«Под ногами хлюпала кровь». Откровенный разговор с фельдшером о работе в скорой помощи

38-летняя Татьяна Волчкова больше 10 лет работает фельдшером скорой помощи в Краснодаре и последние два года ведет свой блог, где с юмором рассказывает о профессии. Сейчас она в декрете, но уже стремится выйти на работу.

Практически ежедневно Татьяне приходилось сталкиваться с неадекватными пациентами и смертью. Как устроена работа фельдшера, какие выезды запомнились больше всего, почему работники скорой не надевают бахилы и как не выгореть при тяжелой нагрузке — об этом и многом другом Татьяна рассказала нашим коллегам из 93.RU.

— Почему вы выбрали работу в скорой?

— Я никогда не думала, что я буду работать в скорой помощи. Получилось так, что я не поступила в институт и пошла в медицинский колледж, планировала окончить на отлично, чтобы с красным дипломом поступить в институт, стать врачом. Но судьба сложилась иначе. Я пошла работать в школу фельдшером. Спустя три года уволилась. Пришла в скорую, потому что там работала моя подруга. Это был 2009 год. И спустя месяц буквально я поняла, что это абсолютно мое. Мне нравится треш, который мы видим, я люблю приходить на помощь людям.

— Но зарплаты в этой сфере, мягко говоря, невысокие…

— Да, я сейчас никому секрет не открою. Оплачиваемость нашего труда достаточно низкая. В районе 30–40 тысяч рублей — одна ставка. Но всё индивидуально. Многое зависит от категории, образования работника.

Работают в скорой помощи только те, кто действительно любит эту работу, не иначе. В той же частной скорой можно получать больше, в том числе поэтому у нас большая текучка кадров и мало кто приходит.

— Что самое тяжелое и самое приятное в работе в скорой помощи?

— Самое тяжелое — это эмоционально вынести всё это, потому что это работа с людьми, с их горем, с их несчастьем. Мы видим много крови, видим ДТП с летальным исходом. Страшно видеть реакцию близких, когда они теряют своих родных.

Самое приятное для меня в работе — это когда я ощущаю себя счастливым человеком после спасенной жизни, видеть, что я реально смогла кому-то помочь.

— Нередко видим жалобы людей, что скорая помощь едет по два часа. У вас есть система распределения вызовов по важности, как это обычно происходит?

— Всё зависит от повода к вызову. ДТП, травмы, бессознательное состояние, человек при смерти или что-то случилось с ребенком — это первостепенные вызовы. Поэтому очень важно правильно доносить информацию диспетчерам, когда ты вызываешь скорую.

Если это экстренный вызов, то скорая едет, конечно же, быстро — 15–20 минут. Если адрес близко, то доезжаем за 5 минут порой. Если это вызовы, относящиеся не к скоропомощным, а к неотложной помощи, то может скорая ехать и по два часа. Это мы на вызовах пытаемся людям объяснить, потому что кто-то вызвал на температуру, а кто-то вызвал с травмой ноги, куда мы поедем? Конечно, на травму.

К сожалению, сейчас сильно загружена скорая помощь… И так мало сотрудников приходит. В 2009 году, когда я устроилась, было гораздо больше бригад на подстанции. Сейчас их в два раза меньше, поэтому иногда не успевают физически. Но на самые экстренные случаи в первую очередь отправляются бригады.

— А есть время на обед?

— Когда люди видят, что скорая помощь где-то остановилась и что-то себе покупает, то сразу, знаете, смотрят с таким презрением. Люди ждут по два часа, когда там температуру приедут снизят, а они тут, видите ли, покупают себе пирожки. Вообще, по норме нам предоставляется время на обед — около часа, но на практике, если поступает экстренный вызов, мы всё бросаем и едем спасать людей. Поэтому бывает так, что едим по пути.

— В своем блоге вы рассказывали, что скорая не делает. Например, не надевает бахилы, не переносит пациентов и не выдает больничные листы. Можете рассказать поподробнее?

— А еще скорая не делает прививок, не делает рентген в своей машине. У нас нет гинекологического кресла, как многие думают, нет МРТ, но не все об этом знают.

