«Если в классе тишина — значит, работы нет»: правила жизни лучших учителей

В Новосибирске завершился городской этап конкурса «Учитель года». Педагогов выбирали в нескольких номинациях, а победителей наградили денежным призом и ежемесячной надбавкой в пять тысяч рублей. Обозреватель НГС познакомился с победителями конкурса и узнал у них, как повысить имидж учителя, зачем испытывают на школьниках бизнес-инструменты и как отдыхают от детей.

Меня всегда путали с ученицей. Помню, когда я первый год работала, у меня был 11-й класс, последний звонок, нас пригласили на теплоход. Мы заходим на этот теплоход, и папа какого-то мальчика говорит: «Вообще-то, ребят, мы договорились без 9-классниц». И я так искренне не поняла, про кого он говорит, а оказалось, про меня.

Вообще, это страшно подумать, почему я выиграла. Были действительно великолепные участники, все достойные люди. Я, наверное, была самая неопытная среди учителей по времени работы в школе, но тем не менее мне кажется, что я смогла показать всю свою страсть к работе в школе, поскольку я это люблю и показала то, что я действительно делаю. Это подкупает, наверное. Когда нравится самой, должно, по идее, нравиться и остальным. Ну так обычно работает вселенная.

Я люблю свободное пространство, чтобы дети могли встать, перейти куда угодно, чтобы они могли друг с другом общаться, если это разрешено, если это не контрольная. Чтобы ребёнок мог взять книгу в любую секунду, как только она ему понадобилась. Это свобода, которая не становится анархией. Это правильное понимание свободы, когда они знают, что свобода — это уровень доступа к чему-то.

У меня есть такая мысль, что 1+1=10. Это двоичная система, и если к двоичной единице прибавить ещё одну двоичную единицу — мы получаем десятку уже сразу. Потому что в двоичной системе нет других разрядов, других знаков. Если к единице ученика прибавить единицу учителя, то можно получить не двойку, а гораздо больше. Вот таким должен быть учитель — чтобы он мог помочь ребёнку максимально реализовать свою стартовую единичку.

Я очень не люблю вопросы к себе, потому что не люблю на них отвечать. Я считаю, что ребёнок, когда задал вопрос, он уже может найти на него ответ. Если вспомнить, когда в школе училась я, — у нас не было интернета, у нас были только библиотеки, и чтобы ответить на вопрос, нужно было пойти и потратить время. Сейчас это делается на раз-два: «Окей, Гугл», — и, в общем-то, ответ уже на месте. Для чего нужен информатик — самое главное, чтобы ученик понял, что это всё — инструмент, которым можно пользоваться для развития, и у них он сейчас невероятный. Чтобы не я давала ответы (потому что это забудется очень быстро), а чтобы он нашёл сам, и тогда это реально останется в голове.

Люблю детей, которые трудятся. Труд — это правильно.

Для меня рабочий момент — когда дети разговаривают. Если в классе тишина, то, значит, работы нет. Я так воспринимаю.

Меня революционером прозвали на круглом столе образовательных политиков (один из этапов конкурса. — К.Ш.). Я считаю, что многое пора менять. В любой системе приходит момент, когда она уже не может реорганизовываться в плюс и её надо просто по-другому построить. Если мы, когда были студентами, мы могли 30–40 минут концентрации спокойно держать, то сейчас у детей 5 минут — это уже много для них. И они моментально отваливаются. Если мы не будем менять подходы, то результата мы не достигнем никакого. Надо давать им возможность резко перестраиваться.

Уже сейчас можно сделать так, чтобы у детей их гаджеты все использовались в [учебном] процессе. Мы можем уже спокойно отойти от книги бумажной, хотя меня бы сейчас учителя литературы закидали камнями. Я согласна с ними, но насколько позволяет электронная книга очень быстро оставить закладки, очень быстро их найти, — это экономия времени на уроке.

