Андрей Бекарев: в аптеках продается много препаратов, которые не лечат

Ива Аврорина:
Добрый день, уважаемые зрители, слушатели и читатели НГС.
Сегодня в прямом эфире НГС поговорим с Андреем Бекаревым, владельцем крупнейшей в регионе компании, занимающейся разработкой и выводом на рынок оригинальных лекарственных препаратов.

Анна:
Удастся ли наладить производство лекарств российских и возможно ли не зависеть от внешнего рынка?

Ива Аврорина:
Я когда готовилась [к этому прямому эфиру], нашла стратегию «Фарма-2020», которую утвердило министерство промышленности и торговли в октябре 2009 года. Основная цель этой программы — обеспечение лекарственной безопасности РФ. По ней к 2020 году должно быть налажено в России не менее 85 % лекарств из списка жизненно необходимых и важных лекарственных препаратов. Как обстоит дело сейчас? Каковы перспективы, на ваш взгляд как человека, практически единственного в регионе, который этим занимается?

Ответ:
Сразу оговорюсь, что титул «единственный», наверное, не совсем корректный.
Россия, даже несмотря на существующие сейчас проблемы, интегрирована в мировую экономику. Хотя бы по той причине, что есть возможность приобретения разных продуктов, в том числе и фармацевтического профиля, за рубежом. Поэтому здесь зачастую по многим препаратам место их производства и принцип производства определяет экономика. Если мы говорим по большой группе препаратов, которые дженерического класса…

Ива Аврорина:
Дженерические — это те, у которых есть оригинал и какие-то аналоги производят, действующее вещество?

Ответ:
Грубо говоря, это препараты, которые вышли из патентной защиты, и теоретически их может производить кто угодно, т.е. непосредственно действующее вещество. Кратко для примера объясню. Есть аспирин, а есть действующее вещество ацетилсалициловая кислота. Если вспомните, во времена Советского Союза, она под таким названием и продавалась. То есть аспирин — это торговая марка, принадлежащая компании Bayer. Торговую марку использовать нельзя, а действующее вещество производить может кто угодно и, собственно, продавать под своей торговой маркой. Ровно так же есть большая группа препаратов, которые имеют свои торговые наименования хорошо известные и ряд других, а действующее вещество одно и то же. В основном весь этот объем такого рода препаратов производится в Китае, Индии. В дальнейшем, в том числе даже такие страны, как, условно говоря, развитые европейские или США, в основном там же покупают это сырье, где-то дочищают, упаковывают и продают под своим торговым наименованием. В этом нет ничего удивительного. Единственное, для нас обозначает следующее: некоторые препараты здесь будет производить экономически неоправданно, потому что существует возможность приобрести данное сырье за рубежом, привезти сюда и упаковать. Что, собственно говоря, и происходит.
Другой вопрос, что есть препараты, которые действительно определяют безопасность. И это уже прерогатива государства, которое может эти препараты принудительно фактически реализовывать на территории РФ именно для обеспечения безопасности.

Ива Аврорина:
Но это не значит, что они будут дешевле, чем если их закупать за рубежом?

Ответ:
Очевидно. Здесь уже чистой воды экономика работает.
Можем ли мы производить? Наверное, можем. Но эти объективные условия экономические все равно будут определять, где это будет производиться. В РФ была попытка дать некие преференции так называемым препаратам, которые производятся в России. Но там такой хитрый момент: в основном требовалось фактически только место написать, где производится де-факто упаковка.

Ива Аврорина:
То есть сам препарат привозится откуда угодно, а здесь он у нас только фасуется?

Ответ:
Фактически только фасуется. И он получает статус российского препарата. Наверное, тут, конечно, как первый шаг это целесообразно, а как единственный — это в общем бессмысленное занятие. Это не влечет развития.

Ива Аврорина:
И к безопасности это имеет мало отношения, да?

Ответ:
Здесь вопрос не только безопасности надо рассматривать. Надо понимать, что лекарства могут являться серьезным важным продуктом. Приведу пример Кубы, которая долгое время существовала в условиях очень жестких санкций, но при этом общепризнанно, что там достаточно неплохо развивается медицина. И более того, там есть очень хорошие разработки и в области лекарственных препаратов. И они стоят очень немаленькие деньги. Они это продают, и в том числе это является хорошим источником для бюджета. Есть европейские страны, в которых очень серьезная доля бюджета формируется от лекарственных препаратов. Поэтому здесь рассматривать исключительно с точки зрения безопасности не совсем корректно. Это только одна составляющая. Здесь очень много науки в создании именно региональных препаратов, возможности создания рабочих мест. Здесь надо рассматривать это все в комплексе. Собственное производство — это не только безопасность, но это и фактически развитие собственной промышленности. Это, на мой взгляд, даже наиболее важный параметр в этом случае.

werewr:
Какие именно оригинальные лекарственные препараты ваша компания собирается разрабатывать? Известно, что в среднем доведение лекарственного препарата до рынка обходится Большой Фарме в миллиард долларов. Полагаю, у вас бюджет поменьше. Расскажите, за счет чего вы планируете уменьшить расходы на доклинические и клинические исследования, чтобы дать сопоставимый результат при меньших затратах?

Ива Аврорина:
Известно, что это процесс, который занимает много времени и стоит много денег. У нас была достаточно громкая история в Новосибирске. Небольшая лаборатория, разработали маркер, который на очень ранней стадии рак груди диагностирует. На «Интерре» их всячески наградили, Медведев их наградил. И дальше они сдвинуться не могли, не нашли инвесторов — длинные деньги.

Ответ:
Я думаю, в данном случае и не смогут. Обращаю внимание, что надо очень четко о лекарственных препаратах и о различных других, в том числе так называемых medical devices… То, что касается маркеров, тест-систем и т.д., — это достаточно важные, нужные составляющие, но это не лекарства. У них и зоны разработки другие и т.д.

Ива Аврорина:
Но это тоже требует большие и очень длинные деньги?

