Рак почки, мочевого пузыря, простаты, послеоперационная импотенция — это, пожалуй, топ наиболее страшных и неудобных тем, касающихся и мужского, и женского здоровья. Невозможность жить как прежде, трубки, мочеприемники, стыд — все это проносится в голове людей с серьезным диагнозом и порой отбирает бесценное время — ведь многие просто не решаются на спасительные операции. Между тем за последнее десятилетие медицина во многом преуспела, врачи успешно справляются даже с самыми сложными и неприятными заболеваниями, операции становятся более щадящими, органосохраняющими, а грамотная реабилитация позволяет возвращать пациентов к полноценной жизни.
О возможностях современной онкоурологии рассказал Павел Андреевич Гаврилов, уролог, хирург, онколог, заведующий хирургическим отделением «Клиники Пасман», выполняющий сложнейшие операции.
— Павел Андреевич, что самое главное в работе с пациентами со столь серьезными диагнозами?
— Есть два ключевых момента. Прежде всего видеть в пациенте человека, относиться к нему с уважением, без пренебрежения, понимать, что он пришел за помощью, и ты оказываешь ему помощь. Лечить человека, а не болезнь — это совсем другой фокус внимания. У нас, врачей, не такой большой поток, как в государственных клиниках, поэтому есть больше времени на работу с пациентом, на то, чтобы уделить ему достаточно внимания. Это то, что принято называть индивидуальным подходом, но не формально.
Поэтому, когда я слышу истории, как человеку сказали: все, вам только ехать умирать, я не понимаю, почему нельзя было поговорить нормально, подготовить, объяснить, ведь мы не только онкологами, мы тонкими психологами должны быть, и к каждому человеку находить подход. Это очень важно. Любое, даже самое радикальное решение можно правильно подать и объяснить.
И даже если мы не можем помочь «волшебной таблеткой», мы можем словом помочь. И этого порой бывает достаточно. Доктора забывают об этом, когда происходит выгорание, но надо стараться. Наталья Михайловна (Пасман, основатель клиники, — прим.ред.) всегда нас этому учит, напоминает, и мы всегда стараемся над этим работать.
Второе касается медицинских моментов — необходимо мыслить нестандартно, стараться не слепо следовать рекомендациям (они применимы не в 100% случаев), а видеть варианты. Может быть, мне повезло, у меня есть большой опыт в хирургии, урологии и других смежных специальностях, я много где работал и много видел, смотрю рекомендации, знаю их, учитываю, но в любой ситуации думаю: может быть, есть лучшее решение? Потому что важно понимать, да, мы спасаем человека, боремся за жизнь, возвращаем жизнь. А какой потом будет эта жизнь, с чем останется человек?
Например, по стандартам рекомендовано удалить мочевой пузырь, но иногда можно подумать, оценить ситуацию, что можно сделать, чтобы качество жизни у пациента сохранилось? И, не пренебрегая онкологическими рекомендациями, мы можем убрать мочевой пузырь, но не полностью, а часть, и при этом человек проживет со своим пузырем не только долго, но и качественно.
Например, если пациент, говорит, что он не хочет удаления, для него это важно, надо подумать, есть ли варианты, а если нет, правильно ему это объяснить. А не кидать бумагу со словами: «иди удаляй мочевой пузырь», как нередко бывает. И он уходит, просто пропадает и теряет драгоценное время.
А если бы такому человеку сразу грамотно объяснили, какие у него перспективы, как он с этим будет жить и что можно сделать, он бы пошел на эту операцию, а сейчас время упущено. Два года назад ему можно было сделать операцию по удалению мочевого пузыря и воссозданию нового мочевого пузыря из тонкого кишечника. А сегодня уже поздно. Но тем не менее надо стараться за жизнь бороться. Да, без удаления теперь не обойтись, и воссоздать орган не получится, но есть возможность убрать опухоль, которая уже распадается, это мешает ему жить, он каждые 15 минут ходит в туалет — это какое качество жизни? Никакое! Какой смысл бороться за этот мочевой пузырь? Никакого! Можно убрать его, ввести трубочку, ввести ее правильно и хорошо, и он может сохранить качество жизни не хуже, чем сейчас, а лучше. Он сможет ночью спать, сможет ходить по улице, гулять и не думать постоянно, где тут туалет, не носить постоянно подгузники. Я уже не говорю о сохранении жизни.