Необходимо в школах давать такой ресурс, чтобы школа научилась сама зарабатывать. Мы можем заниматься технопредпринимательством, приносить деньги в школу, поскольку не хватает финансирования объективно. Надо дать такой ресурс, а главное — научить, как это делать. Например, у нас есть аддитивные технологии, 3D-печать. Вот у нас дети печатали, они делали проект, протез для собаки. Они делают такой проект во внеурочной деятельности, у них есть спецкурс. Они могут делать это уже сейчас, но на другом уровне. Но придумать, какую нишу заполнить, — вот сложность в чём.

Дети дают невероятные идеи. Их надо просто брать, а их никто не берёт. Никто не понимает этот ресурс.

Я люблю смех на уроке. Если мы не смеёмся — урок прошёл зря, потому что любой смех — это такая разрядка, которая даёт возможность отключиться клиповому мышлению, отключиться и моментально включиться.

Ученики меня тестируют на знание какого-то сленга, таких словечек из Сети, а я иногда не знаю, что это такое. Они хохочут, рассказывают мне. Казалось бы, что я им очень близка по возрасту, но даже я какие-то вещи не успеваю поймать. Шиппинг — вот новое слово для себя я узнала. (Шиппинг — это романтические отношения между персонажами книг/фильмов/сериалов/комиксов/видеоигр или знаменитостями. — К.Ш.).

Добавили меня в друзья — следите за тем, что у вас происходит. Либо не добавляйте. Я не слежу за учениками в соцсетях, но они попадаются. Я даже не хочу этого. Ловлю своих без шапок, тут же звоню им — а они: «Да где же вы опять меня увидели?!».

У них есть мем про то, как я объясняю. Я же не разжёвываю им ничего, я им даю задачу и говорю: «Ну а что вы решили, что я вам сейчас всё расскажу?». И вот у них была такая шутка про урок математики, где им всё разжевали-рассказали, а информатика: «Получили задачу — начинайте работать». Это была чистая правда, чего обижаться? Я действительно так работаю.

Я не считаю нужным всё разжёвывать, потому что они всё равно всё это не съедят.

Сейчас дети — какие-то дети. Раньше это были какие-то взрослые дети: они были высокие, какие-то мужики и девушки. Я не могу отделаться от ощущения, что они становятся как будто бы маленькими, хотя выпускались в тот же возраст, ничего не поменялось. Это было 13 лет назад, это тоже были 10–11-й классы. Ученик, кстати, с моего первого выпуска — мы до сих пор дружим, он даже был у меня на свадьбе, у нас очень маленькая разница в возрасте, года три или четыре. Они до сих пор встречают меня, говорят: «Марина Викторовна, здравствуйте», хотя им уже по 30 лет, а мне 33. У некоторых уже дети, семьи, причём с одноклассницами, и до сих пор «Марина Викторовна» на всю улицу, мне даже неловко.

Сейчас дети больше нацелены на себя. Они ждут больше какую-то материнскую опеку от учителя, а я не очень люблю это всё. Я считаю, что учитель должен быть учителем, а не мамой. И мне бы хотелось, чтобы у них было осознание себя.

Говорят, что образование — это услуга. Это не очень приятно. Всё-таки учитель — это некий ресурс, которым ребёнок должен уметь пользоваться.

Однажды один философ сказал: «Найдите дело по душе, и вы не будете работать ни дня». Я думаю, это про меня.

Я рассматриваю свой педагогический дебют как шахматную партию. Я провёл аналогию с классом как с фигурами, которые ходят, и, достигая последней линии, ученик превращается в любую фигуру на выбор. То есть оканчивает школу и идёт во взрослую жизнь тем, кем он хочет идти.

Дети чувствуют, что человек, который только что окончил университет, с которым не такая большая разница в возрасте, — больше, что называется, на их «волне». Больше понимает какие-то вещи, которые интересны ученикам, и к нему доверия больше. Они лучше открываются, делятся своими интересами, потому что видят, что это интересно и мне. На этой почве можно ещё эффективнее работать, более индивидуально подходить к процессу обучения.