Ответ:
Абсолютно верно.
Что касается оригинальных препаратов в РФ. Как ни странно, не очень понятно, сколько их на самом деле есть — именно оригинальных лекарственных препаратов, тех, которые находятся под патентной защитой, только здесь разработаны и т.д., новых. Я позволю себе сослаться на выступление министра здравоохранения Скворцовой. Когда она была здесь в Новосибирске с премьером, она заявила следующее — что, по ее данным, в РФ разрабатываются 44 оригинальных лекарственных препаратов, 3 из которых имеют регистрацию на данный момент. Честно говоря, не знаю точно, за какой период это указано. Она не озвучила период. В этом смысле у меня легкий диссонанс возник. Тот препарат, который был разработан и выведен нашей компанией, тромбовазим, был признан оригинальным, отечественным. Соответственно, он должен быть в этом списке. Но у него находится две свидетельства о регистрации: таблетированная и инъекционная внутривенная формы. У меня невольно возник вопрос. Согласно ее же данным, из этих трех зарегистрированных препаратов два нашей компании. Фактически где-то есть еще один. Это так, как она сказала. Мне здесь сложно что-то говорить.
Действительно, стоимость и, что более принципиально, время, которое уходит на разработку именно оригинальных препаратов, — колоссальные там цифры что в деньгах, что во времени. Не буду скрывать, что когда этим проектом занимался в том числе и я, была иллюзия, что быстро удастся (2–3 года) что-то сделать. Бесполезно. 10 лет — это минимальный срок, который касается разработки именно оригинального препарата, и в том числе доведения его до рынка. Это в том числе завязано на определенные испытания, которые требуются для этого: доклинические испытания, клинические испытания. На мой взгляд, если мы говорим об оригинальном препарате, в лучшем случае минимальный срок все равно будет определяться за 5 лет.
Очевидно, то, что касается затрат, здесь надо понимать, что этот миллиард долларов пресловутый, который называется, — в нем часть затрат связаны с разработкой, а часть затрат связаны с продвижением. В каких пропорциях они делятся — в каждом случае по-разному. Если говорить про наш случай, надо понимать, что в базе того же тромбовазима находились разработки, которые велись еще в середины 80-х годов в СО РАН. Базовые вещи, которые были сделаны, лежат в основе. Считать эти затраты или нет? Если считать эти затраты, то разработка тромбовазима далеко за миллиард долларов уже улетела. Если мы говорим про существующие сейчас вещи, смею вас заверить, цифры тоже крайне не маленькие получаются. Их очень тяжело считать. С 2002 года этот проект существует, долгое время содержалась вся команда (это почти под 200 человек), можете хотя бы здесь посчитать, не говорю про какие-то другие вещи. Мышки, которые шли в эксперименте, уже меряются уже не машинами, а вагонами. Я, конечно, утрирую, но тем не менее…
Все остальное приходится пробивать. Говорить о какой-то осознанной поддержке со стороны государства или чиновников принципиально не приходится. Все дается с боем. Любое продвижение с боем дается.

Ива Аврорина:
Притом что есть стратегия, все говорят: «Нам это необходимо»…

Ответ:
Да.
Есть очень интересные вещи. К примеру, в рамках этой же программы, которую вы озвучили, «Фарма-2020», есть штурмовая идея создания 950 молекул. Заявлены были такие вещи, разработки новых, оригинальных… На это выделяются средства.

Ива Аврорина:
Что такое молекулы в данном случае?

Ответ:
Это действительно то, чего ранее не существовало, принципиально новое действующее вещество. Либо может быть, скажем так, например, технология, которая существующие вещества, которые известны, но которые по каким-либо причинам не могли применяться в человеке, а тут была создана технология, когда создали следующий шаг, и уже можно применять.
Поясню. Дело в том, что экспериментов в пробирке, in vitro так называемых, которые показывали хорошие результаты по разным заболеваниям, огромное количество. Там, где есть хорошие прекрасные данные, где хорошо действует некое вещество. На этапе, когда возникает вопрос, а как же это ввести в живой организм, многие такие разработки уходят в утиль, потому что не находится решение, каким образом можно это сделать так, чтобы можно было применить. Человек — не пробирка, это живое существо. Как в него ввести некий препарат? На этом деле стопорится много разработок, исследований и т.д.
То, что касается тех проектов, которыми мы занимались, там оказался очень забавный нюанс. Была разработана именно технология, которая позволяла создавать на основе в том числе известных ингредиентов, вышедших, как я высказался, в утиль молекул, т.е. новые вещества, которые стали доступны для человека. Примерно по такой технологии был создан тромбовазим. Различные ферменты, которые достаточно хорошо могут действовать в пробирке, в том числе, например, разрушать тромбы, были известны. В пробирке-то замечательно, а как это ввести в человека? Просто ввести в кровоток — это совершенно чужеродный белок, который фактически вызовет анафилактический шок, никакого эффекта не будет. Через желудок — он там разрушается. Это было непреодолимым препятствием.
Технология, которая была в свое время разработана и которая уже в рамках нашей компании была доведена до ума, позволяла данную группу ферментов, пришив их на полимерную основу… В технологии используется так называемый радиационный синтез. То есть пришить на полимерную основу электронным пучком (не химическим путем, а именно через такую систему) действующие вещества. Возникла крайне любопытная ситуация. Организм уже не воспринимал это как чужеродный белок. Он совершенно был нейтрален к иммунным ответам организма. У нас возникла возможность введения его в кровоток. Выяснилось, что прекрасно всасывается через желудочно-кишечный тракт с минимальными потерями и прекрасно выполняет там многие свои функции.
В свое время у нас возникла гипотеза, что благодаря такому пути можно отработать и ряд других веществ. Проверяли гипотезу. На слуху была история с инсулином пероральным, т.е. в виде таблетки. Инсулин — хорошо известное вещество, принцип действия, как его зафиксировать и т.д. Известно, что это проблема практически нерешаема была — введение через желудочно-кишечный тракт. Мы его взяли в качестве модели. Долго с ним работали, именно подтверждая эту теорию, можно ли будет так с другими веществами работать. Нам удалось сделать пероральную таблетку. Она работала.

Ива Аврорина:
На людях испытания тоже проводили?

Ответ:
Нет, это исключительно лабораторные испытания. Дальше этого ничего не пошло. Почему? Потому что был ряд проблем. В первую очередь серьезная проблема была, что очень сложно дозировать введение инсулина в желудочно-кишечный тракт. Слишком много других параметров, которые влияют на количество, которое всосется. Потому что есть много тем там: короткий, длинный инсулин, период развертывания. Регулировать оказалось практически невозможно. В результате реальное применение на больных, конечно, вызывало бы большие проблемы. Мало сделать эту таблетку, ее надо довести до ума, чтобы она работала, а на это нужны большие, колоссальные затраты. Так как мы сами инсулин не производили (вот тоже любопытный пример), столкнулись с чем. Мы пытались получить кристаллический инсулин для экспериментов и обратились во многие зарубежные компании, которые его делают, чтобы купить. Нам отказали продать кристаллический инсулин. Сказали: нам это не интересно. Я в свое время понял, что очень многие решения, связанные с лечением, потихоньку рубятся, потому что тот же инсулин в большинстве компаний5

Ива Аврорина:
Это заговор компаний?