Насчет госпитализации и транспортировки. Я вам скажу так: если мы будем носить каждого пациента, у нас будут грыжи во всех отделах позвоночника. У нас как-то в машине скорой помощи была женщина тучная, под 200 килограммов, дала остановку сердца, и нам нужно было ее спустить на землю, чтобы оказать реанимационные мероприятия. Была я, еще один фельдшер и водитель. Все мы худенькие. Мы кое-как ее в порыве спустили на землю, и потом у меня обнаружилась грыжа в поясничном отделе позвоночника. Но в экстренных ситуациях, конечно же, мы помогаем. Зачастую находим тех, кто поможет вынести, но некоторые люди отказываются.

Почему мы не надеваем бахилы — нашумевшая тема. Меня просто поражают случаи, когда человек умирает и на входе нам суют бахилы. Понимаете, люди, которым нужна действительно скорая, они подготовятся. А когда экстренная ситуация, они даже не думают, в чём мы заходим. Вот поверьте. Там, где требуют надеть бахилы, значит, это не скоропомощный случай. А еще мы не надеваем бахилы, потому что они скользкие, а у многих дома плитка. Можно поскользнуться с чемоданом в руках и упасть.

— Вы также поднимали тему, что «скорая — не такси». Что именно вы имеете в виду?

— Я иногда, правда, ощущаю себя таксистом. Допустим, у пациента острый панкреатит. То есть человек ходит, но у него произошло обострение и в поликлинике ему дали направление на госпитализацию. Но когда человек ходит и относительно нормально себя чувствует, он может сам сесть в такси или попросить родственников отвезти. Бывает такое, что приезжаем, а человек и не знал, что можно поехать самому.

Или у ребенка сломан один палец. Папа или мама ведь могут довезти ребенка в травмпункт? Я понимаю, если ногу сломал… Есть поводы, по которым мы можем отказать, но детям — никогда, даже со сломанным пальцем. Но просто ощущение, что нами порой пользуются.

— Периодически в новостях видим, что на фельдшеров напали во время выезда. Как часто попадаются неадекватные пациенты? И что делать в таком случае?

— Практически ни одна смена не проходит без вызовов к алкоголикам или наркоманам. Очень часто люди, проезжающие просто мимо, увидели лежащего на обочине человека, даже не остановившись, — это уже наша боль — вызывают скорую помощь, дают повод «без сознания». Это первая категория выездов, мы несемся, а в итоге получается, что пьяный человек спокойно себе спит.

У меня было два случая, когда замахивались люди. Одного пациента мы забрали пьяного с улицы, везли в больницу, и он начал себя агрессивно вести, за малым не ударил меня по лицу, я увернулась. Он начал кричать, отказываться от госпитализации, мы его высадили. Потому что, если он так себя ведет, значит, он прекрасно себя чувствует. Был случай, тоже пьяный мужчина. Такой крупный. Он спал, сидя за столом. Мы начали его тормошить, нашатырь к носу подставили, он проснулся, увидел нас и давай размахивать кулаками. Мы выбежали оттуда. Отзвонились диспетчерам, что без полиции ничего делать не будем.

Обычно мы либо ждем, когда приедет наряд полиции, но сейчас они тоже могут ехать слишком долго, либо уезжаем, и если там реально нужна помощь, то нас вызывают повторно, уже когда полиция приехала.

— Вам часто приходится сталкиваться со смертью?

— Очень часто. Бывает пару раз в день даже. Я не боюсь трупов. Я уже видела очень многое. Тем более когда не было никаких увечий. Мне не страшно оставаться наедине с уже умершим человеком.

Если это насильственная смерть, то может быть зрелище не из приятных, но в обморок не падаю.

У нас был как-то случай, когда сын отца изрезал. Там было более 19 ножевых ранений. Просто вся комната, стены были в крови. Видимо, он в сонную артерию попал. И вот здесь хотелось бы, кстати, надеть бахилы, потому что просто под ногами хлюпала кровь.

В другой раз нам дали повод «умер — под вопросом». Работодатель не мог дозвониться до мужчины, он три дня не выходил на работу. Он пришел к нему домой и увидел в полумраке, как из кухни торчат ноги. Испугался, выбежал из дома и дождался полицию и скорую. Когда мы зашли — были в шоке все. Там просто на полу лежало полтела человека, вторую половину мы так и не нашли. На теле не было ни капли крови, оно не было обгоревшим. Мы так и не поняли, что с человеком произошло.

— Как совладать с эмоциями, ежедневно переживая чье-то горе?