Главное — найти, в чём интерес. Один парень пришёл ко мне учить китайский язык — у меня тогда факультатив был китайского, — и он в языке, может, не преуспел, но зато открыл для себя философию и любовь к чаю. И уже летом, у него был выпускной класс, он пошёл работать в магазин чайный как уже эксперт.

Двойки не люблю ставить, если честно. Я люблю смотреть, как человек развивается. Когда я ставлю двойку, я думаю, что, возможно, то, что он недоучил, — это и я мог недосмотреть. Когда это случается — лёгкое чувство досады испытываешь.

Большое внимание я уделяю [воспитанию] гуманизма, потому что детям это тоже интересно. Мы с ними организуем в рамках уже внеурочной деятельности благотворительные ярмарки. И дети на этих ярмарках — кто-то свои мастер-классы даёт, кто-то какие-то поделки изготавливает, кто-то выпечку. И средства, которые они собирают, они передаются в помощь нуждающимся. Дети видят, что их деятельность носит социальный характер, чувствуют себя (это будет громко сказано) субъектом исторического процесса.

Мораль всегда была одна. История хоть и развивается по спирали, декорации меняются, а мораль остаётся. Надо сейчас разумное, светлое, вечное прививать, а потом они уже своим детям. И так из поколения в поколение передаётся.

Это, скорее, стереотип [что учитель — немужская профессия]. Это вопрос личности, а не пола. У нас мужской коллектив достаточно сильно представлен, нас восемь или десять человек. У меня с потока очень много мужчин ушли именно в образование, и меня в лицей привёл мой друг, одногруппник. Это радует, потому что люди понимают, что это сейчас очень актуально — образование. Идут люди инициативные, люди ответственные, которые готовы эти задачи решать, выполнять и, собственно, прогрессировать.

В ребёнка надо верить, даже если он ещё небольшой, 5-й или 6-й класс, — он вроде ленится, нехорошо учится. Говоришь ему: «Я в тебя верю. Давай попробуй». И когда на него возложили надежды, он это делает, получает заслуженные награды, в виде хороших отметок например, и он видит, что отношение в классе к нему меняется. У ребёнка, может быть, по предмету прогресс небольшой, но для него он колоссальный. То есть он был двоечником, и вдруг он получает тройки, но стабильно и твёрдо, он понимает, что он вырос, что работа проделана не зря, и эта ситуация успеха в нём воспитывает стремление к дальнейшему успеху.

Конечно, отдаешь, говорят, частичку души. Ну, наверное, всё же не частичку — там хорошая такая часть. Бывает, усталость накапливается под конец четверти или года. Но это с лихвой компенсируется каникулами большими. Успеваешь восстанавливаться.

Я хотела быть учителем с самого первого дня осознания того, что я делаю вообще. Сначала я хотела быть учителем немецкого языка, участвовала в олимпиадах по немецкому языку. А затем ушла в другую школу, и учитель математики влюбила в предмет, в эту область, науку.

Я на два года уходила из школы, но я вернулась. Я уходила работать бизнес-тренером руководителя отдела по персоналу. Я вернулась, потому что там всё про деньги, а здесь про другую энергию. Здесь про нужность. Там интересно и смотришь, как это всё развивается, но там как будто бы нет сердца. Это я так почувствовала. Здесь есть сердце, эмоции, душа, — и это всё меня затянуло.

У меня есть дополнительное образование бизнес-тренера, коуча, НЛП-практика (нейролингвистическое программирование. — К.Ш.). В педагогической области я применяю все те техники, которые получила на дополнительном обучении, особенно в классном руководстве — здесь больше всего это видно. Как общаться с детьми так, чтобы создать это коучинговое пространство.

У меня есть пять принципов, на которых основывается моя работа, — это и принципы коучинга. Первый — что со всеми всё хорошо. То есть отношение безоценочности к людям. Второй — у каждого человека уже есть ресурсы, я не могу чему-то научить, я могу помочь достать этот ресурс из себя у него. Третий — каждое намерение позитивно. Четвёртый — трансформация неизбежна; всё, что мы делаем сегодня, обязательно принесёт что-то завтра: мысли, действия — это будет иметь какие-то последствия. И последний — это пространство вариантов. Моя задача показать им, что есть, — чтобы они могли сделать наилучший выбор.