Ответ:
Производится много препаратов, много способов лечения, но не всегда задача вылечить есть. Потому что теряется серьезный бизнес. Как в анекдоте, когда сын врача прибежал к отцу с криками: «Папа, папа, я вылечил наконец твоего пациента, которого ты 30 лет вылечить не мог». А тот за волосы хватается: «Что ты наделал? Это же были наши деньги и твое обучение». Здесь приблизительно та же история. Не всегда есть заинтересованность у многих фармкомпаний и производителей, разработчиков действительно что-то вылечить. То, что касается диабета, — у меня возникло смутное подозрение, что здесь очень похожая какая-то история. Во всяком случае то, с чем мы сталкивались, было очень похоже на это.

kozm:
Интересует доказательная база для применения тромбовазима. В PubMed находится только две статьи, обе по лабораторным параметрам. Статей, демонстрирующих клиническую эффективность, опубликованных в нормальных журналах, не находится. На сайте ссылки ведут только на внутренние отчеты компании второй и третьей фазы, которые не находятся в открытом доступе. В инструкции по применению клинические исследования не описаны. В эпоху доказательной медицины - обьясните, пожалуйста, на основании чего клиницист должен выбрать ваш препарат для его единственного зарегистрированного показания - "в качестве вспомогательного средства в комплексной терапии хронической венозной недостаточности"?

Ответ:
Данный вопрос завязан на непосредственно пероральную форму — таблетку, там действительно есть показание ХВН (хроническая венозная недостаточность). Вторая форма, которая зарегистрирована, внутривенная, — там впрямую прописаны как раз тяжелые показания. В том числе и инфаркты, при которых он применяется, действующее вещество одно и то же. На этапе регистрации препарата есть такая процедура: если вы заявите полный комплекс действия данного лекарственного средства, это мы уйдем в будущее, которое, наверное, десятилетиями измеряется. Потому что каждое заявленное показание нужно будет подтверждать нужным количеством экспериментов и т.д. Поэтому существует практика такая. Берется одно из показаний. Сначала доказывается безопасность, эффективность препарата по этому показанию. Оно заявляется. Проводятся клинические исследования. В данном случае что мы и делали по таблетированной форме, в данном случае капсулированной форме. Выбран был ХВН, где мы имели крайне хорошие результаты. Мы заявились на клинику сначала по нему. Получили результаты, получили регистрацию. Собственно, это и было отражено в инструкции по применению. Параллельно с этим шли эксперименты, шла полная клиника по внутривенной форме. Она существенно более длинной оказалась по времени, примерно на 3 года больше по количеству исследований, испытаний и т.д. То есть мы ее получили. То есть там впрямую прописаны показания совершенно другого плана — не просто ХВН и как вспомогательная терапия. Это объективные вещи, которые пришлось применять при регистрации препарата. Других примеров мы, к сожалению не назовем, потому что я упоминал, что, оказывается, оригинальных препаратов не так много зарегистрировано.
Следующий момент. Нигде, ни в каких инструкциях нет полного описания клинических исследований никаких препаратов, в том числе зарубежных. Это не делается в принципе.
Более того, если вы возьмете большинство в том числе зарубежных препаратов, там предлагается поверить на слово. И тут есть такая очень тонкая хитрость. Есть такой способ доказательства того, что наши препараты лучше (мы, например, говорим про импортные), когда говорят про многотысячные мультицентровые исследования. И тут возникает такая забавная вещь. Первое — существует даже, например, в рекомендациях FDА американских компаний, что есть понятие статистической достоверности. По ряду показаний тысячные исследования бессмысленны. Это не более чем маркетинговая уловка. Потому что здесь, как в истории черепахи с Ахиллесом, догнать невозможно. По одной простой причине. Есть препарат, который 30 лет рынке, который заявляется: мы провели исследования на 30 тыс. человек в 5 тыс. больницах, а вы? А мы говорим: нам заявили вот, например, по тромбовазиму, по внутривенной форме (это инфаркт, тяжелейшие состояния в том числе), у нас общая численность людей, которая была заявлена, нам предъявлена к исследованиям, — порядка 467 человек, и всё. И нам говорят: так у вас там совсем ничего, а вот тут, например, 10 тыс., догоните, а потом будем разговаривать. И они тоже на месте не стоят.Это догнать невозможно.
Тут есть и другая хитрость. Где проводятся эти мультицентровые многотысячные исследования? Начинаешь разбираться, выясняешь, что в основном это Африка, очень такие забавные страны. Статистика эта — очень специфичная наука. Очень часто материалы, которые не подтверждают результаты, легко теряются. В Африке их потерять тем более легко. Есть и другой момент. Есть много публикаций, которые говорят, что европиоиды, монголоиды и негроидная раса очень часто совершенно по-разному реагируют на препараты. Здесь это совершенно объективная вещь, есть доказательные исследования. По многим препаратам это действительно так.

Ива Аврорина:
А препараты, которые в Китае выпускаются и разрабатываются?

Ответ:
Разрабатываются. Обращаю ваше внимание, где они исследуются. Поэтому если мне показывают препарат, по которому все исследования проводились где-то в Африке, у меня вполне резонный вопрос: а мы тут при чем? Почему мы должны впрямую переносить результаты на нас? Я сильно сомневаюсь, что это будет ровно так же. А это используется уже как жесткий аргумент того, что импортные препараты лучше, потому что они многотысячным образом исследованы. Я утверждаю, что это не более чем маркетинговая фишка, защита рынков и т.д. Содержательного не имеет ничего под собой. Есть требования, которые выставляет в данном случае Минздрав, по количеству исследований по конкретному заболеванию. Мы эти исследования полностью прошли, т.е. полностью доказательная база.
В качестве аргумента на вопрос. Клинические исследования только должны смотреть специалисты. В них все равно не разберется никакой пользователь, грубо говоря. Но в них разбирались специалисты, когда выдавали разрешение, когда продукт получил свидетельство о регистрации. Свидетельство о регистрации является документом, подтверждающим полностью пройденную клинику, доклинику и т.д. Этого достаточно. А нюансы смотрят специалисты, конкретные врачи, которые с этим работают. Для них эти материалы доступны.

Алекс:
Андрей, подскажите пожалуйста, как вы человек с экономическим образованием и стажем, занимаетесь так скажем медицинским вопросом? У Вас есть образование или вы этим занимаетесь только с экономической точки зрения. Ведь бизнес которым занимается человек, должен ему быть понятен как 2*2=4

Ответ:
Справедливый вопрос. Я действительно по основному образованию экономист, кандидат экономических наук. Закончил НГУ, но судьба сложилась так, что в свое время туда я попал, в физматшколу, как химик и биолог. То есть я был победителем олимпиад по химии. Для меня это приятная тема. Скажем так, немножко я в этом разбираюсь. Не претендую на полные знания, но тем не менее для меня это более-менее понятная тема. Я хотя бы суть понимаю. Но в данных проектах в первую очередь я выступаю как инвестор, а не как разработчик сам непосредственно. К этому я отношусь крайне трепетно. Существует большое количество более умных людей, которые эту тему существенно лучше знают. Они, собственно, этим и занимаются. Я понимаю в общих чертах некоторые вещи. Иногда в каких-то там тонкостях… Для меня эта тема лично интересная, любопытная. Естественно, я немножечко самосовершенствуюсь в этом направлении. Мне это нравится.