— У меня как щелчок срабатывает, я вышла за порог — и всё. Я помню случаи какие-то, естественно, но не впадаю в депрессию, я не плачу. Хотя один раз я заплакала на вызове. Это было больше связано с моими материнскими чувствами. Мы приехали к молодой женщине лет 30. У нее была онкология четвертой стадии, наша задача — перевезти ее в хоспис. Она очень плохо себя чувствовала.

И я увидела ребенка, который сидел в соседней комнате. Трехлетний малыш. С ним была бабушка, и она ему сказала: «Иди, попрощайся с мамой». Всё. Тут я не выдержала. На мне была маска, она пропиталась слезами. Было тяжело, особенно когда у тебя есть свои дети. Я понимала, что этот мальчик больше никогда не увидит маму.

— Был ли вызов, который не давал вам покоя после рабочего дня?

— Вообще, когда я сдала смену, сажусь в машину, включаю музыку и абстрагируюсь. Приезжаю домой и провожу время с семьей, не вспоминая о работе. Но был один случай, это была моя последняя смена перед уходом в декрет, еще во время первой беременности. Нам дали ДТП. Маршрутка сбила парня, он переходил дорогу в неположенном месте. Он был весь сломан от головы до пяток. Несколько вмятин на голове… Кровь из ушей, рта, носа… Рядом толпа, все кричат: «Спасайте, помогайте». Мы быстро его погрузили и повезли в краевую больницу. Тогда я приехала домой, легла спать, и он у меня стоял перед глазами.

— Несмотря на негатив, даже в своем блоге вы стараетесь многие моменты показать с юмором…

— Я сама за юмор, потому что мне кажется, в нашей работе без него очень сложно. Конечно, высмеивать состояние человека, в котором он находится, некорректно. Но бывают другие моменты… Когда я работала с доктором-мужчиной, нам дали вызов к женщине. Мы приезжаем, она лежит, прикрытая одеялом. Я говорю: «Давайте я вам сниму кардиограмму». Тут она раскрыла одеяло и лежит вся голая. Причем мне этот доктор рассказал, что не раз к ней приезжал, она и в кружевном белье его встречала. При этом ей не настолько плохо, что она не может одеться. Просто она вот так встречает скорую помощь.

— Кто самые частые пациенты скорой?

— Чаще всего это пациенты, страдающие сердечно-сосудистыми заболеваниями. Это хронические гипертоники. После 50 лет. Ну и очень много бабушек, дедушек от 70 до 90 лет. Иногда гипертонический криз заканчивается либо инсультом, либо инфарктом. Такое бывает.

— Как вы реагируете, когда сталкиваетесь с хамством и агрессией во время вызова?

— Вы знаете, у меня есть правило — я отношусь к людям, как будто я приехала к своим родственникам. И благодаря этому я не выгораю. Второе правило — я всегда людям даю второй шанс. Когда ты заходишь, и начинают сразу с порога: «Вот, где вы были, вы же скорая помощь». Я на эту агрессию спокойно людям объясняю, что мы не сидели в кафе, не отдыхали, мы были на вызове. Показываю время поступления вызова и время его передачи бригаде, у нас же всё отражается в планшетах. Иногда всё равно не понимают. Но я тоже живой человек, бывает, сдают эмоции. Я могу сказать: «Если что-то не нравится, я разворачиваюсь и ухожу».

Это наша работа, но очень многие относятся к нам как к обслуживающему персоналу. Это просто унизительно. Я это не терплю.

— А часто получаете благодарность от людей? Бывает, что вам дарят что-то?

— Да много хороших людей, которые благодарят, звонят на подстанцию, чтобы сказать спасибо конкретной бригаде. Это приятно, конечно. Иногда человек от души дает конфеты, бывает, закрутки, огурчики с грядки.

— После выхода из декрета вы продолжите работать в скорой?

— Да. Мне нравится работать в скорой, сейчас я еще развиваю свой блог, мне очень нравится общение с людьми, в будущем планирую рассказать не только о работе, но и об элементарной первой помощи, которую люди могут оказать себе сами.

— Как получается не выгорать на работе?

— Я не перерабатываю, до выхода в декрет у меня был график день — день или день — ночь и два дня дома. Меня это устраивает. А когда ты начинаешь очень много работать, ты начинаешь уставать. Когда ты устаешь, ты начинаешь злиться, в том числе на пациента.

Благодаря моему мужу у меня получается совмещать такой график работы с личной жизнью и я могу себе позволить работать в медицине.