Поэтому всегда надо находить подход к человеку и в любой ситуации показывать все ее грани, дальнейшие перспективы лечения, жизни.
Или, например, пациент с аденомой простаты. Можно действовать слепо и назначить стандартные таблетки, не учитывая, что они плохо влияют на эрекцию. А пациенту важно сохранить интимную жизнь – он молод, жена молодая. А ему все время назначают эти препараты и не рассказывают, что есть другие, что по-другому можно подходить к лечению. Мы не просто назначаем лечение, мы ищем такой вариант, который будет максимально учитывать потребности человека, его стиль жизни, планы на жизнь, необходимость сохранить качество жизни настолько, насколько позволяет современная медицина.
Это максимально неформальный подход, персонифицированный, для каждого пациента свой, но при этом мы не уходим от клинических рекомендаций, а ищем в их рамках максимально комфортный для пациента путь.
— А как же стандарты в медицине?
— Есть стандарты, которые необходимо соблюдать, и мы их соблюдаем, но они разработаны не для каждого случая, невозможно стандартизировать все, поэтому есть клинические рекомендации — мы обязаны их знать, прислушиваться, но необязательно соблюдать в 100% случаев, потому что невозможно все в них указать. Например, у пациента рак мочевого пузыря. У него возник один-единственный метастаз, которого не было раньше. Нигде этого в стандартах нет, никто не знает, как это вести. В такой ситуации думаешь своей головой и решаешь, что будет для пациента лучше, и принимаешь решение. Иногда можно прооперировать, но не факт, что мы это уберем, и не факт, что это будет лучше для пациента: если операция настолько сложная, что опять надо оперироваться, — это беда. Возможно, лучше сделать химиотерапию, два-три курса. А где-то химиотерапию можно заменить фотодинамической терапией (ФДТ), у которой нет такого токсического эффекта. Например, когда кожные метастазы поверхностно расположены, хорошо поддаются деструкции, и пациенту не надо проводить никаких инвазивных процедур, никаких системных, как химиотерапия, воздействий (при условии наблюдения и отсутствия ухудшения, распространения метастаз).
И конечно, не надо забывать о том, что необходимо вести пациента. А не так: консилиум провели, назначили шесть курсов химии, выписали рекомендации, и он ушел на полгода до окончания терапии. А пациент уже умереть хочет после второго курса. Или нет эффекта. Или идет прогрессия. Надо пациента вести, быть с ним на связи, раньше его приглашать, если есть какие-то сомнения, проблемы — и все это тоже не регламентировано.
Поэтому я говорю, что подход к пациенту должен быть не формальным, а человечным и внимательным, а не так, что отправил на полгода и пусть он там лечится, и неизвестно, что с ним в процессе происходит, и может быть, он не вернется.
Но такой персонифицированный подход возможен, только когда у врача есть время — к этому надо стремиться.
— Понятно, что все всегда индивидуально, но все же какой прогноз при таких серьезных заболеваниях, как рак почки, простаты, мочевого пузыря?
— Например, если мы оперируем рак почки на I, II и даже III стадии, можно вылечить человека — прогноз очень хороший. Разумеется, чем раньше выявлено заболевание, тем больше шанс сохранить почку. При удалении мужчинам предстательной железы (при онкологии) мы проводим нервосберегающие операции: сохраняем нервы, участвующие в эрекции, и через 18 месяцев после операции она восстанавливается, мужчина может жить как прежде.
Такие операции мы выполняем лапароскопически — через небольшие проколы, без больших разрезов (как при полостной операции). Восстановление после такого вмешательства происходит намного быстрее и легче.