Петр:
Кроме тромбовазима, над чем еще ведется работа? Какие проекты еще планируются?

Ива Аврорина:
С пероральным инсулином вы тему закрыли вообще?

Ответ:
Мы не будем ее продолжать, потому что она, даже с точки зрения перспектив, крайне сомнительна. Я не вижу возможности это делать. Может быть, это вопрос какого-то далекого будущего.
В рамках нашей компании существует достаточное количество препаратов, с которыми мы работаем. Есть препараты, которые совсем оригинальными не назовешь. У нас есть разработка неких интерферонов, например, лямбда-интерферон. Собственная созданная молекула, с которой мы работаем, имеем полностью на нее все документы. Но оригинальной ее назвать, конечно, сложно. Собственного производства — да, но есть аналоги зарубежные. Интерферонов целая группа разных, но интерферон лямбда показал очень хорошие результаты для лечения гепатита С, к примеру.
Пару лет назад была сделка, когда приобрели разработчика аналогичного интерферона лямбда зарубежного за сумму, которая измеряется несколькими миллионами долларов.

Ива Аврорина:
Это одна из крупных фармкомпаний сделала?

Ответ:
Это небольшая группа, а ее приобрела крупная фармкомпания.
Здесь надо понимать, что мы находимся в очень специфичной зоне. К нам всегда есть заведомо предвзятое отношение, если мы говорим про зарубежные компании.

Ива Аврорина:
Как к разработчикам?

Ответ:
Как к разработчикам, производителям — не принципиально.

Ива Аврорина:
Вы говорите: к нам.

Ответ:
К нам — это я в целом говорю. К России. Потому что сертифицированных лабораторий по зарубежным стандартам, которые берутся априори в качестве доказательной базы, у нас, грубо говоря, одна. Утрирую — одна на территории России. Все остальное никто не воспринимает: никаких исследований, никаких данных. С одной стороны, мы сами себе подложили свинью. Потому что был ряд примеров, когда за рубеж продавали абсолютно недействующие препараты, т.е. легкий элемент мошенничества. Такие вещи происходили, такие факты есть.

Ива Аврорина:
Примеры можете назвать?

Ответ:
Я сейчас не хотел бы сильно углубляться, но по факту были такие. Были скандалы, когда платились приличные деньги, дальше компании создавались, а выяснялось, что это пшик. Причем я не претендую на то, что это мошенничество, вполне возможно, что это просто банальная ошибка.

Ива Аврорина:
Эти препараты только транспортировались или они на территории России тоже применялись?

Ответ:
Это касалось только разработки, молекул, а не действующих препаратов.
Отношение, конечно, в этом смысле не лучшее к нам. Это тоже один из предметов обсуждения. Когда был здесь Медведев, я предлагал на это обратить внимание. Потому что мы сейчас находимся в очень интересной такой фазе: все, что зарубежное, априори принимается по умолчанию. То есть соответствие стандартам GMP, соответствие исследовательским стандартам GLP. А мы должны доказать, что мы им соответствуем. При этом кто присваивает эти стандарты? В том числе зарубежные компании. С одной стороны, в этом нет ничего плохого, это некие стандарты правила, по которым надо действовать. Но здесь есть маленький момент. Это как политика, мы всегда должны идти навстречу друг другу, на определенные уступки. Наш национальный стандарт должен присутствовать. Должны быть договоренности о том, что если мы принимаем чьи-то чужие стандарты, то должны принимать наши стандарты — тогда возникает некий паритет. А здесь мы по умолчанию как аборигены, которым бусы дарят.

Ива Аврорина:
А в других странах как? В каждой стране есть свой стандарт и он как-то с общим сочетается?

Ответ:
Не совсем. Каждая страна имеет свои внутренние правила. Есть международный стандарт. Тот же самый стандарт GMP практически везде используется, принимается. Но у нас получилась ситуация такая, что у нас своего почти ничего нет и мы по определению принимаем чужое.

Ива Аврорина:
Я правильно понимаю, что в других странах есть свои стандарты, которые как-то монтируются с тем же GMP? А у нас своего стандарта нет?

Ответ:
Если на пальцах, то плюс-минус так. Там чуть более сложная, конечно, система, но приблизительно так. Здесь это выражается в чем? Нам гораздо сложнее доказать, что мы действительно чего-то делаем. Как в том из вопросов, в котором звучало про миллиард долларов. Это априори является неким препятствием для того, чтобы поверить, что здесь может быть создано что-то оригинальное. Комментарий простой: «Да у вас таких денег нет». И на этом, в общем, заканчиваются любые контакты и взаимодействия. Это такая своеобразная проблема, которую тоже надо преодолевать.
Обычно в странах других государство уделяет этому внимание и занимается очень активной поддержкой продвижения в том числе и на чужие рынки подобных препаратов. Та же Швейцария тратит очень много денег на подобные вещи. У нас этого нет в принципе. На это никто не обращает внимания.
В рамках программы «Фарма-2020» у нас есть программа, которая выделяет денеженые средства на создание и разработку новых молекул и на определенные этапы ее исследования. Но тут два вопроса. Первое — деньги выделяются, они с удовольствием принимаются разными командами, осваиваются. Но даже в случае хорошего результата вопрос: что делать дальше? Мало создать хороший препарат, хорошую молекулу. Второй этап, продвижение на рынок, практически никак не поддержан. Он практически отсутствует. Вы упоминали исследовательский пример создания онкомаркера. Как его дальше продвинуть? Это очень серьезные деньги, и серьезные лоббистские ресурсы на это требуются.

Павел (экономист):
Добрый день, Андрей! С уважением всегда относился к вам лично и вашему мнению, поэтому и решил задать вам свой вопрос. Как специалист по маркетингу и продажам, уверен, что любое внедрение, даже действительно лечащих, новых лекарств, как в России, так и в мире, неизбежно столкнется с косной структурой системы здравоохранения, а так же с закрытыми стандартными каналами продаж. Если проще, то врачи будут как обычно выписывать старые, не лечащие препараты, а аптеки будут отказываться принимать новые аппараты на реализацию. Что в этом случае планируете предпринимать? Если планируете ждать помощи от государства, то укажите от какого именно?)
Благодарю за внимание.

