отговорки, чтобы пройти мимо фитнес-клуба. Вот оно мне и аукнулось.

Кто-то говорит «спасибо», другие молча суют мелочь. Мне, в принципе, это не важно. Просто хочется, чтобы всё прошло спокойно. И быстрее закончилось. Вижу очередные руки, женщина бросает карту на терминал. Отказ. Ловлю приказной взгляд с ноткой недоумения и презрения. Требовательный голос: «Положите ее нормально, я, что ли, вам это делать должна?». От усталости не спорю. Просто прикладываю карту к терминалу и иду дальше.

Замечаю, как меня исподтишка фотографирует долговязый парнишка. Хихикает, смотрит на меня, опять самодовольно хихикает. Не сразу, но я всё же узнаю его — это мальчик из моей деревни, на несколько лет младше меня учился в школе. Ухмылки парня замечает и моя наставница. Тяжело вздыхает.

— Есть вот такие, кто относится к нам, как будто мы люди второго сорта, — печально улыбается женщина. — А ведь это такая же работа, у нас и образование есть, и получаем мы очень даже хорошо. Может, намного больше вот этого мальчика. А он своим поведением, я даже не знаю... Стараюсь не замечать таких. Я знаю, что я ничем не хуже, — хоть и из деревни, но у меня же своя профессия есть, я медработник.

Оксана работает кондуктором уже 13 лет. Сама она из Колыванского района. Выучилась и работала медсестрой, но всё закрылось, в деревне работы не стало. А тут и дочка подрастать начала, надо было учить. В деревне к тому времени остались одни пенсионеры и алкоголики. Семья переехала в Новосибирск. Муж Оксаны отучился на водителя троллейбуса, она пошла с ним работать. Временно. Да так и осталась. Уже и муж перешел работать на стройку, и внук скоро в школу пойдет. А она так и работает тут.

— Сама не уйду, только если уволят, — смеется женщина. — Мне нравится, я уже привыкла. Работа сложная, но привыкаешь и кажется нормальной. Вот нравится мне тут, и всё. Даже не знаю, как вам объяснить.

В салон заходит мужчина с бутылкой пива. Отхлебывает, достает телефон, шумно разговаривает. Киваю на него, Оксана машет рукой — пусть.

— Выгоняю только шумных, вот он сидит, ничего не делает, разговаривает. Он же никому не мешает, — рассуждает Зенкова. — По молодости я нарывалась, а сейчас понимаю: а зачем? Его задача — спокойно проехать, моя задача — спокойно довезти. У других бывает: вон был случай, женщина кондуктора покусала. Поругались из-за маски. А у меня спокойно. Я довольна своими пассажирами. Скандалы у меня редко бывают. Рубля не хватает — я и без рубля провезу. Бывают пьяные. Но и пьяные мне интеллигентные попадаются. Они не хотят связываться, еще быстрее заплатят.

Женщина объясняет, что лучше выговор получить за ту же маску, чем устроить разборки с пассажирами. Про масочный режим кондуктор рассуждает так: если ввели закон, полиция должна следить за его соблюдением, а не добавлять лишней работы кондукторам. Она просит пассажиров без маски надеть ее, но не настаивает. Рассчитывает и таких.

— А смысл? Это показуха просто. Сознательные пассажиры в масках, несознательные — без, — объясняет моя наставница. — Тут же садятся и начинают снимать. С каждым ругаться? К детям я не придираюсь. Предлагаем надеть маски, но у него может и не быть ее, и взять он ее нигде не может.

— Почему я должна сказать, что мне шесть лет? Мама, мне семь, я во второй класс пошла, — девчушка требовательно теребит за пальто симпатичную женщину.

— Еще раз повторяю: просто молчи, и всё! — шипит молодая мать. Поднимает взгляд, видит меня. Закатывает глаза и рассчитывается за два билета.

Прохожу дальше. Замечаю женщину с ребенком, она платит за один билет. Собираюсь уходить, меня тормозит кондуктор — девочке лет десять. Ее мама делает такой же жест глазами, как и предыдущая. И платит.

— Возраст ребенка — это то, с чем чаще всего обманывают, да, — вздыхает Оксана. — И еще бывает так смешно, когда дают тысячу, пятьсот рублей. И я вижу в глазах надежду, что у меня сдачи нет. А у меня сдача есть всегда, всегда сама свою беру — это же мои деньги. А в остальном... Знаете, а ведь я часто сдачу даже не считаю, когда людей много. Люди же не идут, чтобы обмануть. Если только по ошибке это получится. Все стараются достойно это сделать.

Третий час дня. Отсчитываю время до конца рабочей смены — бесконечно долго. Спина не разгибается. Голова идет кругом, подташнивает. Желудок выкручивает. Вижу Центральный парк. Вспоминаю, что дома остался приготовленный борщ. Отдаю терминал кондуктору, объясняю: схожу на обед и вернусь. Как раз успею к четырем, когда поедут в депо и вернутся считать сдачу.

— Устала? — немного насмешливо улыбается моя наставница. — Не вернешься. У нас молодые все так. Недавно девочка твоего возраста день отработала и ушла. Просто не вернулась в депо. Так и получается, что молодых почти нет. В основном преклонного возраста работают. Зато пожилых много. Есть женщина, ей 82 года, а она всё работает.

Я уверена, что вернусь. Но после обеда я падаю на кровать на минутку. И еле открываю глаза утром следующего дня, опаздываю на работу. Спина болит еще дня три. Кажется, задание я провалила — я не могу сказать, как на самом деле работать кондуктором, полноценно, весь день. Но этот эксперимент я запомню навсегда.

Новосибирцы частенько жалуются на поведение кондукторов и самих водителей — два года назад об этом говорили и власти. Чтобы подтвердить выводы чиновников, корреспонденты НГС отправились к началу первой смены в трамвайное депо, но нашли там самого вежливого кондуктора.