Каморка примы-балерины: НГС побывал в гримерке одной из самых известных балерин НОВАТа

Анна Жарова больше 20 лет работает в Новосибирском театре оперы и балета. За это время она смогла прожить десятки жизней: Феи Драже из «Щелкунчика», Китри из «Дон Кихота», принцессы Авроры из «Спящей красавицы» и многих других, воплощая их в идеальном академическом танце. НГС продолжают рассказывать об интересных профессиях новосибирцев и показывать их рабочие места. Мы побывали на кухне у шеф-повара, в морге и даже в кабинете у мэра. А сегодня прима-балерина крупнейшего театра России рассказала о том, где проходит ее рабочий день и какие расхожие мифы о балеринах — чистая правда. Подробнее — в фоторепортаже НГС.

Утро балерины накануне выступления отличается от утра людей других профессий. «Я просыпаюсь, иду на классику — это экзерсис (обязательный тренаж, как если вы настраиваете скрипку, так и настраиваете тело). Это обязательный ежедневный урок для каждого артиста балета — с 10:00 до 11:00. Затем какие-то приготовления, какая-то небольшая сверка, [работа] с партнером, если нюансы, например, репетиционные моменты, и иду отдыхать. Очень легкий обед и сон. Как правило, дети заранее скоординированы на занятия с бабушками и няней. Этот день посвящен целиком и полностью только спектаклю. Где-то за полтора часа [до начала спектакля] — грим, прическа, разогрев, проверка пуантов — и на сцену».

Мы разговариваем в полной всевозможных мелочей святая святых любого артиста — гримерной комнате. Тут не только накладывают макияж: здесь обсуждают программу, репетируют, готовят реквизит, отдыхают, обедают, — это особое универсальное пространство.

Когда заходишь в гримерную примы-балерины оперного театра, первое, на что обращаешь внимание, — это ее простота и невероятная компактность. Внутри нет ни белых роз, ни стен оттенка персика, ни бесконечного количества зеркал и прочих стереотипных капризов театральных артисток. В комнатке размером 8–10 «квадратов» едва помещается пара туалетных столиков, кресло и обеденный стол. В этой же гримерке работает педагог. Оказалось, Анна — очень милая, застенчивая и непритязательная балерина, которая справедливо считает, что в театральном искусстве вещи — далеко не главное.

«У меня никогда не было своей гримерки. <…> Здесь есть стол. Здесь я делаю грим — это куча разной косметики, накладные ресницы. [На сцене] макияж должен быть очень яркий. В антрактах я все время читаю: про воспитание детей, всякие профессиональные, балетные [книги]. Сейчас я читаю Энрико Чекетти (итальянский автор методики обучения искусству танца. — К.Ш.). Балерина должна расти не только физически, но и духовно, нравственно. Потому что балерина, я считаю, одна из таких профессий, которая требует огромных знаний, нужно много читать. Потому что передавать эмоции, чувства и мысли посредством пластики — это достаточно трудно», — Анна показывает содержимое своего туалетного столика.

На столике у Анны можно заметить семейные фотографии — у нее 2 дочки, Маша и Настя, и муж — он тоже работает в театре. А в ящике стола — стопка пуантов, сделанных специально для нее: на некоторых можно заметить ее имя. «Их очень много, разных фирм. Я их забрасываю, как дрова в топку». (Смеется.) Рядом со столом — импровизированный шкаф, где лежит куча купальников, трико и, конечно же, белоснежных пачек. А на полках и стенах — множество подарков от поклонников: игрушки, сувениры, картины и пр. Многим сувенирам еще не нашли место после ремонта. Самый необычный подарок, по воспоминаниям примы, — CD с аудио-признанием в любви.

Перед каждым выступлением артисту приходится оставлять свои волнения и переживания в гримерной комнате. «У каждого есть свои атрибуты перед выходом на сцену. Кто-то молитвы читает, кто-то линолеум целует, кто-то крестится, а кто-то наоборот, так: "А-а-а!" — крики издает, чтобы себя взбодрить. Ритуалы есть, есть еще приметы.

Если расческа упала, то все. А если балерину укололи иголкой во время примерки, значит она безумно понравится кому-то в этом костюме. Но сейчас я верю только в себя и свои силы», — говорит Анна, но все же признается: на каждом костюме закреплена маленькая булавка, чтобы никто не сглазил.

Анна не раз рассказывала в интервью, что в балет влюбилась после того, как в детстве с мамой сходила на «Щелкунчика». Ее восхитили танцы балерин и испугали мыши, которые забрались на елку. После этого она поняла, что свяжет свою жизнь с театром.

«Я в детстве еще хотела стать стюардессой. Мне казалось, что это профессия очень такая… Они все такие красивые, в пилотках, подтянуты. Хотела до того момента, пока не поняла, что у меня аэрофобия. И до сих пор ладошки потеют, как только захожу в самолет», — призналась прима и поспешила на репетицию.

Репетиции спектакля проводят постоянно, даже если артисты уже отыграли несколько выступлений. У Анны сегодня она продлилась около 45 минут, но иногда она может занять 1,5–2 часа, причем без перерывов, потому что «балерине нельзя остывать». Они проходят в специальном зале с зеркалами и балетными перекладинами.

У стены ютится пианино — партии спектакля на репетициях отыгрывают под живую музыку. Анна собирает волосы в клубок, грустно, прямо на полу завязывает пуанты. Но как только пальцы пианистки начинают ударять по клавишам, у Анны загораются глаза, и она моментально превращается из скромной сибирской девушки в страстную и порхающую женщину.