Ответ:
Мы рассматриваем нашу компанию в первую очередь как разработчика и производителя. Не как компанию, которая занимается продвижением и продажей. Мы искали партнеров, у нас были такие партнеры, с которыми мы взаимодействовали в этом направлении. Здесь хотелось бы обратить внимание, тут хоть Павел и упоминает некую косность, она, с одной стороны, обоснована, потому что лекарство — это все-таки не стандартный продукт. По нему есть определенные требования, их можно понять. Зачастую консервативность врачей объясняется не только позицией, что старое выписываем, и всё. Они должны понять, осознать препарат, начать с ним работать. Известный факт, что процент инициативных людей (не важно врач — не врач) приблизительно в районе 5–6 %. Врачей-новаторов приблизительно такое же количество. Тот, кто готов сесть, разобраться с документами, состыковаться с производителем, понять, как применять препарат и т.д. Гораздо проще, когда препарат уже потоком применяется, и ты один из многих, кто его применяет. На это уходит большое количество времени.
Следующий момент. Так как, например, тот же тромбовазим показан при очень тяжелых состояниях (например, в случаях с инфарктом), там существует определенный регламент, которому врачи следуют по умолчанию. А тут уже некая юридическая составляющая возникает. Если ты следовал регламенту и даже получил негативный результат, у тебя нет ответственности. А если ты не дай бог что-то применил другое, и вдруг возник негативный случай — у тебя ответственность. Никто на это не идет. Пока эти формальные вещи не решены, пока они войдут в эти стандарты и т.д., никто его применять не будет.

Ива Аврорина:
У Павла конкретный вопрос: что вы планируете предпринимать? И о каком импортозамещении и собственных лекарствах тогда вообще можно говорить?

Ответ:
В данном случае мы очень активно пытались взаимодействовать в том числе с Министерством здравоохранения. Выходили по нашим препаратам, договаривались о том, чтобы включали в программы именно как оригинальный препарат. Более того, такой разговор состоялся с министром здравоохранения Скворцовой Вероникой Игоревной. Она его на встрече с Медведевым подтвердила, что помнит хорошо про него. Но все равно этот процесс достаточно косный. Какого-то серьезного движения мы так и не видим.
К сожалению, наших одних усилий не хватает. Тут вопрос даже не в смысле маркетингового сопровождения. По закону, оригинальные препараты, только вышедшие, нельзя рекламировать, к примеру.

Ива Аврорина:
Какой период?

Ответ:
Два года. Это касается рецептурных препаратов, например.

Ива Аврорина:
Рецептурные препараты же вообще нельзя рекламировать?

Ответ:
Любой новый препарат, только вышедший, по определению рецептурный. Единственное — то, что касается тромбовазима, который капсульный, так как там есть процедура, мы его вывели из состава рецептурных, потому что там было сдано более 10 тыс. случаев применения препарата. Есть такая процедура доказывать свою безопасность — уже применение, это уже не исследование, это уже на практике, т.е. последняя и практически вечная стадия исследования препарата, когда уже наблюдаются разные побочные эффекты, которые не были выявлены на первоначальных этапах исследования. Мы доказали его безопасность, возможность его применения, и таблетированный препарат может продаваться безрецептурно. С внутривенной формой такое, к сожалению, невозможно. То есть человек просто так купить не может, это только через «скорую помощь» и т.д., а изначально весь проект был нацелен как раз на этот сектор.

Ива Аврорина:
Получается какая-то безнадежная, безвыходная ситуация. С одной стороны, очень много времени и денег на разработку. С другой стороны, что с этим делать потом — непонятно.

Ответ:

В этой ситуации результат можно получить только при взаимодействии с властью — когда власть будет адекватно реагировать на ситуацию. Другое невозможно. Невозможно пробить формальные вещи. Это не пробивается деньгами, с точки зрения маркетинга и т.д. Это пробивается только осознанием необходимости со стороны власти.

Ива Аврорина:
А там сейчас сидят люди, которые этого не понимают?

Ответ:
Я в своей практике сталкивался, даже попробую процитировать человека, который говорит: я по определению российское не восприму, это невозможно — я американист. Это цитата.

Ива Аврорина:
Это человек в правительстве?

Ответ:
Это был один из экспертов, который как раз определяет и некоторые вещи дает. Поэтому говорит, что неважно, что вы показываете, у нас это невозможно, поэтому даже смотреть не буду. Было бы американское, я американист, я верю в их идеи — это да, вопросов нет, а это даже не тема для обсуждения. Конечно, очень сложно что-то здесь возразить, потому что если ты что-то хочешь доказать, твои аргументы кто-то должен слушать. А если их в принципе не слушают, о чем можно разговаривать?
Эта позиция, к сожалению, присутствует везде. Один из наших препаратов — мы уже в течение нескольких лет не можем получить разрешение на проведение клинических исследований. Он назывался G5 — это его рабочее название.

Ива Аврорина:
Это то, что в желтой прессе называли таблетками от старости? Мышей поделили на 2 группы. Одним давали препарат, другим нет. Те, которым давали, жили в 2 раза дольше, чем положено. И неизвестно, сколько бы еще прожили, если бы их случайно при перевозке не раздавил бульдозер?

Ответ:
Да. К этому эксперименту, конечно, нужно относиться с некоторой улыбкой. С одной стороны, он абсолютно серьезен, и результаты абсолютно достоверны. Но мы не можем позиционировать препарат как для продления продолжительности жизни. По одной простой причине — проверить это невозможно. А говорить о тех вещах, которые мы не можем доказать и проверить, бессмысленно.

Ива Аврорина:
Кто-то из сотрудников у вас его принимал?

Ответ:
Это на самом деле есть. Мы сами, и я не исключение… У этого препарата есть другие эффекты. Он фактически у нас позиционируется как препарат регенеративной медицины. У меня была достаточно тяжелая операция на плече. Я получил спортивную травму и несколько операций перенес. Я знаю, как я восстанавливаюсь. Дай бог, это последняя операция была, когда я должен был ходить месяц с привязанной рукой. И потом у меня период реабилитации очень сложный — минимум полмесяца специальные занятия и еще полгода разработка. Так вот я на 5-й неделе пришел, показал движение руки, чем немало озадачил хирурга. Я, понимая эффекты действия данного препарата, использовал его именно для восстановления. Поэтому в том числе и такие случаи применения возможны. Этот препарат довольно любопытный, уникальный. Мне он сильно нравится.

Ива Аврорина:
На чем он застрял?

Ответ:
Застрял он на достаточно странных вещах. Мы получали очень интересные отказы. Первоначально были отказы абсолютно формальные — в прямом смысле слова не там стояла запятая. Потому что подача документов очень жестко регламентирована.

