«Теллурия»: гвоздь в голове Владимира Сорокина

Действие в новом романе Владимира Сорокина разворачивается в достаточно близком будущем — старые деды еще помнят странного маленького правителя, летавшего вместе с журавлями, и бесконечные потоки грязных машин, вместо которых ныне — лошади. В России новой вообще все иначе: после окончательного развала Путиным Российской Федерации страна распалась на 15 самостоятельных государств с разными формами общественного устройства и разными классами людей — есть люди большие, средние и совсем крохотные человечки, маленькие лилипуты.

Вместе с различными персонажами (гномами, педерастами, горничными, боярынями и царевнами) читатель путешествует по раздробленной России — тут и расстрельная тирания в Московии, которая пережила опричнину, голодомор и завоевание окраин китайцами, и либеральная монархия княжества Рязанского, восстановившая чистый русский язык, и свободное Беломорье, и православно-коммунистические Соединенные Штаты Урала, и дикий Барабин, и любовно воссозданная олигархами-патриотами крохотная СССР (Сталинская советская социалистическая республика), и волшебная Теллурия в Горном Алтае.

Кавардак творится и в Европе, где исламисты захватили Швецию с Норвегией, а оплотом консервативного протестантизма стал Бухарест. Растерзанные китайцами и мусульманами, европейские страны находят утешение в смартфонах-умницах, в генной инженерии — всюду продаются генномодифицированные живородящие шубы — и в наркотических теллуровых гвоздях, вбив которые в темечко, можно вспомнить всё.

«Теллурия» — это не целостный сатирический «День опричника», — тут всего понамешано: и весь предыдущий Сорокин со «льдом» и «опричниной», и цитаты от маркиза де Кюстина до Алена Гинзберга, а единый сюжет существует лишь номинально. Не назовешь ее и антиутопией — такие, что ли, разрозненные фрагменты — провидческие «духовные скрепы». Шутки шутками, а к пророческому дару Сорокина я отношусь на полном серьезе: в «Дне опричника» Владимир Георгиевич предугадал партийно-православную вакханалию, когда о ней еще никто не подозревал.

Еще одна черта романа — написан он без особых шокирующих грубостей, спокойно и по-доброму: «Было с надеждою, таперича безнадежное », — восклицает эмигрирующая в Рязань московитка боярыня Семиглазова. Ни в обществе, ни в литературе не осталось центростремительной энергии, одна энтропия и грусть. И вот картинка: сидят двое усталых путников с песьими головами в перелеске, на границе Тартарии и Башкирского царства, один из них меланхолично грызет руку исламиста, погибшего поблизости в схватке с китайцами и русскими сибиряками, а другой грустно витийствует о литературе, философии и выпивке: «Как законченный постциник я убежденный противник бестиализации. Если бы я был простым допотопным циником и даже посткиником, я бы с удовольствием опустился на четыре лапы и вырвал гнилой потрох у павшего ваххабита».

Очень удачное слово — постцинизм: когда издеваться и ругаться нет ни сил, ни смысла, и только хлопаешь широко раскрытыми глазами, смотря на мельтешение глупости и крови, и вспоминаешь все книги, которые читал — зачем читал? — и понимаешь, что единственное спасение в Теллуре, римской богине, которую звать по-русски Мать — сыра Земля (из которой вышел и в которую вернешься), и в гвоздике теллуровом, который в голову забьешь и счастье обрящешь.

Фото Татьяны Кривенко