Мой инструмент — это вопросы. Например, ребёнок опаздывает. Я говорю: «Как так получилось? Как ты думаешь, процесс оттого, что так получилось, он правильно течёт, в нужное русло?». Он говорит: «Ну, наверное, нет, не очень». Я говорю: «Ну а что в твоих силах возможно сделать, чтобы это как-то исправить?», — он говорит: «Ну ладно, я там в следующий раз буду, там…». Это открытый разговор, в котором я слышу ребёнка.

Никто не прав, никто не виноват. Я иду рядом всегда. Коуч идёт в разговоре всегда — это позиция наравне с ребёнком.

Я не люблю враньё. Я учу, что мы все имеем право на ошибку, но ты должен признавать свою ошибку. Когда мне дети врут — вот этого я прям не могу. Я говорю всегда так: «Враньё. Начинай заново». «Если я ещё раз услышу враньё — доверие потеряешь моё полностью». Со старшими детьми очень важно доверие, и, если оно потеряно, соответственно взаимодействия не получится.

Я нормально отношусь к ЕГЭ. Скорее, его больше боятся родители, которые читают СМИ. Есть какой-то ажиотаж и по поводу ЕГЭ, и по поводу поступления, и какой-то вуз выставляет определённое количество баллов, чтобы на бюджет поступить... То есть ажиотаж создан искусственно, и родители подгоняют. <…> Заявлен ЕГЭ вначале был как процедура несубъективная. Задания, которые ребёнок получает на экзамене, они тоже достаточно прозрачны. Это нормально, когда ты знаешь, к чему идёшь, к какой теме. Другой вопрос, что с каждым годом ЕГЭ усложняется, и даже если взять мой предмет — информатику, то четыре года назад дети не решали того, что сейчас должны уметь делать. Над этим вопросом, конечно, можно было бы подумать. Зачем усложнять?

У меня есть чёткое разделение ролей. Мой собственный ребёнок — она у меня в классе. Дома я мама, а в школе я Ирина Валерьевна. Она поняла это ещё в классе третьем. Был такой смешной случай, когда она на информатике поднимает руку и говорит: «Мамочка-мамочка...». Я ей говорю:

«Здесь нет мамы. Здесь есть Ирина Валерьевна» (Строгим голосом.). И эта фраза, она идёт с третьего класса.

Классное руководство мне нравится больше [чем вести уроки]. Я могу сказать, что я обладаю креативным мышлением, потому что по роду деятельности мне постоянно приходится что-то придумывать, кого-то куда-то отправлять, что-то двигать, с родителями разные штуки делаем. Эта работа креативная, воспитательная — она захватывает меня больше.

Работа эмоциональная, иногда вытаскивает полностью. Но у меня есть хобби — я люблю гулять. Просто бродить по улицам города, покупаю себе кофе и просто гуляю, рассматриваю дома, людей, машины…

Надо, чтобы педагог был интересен детям, а достигается это самообразованием. Если он — педагог — имеет какое-то хобби, развивается в области воспитания, то он интересен для детей. Педагог должен иметь очень много ролей, компетенций, которые нужны современному человеку. И предмет будет уходить на второй план. Какой предмет мы знали лучше всего? Вот какой педагог нам нравился, как-то заинтересовывал нас, то на этот предмет мы и бежали, и домашку делали. А человек заинтересовывает своим внутренним богатым миром. Вот я за это.

За мою практику не было детей, которые бы не любили информатику. Они могли в открытую говорить: «Ну не программирую я», «У меня не получается», но «На информатику мы всё равно придём, потому что здесь интересно».

Именно в этой профессии есть ощущение того, что всё не зря.

Читайте также:
«Хоть бы один сказал, что я умная!»: один день с лучшей учительницей Новосибирской области.