Ива Аврорина:
Переставили запятую, и…

Ответ:
С запятой я, конечно, немножко утрирую. Точно скажу в чем. Например, есть такое понятие «условные единицы применения препарата». У нас в одном месте в «у.е.» вместо «у» стоял игрек. Так вот они нашли, что это игрек, а не «у». В качестве претензии, что неправильно все оформлено, нам это все попало, не помню точно формулировку. Самое смешное, даже мы не знали где. Нам пришлось потратить огромное количество времени, чтобы просто понять, что им не понравилось. Они даже про игрек ничего не сказали. Там была такая формулировка, что мы неправильно использовали где-то кириллицу/латиницу. Идиотизм, но тем не менее он такой и есть.
Следующий отказ прозвучал более наукоемкий, но абсолютно идиотский, с точки зрения… Например, академик Дыгай Александр Михайлович (Томский НИИ фармакологии), который также одним из исследователей является, близко к сердцу принял. Там абсолютно идиотским был отказ. Тем не менее он был сформирован таким образом.
Мы, честно говоря, решили, что, может быть, кто-то давит конкретно нас. Но потом мы посмотрели, что такие случаи очень похожие есть и других разработчиков, в том числи и дженерических препаратов. Мы видели случай (это не с нами связано), когда был отказ в регистрации, отказ в разрешении на проведение клинических исследований разработчику, когда у него при описании препарата звучала формулировка в одном случае «порошок белого цвета», в другом — «кристаллически белого цвета». Это явилось основанием для возврата документов. Когда документы возвращаются, каждый цикл следующий минимум в 3 месяца влетает. Как вы понимаете, крайне несложно сделать так, что ты никогда никаких разрешений не получишь.

Ива Аврорина:
Это заговор? Может быть, деньги вымогают?

Ответ:
У нас очень специфический имидж. У нас никто не пробует вымогать деньги. Мы взяток не платим. У нас были истории на эти темы похожие. После этих историй некоторые люди отсидели в тюрьме за вымогательство, мошенничество и т.д. Поэтому никто сильно не экспериментирует.

Ива Аврорина:
Это было еще до фармакологии?

Ответ:
Нет, это уже было в том числе в рамках нашей компании. Был, к сожалению такой эпизод не очень красивый.
То, что касается сейчас, вроде бы сделано все, что мы как производитель, разработчик не можем контактировать с экспертами, по принципу одного окна сдаем.

Ива Аврорина:
Это касается всех, не только вашей компании? Всех разработчиков лекарственных препаратов в России?

Ответ:
Да. Мы понимаем, что если есть жесткий настрой что-то рубить, это будут рубить.

Ива Аврорина:
У вас есть ощущение, что есть жесткий настрой рубить?

Ответ:
У меня есть ощущение, что нет настроя продвигать российское. Я во всяком случае это никак нигде не увидел. Именно в действиях. В словах — давайте не будем путать слова и дело. В словах у нас говорят, что у нас все хорошо, много примеров. А вот в действиях все совсем по-другому. Нужны действия помимо слов.

Ива Аврорина:
Что еще у вас в разработке?

Ответ:
У нас в разработке было достаточно много интересных проектов. Все они сейчас дружно сложены на полочку. Потому что нет смысла тратить на это деньги и заниматься более детально, потому что пока непонятна перспектива, каким образом это вывести на рынок.

Ива Аврорина:
Что там лежит на этой полочке?

Ответ:
Можно долго перечислять. В основном мы пытались использовать принцип нашей технологии — посадка на полимерную основу разных действующих веществ.

Ива Аврорина:
Это ноу-хау ваше? Совместно с СО РАН?

Ответ:
Это ноу-хау, которое теоретически изначально… Вообще радиационный синтез как таковой известен очень давно. Более 30–40 лет известен. С ним работали. Но сам процесс, в частности работы с конкретными полимерами, — это разработка людей, которые непосредственно работали в свое время в СО РАН. Троицкий, такой интересный ученый, который в свое время разрабатывал, делал ряд экспериментов в этом плане. Там большая группа людей. Но фактически все эти работы велись сейчас в рамках нашей компании. Все права находятся в рамках нашей компании по этой технологии. Но идеи были раньше.
В этой технологии есть один серьезный минус — очень большие затраты на производственный цикл. Например, ускоритель. У нас в Биотехнопарке в Кольцово есть два ускорителя. Но это 2-этажного размера бочка с огромными бетонными стенками и т.д. А вот с маленьким ускорителем проблема. Нам она такая не нужна. Нам желательно маленький, компактный. Но такого нет физически.

Ива Аврорина:
Их не бывает пока?

Ответ:
Наверное, можно разработать. Но брали то, что есть в производстве Института ядерной физики. В данном случае у нас есть два ускорителя ЭУ-10, которые мы используем.

Ива Аврорина:
То есть на них можно что-то ускорять на заказ?

Ответ:
Они используются, например, для стерилизации одноразовой одежды для медицинских целей. Он работает на сторону. Но с экономической точки зрения это не самый лучший вариант применения, а в технологии мы не можем без него обойтись. Поэтому это достаточно высокозатратный даже вот этот элемент. Весь смысл бизнеса, конечно, был бы тогда, когда бы наш препарат мог выйти на рынок не только России, но и на зарубежный.

Ива Аврорина:
И, наверное, не один препарат?

Ответ:
Хотелось бы.

Ива Аврорина:
Я правильно понимаю, что вы сейчас полностью сконцентрировались на тромбовазиме, который уже производится, и вы его сами же продаете теперь?

Ответ:
Нет. У нас был партнер, который продавал. Он приостановил продажи по своим внутренним причинам после возникновения ярко выраженных кризисных эффектов. Это из-за кризиса. У него возникли свои сложности, он попросил пока временно приостановить отгрузку ему. А у него эксклюзивные права на территории России.

Ива Аврорина:
Он сейчас вообще не продается?

Ответ:
Запасы есть небольшие в аптеках. Но мы немного юридически связаны в этом плане. Там есть сроки. Он оплатил то, что требуется.

Ива Аврорина:
Этих запасов на сколько хватит?

Ответ:
Да не на сколько по большому счету. Это я говорю про таблетированную форму. Мы в состоянии производить и продвигать внутривенную. Сейчас мы этим активно занимаемся.

Ива Аврорина:
На нее нет эксклюзива?

Ответ:
На нее нет ни у кого эксклюзива.
Нам необходимо, чтобы данный препарат был введен в стандарты лечения. Сейчас активно взаимодействуем с Минздравом по участию в дополнительных некоторых проектах (своего рода эксперименты доказательные). Нам было обещано, что будет рассмотрено именно как оригинальный препарат для включения в российские стандарты. Но пока в процессе.

Ива Аврорина:
Какая-то не очень веселая история получается.

Ответ:
Она поучительная.
То, что я вижу, как к этому относятся и что для этого требуется, я почти уверенно заявляю, что В России невозможна разработка оригинальных препаратов. То, что у нас, — это исключение, которое подтверждает правило. Пока власть, а власть — это не абстрактная гидра, это конкретные лица, — пока не будет разворота лицом, а не каким-то другим местом, эти вещи не продвинутся. Невозможно пробивать такую стенку. Либо это надо идти с дубиной, но это не наш метод. Другие варианты плохо работают.

Ива Аврорина:
А ваш метод какой?

Ответ:
Мы сейчас смотрим потенциальных партнеров и покупателей препарата как такового. Не факт, что это будет российский покупатель.

Ива Аврорина:
То есть если что — вы будете работать на экспорт?