При раке мочевого пузыря мы делаем все, чтобы сохранить орган, но, к сожалению, не всегда это возможно — заболевание долго никак себя не проявляет и часто обнаруживается на поздних стадиях — тогда приходится удалять мочевой пузырь. Когда пациенты слышат об удалении, впадают в отчаяние, потому что в их сознании сразу всплывают картинки человека с трубками-дренажами, мешочками для мочи, инвалидность, стыд, страх. Иногда без этого не обойтись, но только иногда. Мы выполняем операции Штрудера — в ходе одной операции удаляем орган и заменяем его на искусственный мочевой пузырь, выполненный из тонкого кишечника пациента, который подшивается к уретре и функционирует как обычный: люди ходят в туалет сами, никаких трубок и мешков — человек живет как прежде. Операция выполняется лапароскопически, без разрезов.
Даже если человек уже живет с дренажами и мочеприемниками, мы можем провести реконструктивную операцию, создать мочевой пузырь и вернуть пациента к нормальной жизни.
— Частных клиник много, как сделать правильный выбор?
— Знаете, сложно сказать, в нашей сфере в первую очередь выбирают не клинику, а врача — по отзывам, рекомендациям, по тому, какое решение врач может предложить пациенту. Затем идет выбор в сторону клиники. Клиника предлагает пациенту сервис, атмосферу, удобный график работы, комфортный стационар, оснащение, что особенно важно, если предполагается хирургической вмешательство, и безопасность — очень важно не забывать о значении службы анестезиологии-реаниматологии. У нас современные операционные и блестящие анастезиологи-реаниматологи: Алексей Анатольевич Бутич, Константин Иванович Булыгин, Марина Анатольевна Бояркина. Каждый просто ас своего дела. И у нас слаженная команда. Каким бы ни был блестящим хирург, какие бы он ни проводил сложнейшие, уникальные операции, бывают неожиданные повороты, в которых молниеносно принимают решение и действуют анестезиологи-реаниматологи, в которых мы, хирурги, должны быть на 100% уверены. Потому что любая, даже простейшая операция — это всегда риск. Важно это понимать.
— Вы выполняете сложнейшие операции, редкие из-за их технической сложности?
— Да, мы проводим операции, которые в городе, да и в стране делает очень мало врачей. Например, пластику мочевого пузыря — одномоментное удаление мочевого пузыря с воссозданием его из собственного кишечника. Лапароскопически, без разреза их в нашем городе проводят всего два доктора. И редкие они действительно из-за их сложности. Это самые современные технологии, которые есть на сегодняшний день в мировой практике, призванные возвращать пациентов к полноценной жизни. Благодаря им пациент сам ходит в туалет, у него нет ни мешков, ни трубочек, он крайне редко использует прокладки, в основном ночью, он активный, может выполнять любую работу, и никто не знает, что он делал подобную операцию, от него нет запаха мочи.
Или другой пример. После операций на мочевом пузыре, на простате, на прямой кишке у мужчин часто возникает половая дисфункция. Если пациент хочет восстановить свою половую функцию и вести полноценную жизнь, мы проводим протезирование. Сегодня в городе это также мало кто делает, хотя таких операций должно быть гораздо больше, ведь очень часто страдают молодые активные мужчины. А в нашем городе трехкомпонентные протезы ставит два-три человека, хотя урологов очень много. Да и в России трехкомпонентные гидравлические протезы мало кто ставит, хотя в мире это распространенная операция, которая позволяет мужчинам жить полной жизнью, причем никто, даже партнерша, не догадается, что было какое-то вмешательство.
Поэтому подчеркну: очень важно знать, что многие заболевания, состояния, которые звучат как приговор, таковыми не являются, успешно лечатся, и после них можно вернуться к полноценной жизни. Главное — не отчаиваться.
Для записи к Павлу Андреевичу Гаврилову звоните по телефону +7 (383) 285–60–59.
«Клиника Пасман»:
ул. Карамзина, 92
тел. +7 (383) 285–60–59
pasman-clinic.ru
инстаграм
Лицензия ЛО-54-01-006086 от 11.11.2020.