Ответ:
Почему бы нет. То, что для нас интересно, — это сосредоточиться именно на разработке новых препаратов. Это очень интересный процесс. Мы постараемся сосредоточиться на научно-производственном блоке. А продавцами — это немножко все-таки не наше, будет кто-то другой. Наш отечественный, не наш — я не знаю. Здесь ситуация очень простая. Можно быть патриотом и говорить, что будут только наши, но недолго — рано или поздно все равно умрешь. Зарплату платить надо, это делать надо… А если нет никаких движений, то что дальше?

Ива Аврорина:
Если предложат продать эксклюзивные права за рубеж, согласитесь?

Ответ:
Согласимся. У нас вариантов нет других. Либо умереть, либо согласиться.

Ива Аврорина:
Здесь что-то поменять можно? Что вы попробуете сделать, чтобы что-то поменять?

Ответ:
Мы пробуем что-то делать на самом высшем уровне. Делаем определенные предложения, как надо действовать. Пытаемся сделать так, чтобы обратили на нас внимание. В общем, ситуация в каком-то смысле анекдотичная. Нас знают все, включая президента и премьера. Толку с этого нет никакого. Знать и действовать — разные вещи. Смешно, но это правда.
Сама система в свое время очень специфично сложилась, такая корпоративная. Не было ничего российского, дальше там была полная анархия, после чего исключительно только импортное можно, и только оно работает. И, собственно, потери где-то собственных технологий. Этот комок сейчас выродился в очень специфическую систему. Когда люди верят только в зарубежное — только там это есть, а у нас нет ничего.

Ива Аврорина:
Это на всех эшелонах, и на самых верхних в том числе?

Ответ:
Я не хочу говорить, что на всех эшелонах.
К примеру, здесь у нас тромбовазим многие врачи с удовольствием применяют, потому что видят довольно интересные результаты. Я не могу говорить про конкретных больных, но есть люди, которые попадали (я знаю таких случаев достаточно уже много) в силу разных заболеваний, в том числе по очень тяжелым показаниям на ампутацию, в том числе конечностей, например при очень серьезных тромбозах, и уходили на своих двоих. После таблеток, даже не внутривенного. И таких примеров достаточно много. Когда врачи с этим сталкиваются, после этого у них совершенно иное отношение к препарату. Таких примеров достаточное количество и в Новосибирске, и в других местах.
Когда мы начали внутривенный препарат производить, в силу сложности этих вещей мы пытались здесь в Новосибирске бесплатно раздать. Но у нас закон запрещает это сделать бесплатно. И мы это в качестве неких экспериментов это делали. Сталкивались иногда с абсолютно чудовищными случаями. К примеру, у нас была договоренность хорошая в Челябинске. Получили очень интересный звонок из Новосибирска. Звонил один из медицинских чиновников и говорил: ни в коем случае не применяйте, вещь непонятная, неизвестная.

Ива Аврорина:
В Челябинск звонил местный новосибирский чиновник?

Ответ:
Да. А теперь скажите, как мы можем это продвигать, если у нас здесь такое отношение периодически формировалось. Это было дело прошлого, но эти эпизоды были. Я не буду уточнять почему, но там абсолютно корыстная составляющая присутствовала. В этом эпизоде мы разобрались.
Есть другие вещи, более простые. Все-таки у нас применялся внутривенный тромбовазим в больницах. Все случаи применения, в 100 % случаев положительный результат даже при тяжелых показаниях. Я имею в виду уже не исследования, а практику применения. Но, правда, не обходится без таких забавных моментов, когда мы в одном из отчетов получили: «слабая эффективность препарата» в одной из больниц. Когда все эти вещи смотрели, выявили. У меня люди приехали смеются: мы посмотрели, все нормально, больной ушел домой, здоров, эффект есть. А почему написано «слабая эффективность»? [Отвечают:] при введении препарата не наблюдалось никаких реакций на него. Здесь надо пояснить. Препарат, который в свое время применялся в таких случаях — стрептокиназа и был доступен многим нашим больницам, — его применение выражалось в ярких проявлениях: человека колотило, повышалась температура, т.е. очень жесткий эффект. А здесь все спокойно, и больной почти никак не реагировал внешне. Собственно, был сделан такой забавный вывод, что плохо работает. Это в качестве шутки, но содержательно, что малый опыт применения пока еще.

Михаил:
Ваши планы на набережную?

Ива Аврорина:
У вас были какие-то планы, связанные с благоустройством набережной?

Ответ:
Я сам этим не занимаюсь в принципе. Здесь есть определенная группа лиц — инициаторов этого проекта. Мне нравится их профессиональный подход в этом плане, логика. Я поддерживаю этот проект и считаю его действительно важным, знаковым и целесообразным для Новосибирска. Я готов его поддерживать в качестве инвестора, где-то в качестве лоббиста и т.п. Мне этот проект нравится сильно. Но реально этим занимается другая команда. Я, например, не разбираюсь ни в парковых вопросах ни в каких вопросах. Здесь у меня роль чуть более простая. То есть идея мне нравится, я ее готов поддержать как инвестор, лоббист. Собственно, этим и буду заниматься.

Ива Аврорина:
Это идея каким-то образом коммерческая будет?

Ответ:
Безусловно. Сложно просто говорить это как о добровольном пожертвовании. Конечно, глупо выглядит в этом смысле. Добровольно можно пожертвовать деньги детскому дому. Здесь смысл несколько иной.
У нас история очень простая. Зон развлекательных, отдыха не столь много. При этом набережная в моем восприятии — я помню, когда я был мелким, там был луна-парк. До сих пор помню эти эмоции. Сейчас этого нет ничего. Почему бы это не сделать снова? Возможности есть. А другое использование набережной все равно теоретически даже невозможно. Там никаких объектов не должно появляться: ни гостиниц, ни бизнес центров. Просто травой засеять — сейчас оно и так так есть. Но на этой траве все равно рано или поздно появляются окурки, бычки и мусорные корзины.

Ива Аврорина:
А некоммерческие проекты? Вы говорите, что смешно давать деньги на некоммерческие проекты просто так.

Ответ:
Немного не так. Смешно отдавать деньги просто так на коммерческие проекты.
Специально я не занимаюсь отдельными проектами. Но, к примеру, для меня некоммерческий проект и для меня принципиальный — НГУ. Я уделяю достаточно много времени ему в том или ином виде. И в виде помощи ему, в том числе и материальной. Например, эндаумент университета и т.д. Я для себя вижу достаточно важным этот проект. Потому что все-таки, чем славен Новосибирск и где наш один из очень серьезных ресурсов, если более масштабно мы говорим, — это интеллект. Интеллект, знания — та область, которая нас может вытащить из того места, где мы сейчас все оказались, при правильном приложении усилий.

Ива Аврорина:
Несмотря на противодействия и заслоны со всех сторон?

Ответ:
Эта проблема есть и есть. Это некий факт жизни. Но это же не значит, что с этим надо просто согласиться. Это можно преодолеть, методично работая.
То, что касается университета, в последнее время там была создана Ассоциация выпускников университета, которая сейчас, на мой взгляд, потихоньку набирает силу. У нас много выпускников университета, которые разошлись по миру, которые имеют очень большой кругозор, имеют во многих областях знания. Это ресурс, который должен работать на университет, на Академгородок, на Новосибирск. В рамках этого в течение прошлого и этого года было предложение для НСО. Мы создали экспертный совет выпускников университета. Предложили сформировать ряд идей. Есть соглашение, которое было подписано с НСО, но пока это соглашение исключительно на бумаге, нет никаких других действий. Заинтересованность пока никак не проявила себя. Тем не менее мы пытаемся именно как Союз выпускников НГУ оказать активную посильную помощь в том числе городу и области. Мне кажется, это абсолютно не коммерческий проект, и он для меня довольно принципиальный здесь.

Игорь:
Подскажите пожалуйста, как будет развиваться Биотехнопрак, какие Резиденты планируются?

Ива Аврорина:
Там же все уже на стадии окончания?

Ответ:
Вообще Биотехнопарк — это была идея площадки, даже не объектов и зданий, а некая идея, площадка, на которую могли быть привлечены инвесторы. Когда проект только начинался, там были иные экономические условия. И была идея сформировать возможность доступа на эту площадку инвесторам, которые придут со своими деньгами, со своими проектами именно производственными, те, которые с нуля построят там объекты, связанные с производством в области биофармацевтики. Собственно, так эта идея и была реализована. Правда, эта идея началась довольно интересным образом. Она с нашей компании началась. Мы искали площадку для размещения — нашли. Уже потом возникло предложение, чтобы вокруг нас сформировать зону Биотехнопарка. По принципу «инициатива наказуема» тогда губернатор Юрченко Василий Алексеевич впрямую сказал, что вы и будете делать. Здесь отказаться было сложно, и, собственно, мы занялись реализацией этого проекта. Все объекты, которые связаны были, подвод инфраструктуры к этим точкам, — за все это мы отвечали.
То, о чем вы говорите, — окончание некоего объекта строительства — это один из элементов Биотехнопарка, Центр коллективного пользования. Он был необходим. И практически сделан в виде некоего лица Биотехнопарка. Он действительно готовится к запуску. В ближайший месяц, думаю, будет запуск этого объекта. Крайне интересно, неплохо сделанный, но в первую очередь он функциональный. Это объект, в рамках которого находится большой комплекс лабораторий, сертификационный центр. Мы надеемся, что нам удастся запустить так называемый цех малых серий, т.е. там, где могут быть экспериментальные партии лекарственных препаратов делаться. Для всех резидентов Биотехнопарка и не только Биотехнопарка.

Ива Аврорина:
Там со стороны еще кто-то будет?

Ответ:
Мы отказывать никому не будем.

Ива Аврорина:
Это что-то типа Центра прототипирования, который в технопарке есть?

Ответ:
Приблизительно. Но только в области биофармацевтики и фармакологии.
Основной принцип этого Центра коллективного пользования — то, что он должен быть интересен всем без исключения. Потому что даже в области фармпроизводства очень часто есть непересекаемые вещи — то, что одному необходимо, другому может быть безразлично. Мы попытались найти то, что бы интересовало всех. Например, центр сертификации — это то, без чего ни одна компания, производящая препараты, точно не промахнется. Соответственно мы формировали центр сертификации. Сложилось так (и мы сами с этим столкнулись), что зачастую проблемы сертификации стоят. А речь идет о чем? Любой выпуск продукции, каждая партия, требует сертификации, т.е. когда определяется определенная безопасность и соответствие того, что ты делаешь. Зачастую на это уходит достаточно длительное время, и непонятно, кто, где и как это делает. У большинства, во всяком случае мне известных, центров сертификации даже собственной базы нет. Они делают это в различных лабораториях. Даже у нас был анекдотичный случай. У нас сертифицированная лаборатория. Были случаи, когда мы собственные исследования получали к себе же на исследование.
В данном случае центр сертификации будет оснащен необходимым оборудованием и будет полностью подготовленная площадка.

Ива Аврорина:
Когда начнет работать центр сертификации?

Ответ:
Фактически он уже начал работать. Там определенный период старта: запуск оборудования, работа с документами. Он уже работает. У центра сертификации была еще вторая задача — это должен быть источник финансирования Биотехнопарка в конечном итоге. Здание, тепло — это же надо поддерживать чем-то. Если мы берем подобные объекты, там везде есть финансирование со стороны государства. Не важно: технопарк, еще что-то — ему платят за его функционирование. Здесь была идея, чтобы была самоокупаемость и мы деньги не просили ни откуда со стороны. Надеюсь, это удастся реализовать.

Ива Аврорина:
В том числе за счет центра сертификации?

Ответ:
В том числе. Но не только, там будут другие некоторые элементы.

Ива Аврорина:
Не расскажете, какие?

Ответ:
Я бы рассказал немного о другом.

Ива Аврорина:
Что там будет такого, чего не было нигде?

Ответ:
Наша область сейчас будет похоже пионерной, с точки зрения восстановления детских научных центров (что-то типа КЮТа). В частности, в области биотехнологий и фармацевтики мы рассматриваем в Биотехнопарке такую площадку. Это не областная и не наша идея. Это федеральная идея таких центров. Один из них, возможно, у нас появится.

Ива Аврорина:
Юных химиков?

Ответ:
Юных биологов, биохимиков. Это интересная площадка.

Ива Аврорина:
Что там планируется?

Ответ:
Я сейчас в деталях не готов говорить. Потому что это сейчас находится на этапе обсуждения. Я знаю, что принято принципиальное решение рассматривались первые площадки (как минимум две) на территории России. Мы под нее идеально подходим. Похоже, одна из них будет реализована у нас.

Ива Аврорина:
То есть это будет первая ласточка в России в этой программе?

Ответ:
Я очень надеюсь, что это будет так.

Ива Аврорина:
Когда это выяснится точно?

Ответ:
Это сейчас в процессе. Мы обсуждаем. Там некоторые технические вопросы размещения есть. Но, я думаю, все это будет именно так. Хотелось бы обратить внимание, что собственность этого ЦКП Биотехнопарка — областная и кольцовская, решение все равно за властью, можно ли это сделать. Не я этим распоряжаюсь. Но тут, думаю, будет поддержка полностью этой идеи. Она некоммерческая, поэтому там есть вопросы некоторые, потому что затраты на это же надо нести определенные.

Ива Аврорина:
А затраты кто будет нести на это?

Ответ:
Насколько мне известно, пока это рассматривается как затраты из федерального бюджета. Мы фактически будем предоставлять площадку и возможность для детей контактировать с другим оборудованием, оказывать некое взаимодействие, помощь.

Ива Аврорина:
Онлайн-встреча завершена. Спасибо за внимание.