Прима усердно повторяет одни и те же па, за ее движениями внимательно наблюдает педагог. Сейчас Анна готовится к первому после небольшого перерыва балету «Дон Кихот», который покажут 11 мая. Несмотря на рутинность репетиций, Анна приходит на них с удовольствием, как будто в первый раз.

«Дело в том, что любая партия растет вместе с тобой. Ты растешь, все время меняешься и по-другому начинаешь воспринимать мир, жизнь. И то же самое происходит с твоими партиями, с твоими ролями. Например, Жизель в 20 лет и Жизель в 30 лет — это совершенно разное восприятие себя», — объясняет она.

В начале апреля Анну Жарову пригласили продиктовать «Тотальный диктант» в концертном зале им. Каца. Она немного опешила, когда вышла на сцену: оказывается, в оперном театре она не видит зрителей, тогда как здесь она обращала внимание на реакцию людей, их глаза и то, что они делают:

«Это правда. Дело в том, что софиты — они очень яркие и слепят. И зритель находится достаточно далеко, плюс оркестровая яма и зал же темный. Я думаю, что это помогает. Ты находишься в своем пространстве в определенном образе и желательно, чтобы тебя ничего не выбивало. Если бы ты всех видел, ты бы начал разглядывать, есть ли там свободные места, например. Хотя это для меня не важно».

Сцена дает огромный выброс адреналина. Настолько большой, что в течение суток после выступления балерина не может уснуть. Чтобы вернуться к нормальной жизни, Анне требуется 2–3 дня. Театральную афишу составляют таким образом, чтобы у балерины было это время для отдыха.

Анна призналась, что красота, нежность и воздушность балерины на сцене — плод тяжелого физического труда. Поэтому зачастую на ногах появляются синяки, ступни стираются, развиваются болезни суставов.

«Это очень тяжелая профессия, но главная ее сложность в том, что она не имеет объективной оценки, понимаете. Если в спорте мы точно знаем, кто прыгнул дальше, выше, то здесь все зависит от того человека, который стоит у руководства, от его вкуса. При этом сколько людей, столько и мнений. Вот эта необъективность часто в жизни вызывает много трагических моментов у балерин. А стертые ноги, артриты, артрозы, хондрозы, травмы… — да. Наверно, издержки есть в любой профессии, но наша особенно жестока в этом плане. <...> Всегда и у всех есть вещи, которые бы хотелось поменять. Это нормально. Но если ты не можешь что-то изменить, то надо поменять свое отношение к этому или уйти во что-то другое».

Наверно, издержки есть в любой профессии, но наша особенно жестока в этом плане. <...> Всегда и у всех есть вещи, которые бы хотелось поменять. Это нормально. Но если ты не можешь что-то изменить, то надо поменять свое отношение к этому или уйти во что-то другое».

Все испытания, через которые Анне пришлось пройти за свою карьеру, окупаются после каждого выступления, казалось бы, простыми аплодисментами. Простыми для любого, но не для артиста.

«На протяжении всего спектакля ты отдаешь [энергию], и в конце ты выходишь, чтобы получить ее обратно. Этот энергообмен — это самое колоссальное, что есть в нашей работе, и ради чего балерина и артисты выходят на сцену. Чувство потрясающее. Вы даже не представляете, насколько энергетически понятна [оценка выступления зрителем]», — поделилась Анна и сравнила это чувство с рождением ребенка.

Еще одно рабочее пространство балерины — помещение, где хранят костюмы. Для них выделили несколько комнат и большой двухъярусный склад в подвале без окон и с железной дверью. Сюда балерина приходит на примерку.

К нарядам солисток здесь особое отношение — некоторые украшают кристаллами Swarovski. Стразы, ленты, перья и другие декоративные элементы на пуантах отрываются почти после каждого выступления, а на создание нарядов для всей труппы костюмерам дают всего около месяца. В среднем на наряд для балерины уходит до 80 тыс. руб.

«Однажды с одним костюмером случилась история такая. Она пошла сюда за костюмами, ее закрыли и выключили свет. А здесь знаете, какая темнота? Как в гробу. (Смеется.) Она была где-то очень далеко. В этот момент у нее зазвонил телефон, т.е. она шла на телефон в полной темноте», — вспоминает балерина.

Для балета «Дон Кихот», где Анна играет Китри, она надевает красную юбку. В некоторых партиях она выступает в пачке. «Я больше люблю пачки, чем юбки. Потому что если ноги у балерины красивые, то лучше, чтобы их было видно», — скромно заметила она.

Сегодня жизнь Анны не ограничивается театром: она руководит своей авторской школой балета «Жар-Птица», занимается с детьми, является общественным послом Всемирного фестиваля молодежи и студентов, читает лекции и проводит мастер-классы. Но всем этим она занимается далеко не от скуки.

«У нас довольно жестокая профессия. Никто не занимается нашим переобучением, нашей переквалификацией. К 40 годам у людей только начинается карьерный рост, а у нас заканчивается. А жизнь-то еще впереди. И мне бы хотелось, чтобы она тоже была яркой, насыщенной. Сейчас я занимаюсь управленческими вопросами в школе, у нас прекрасная команда; общественной деятельностью, состою в партиях. Меня волнуют все вопросы, связанные с культурой в нашем городе. [Театр] для меня, скорее, это уже отдых.

Когда я выхожу на публику что-то говорить, эта работа меня напрягает гораздо больше. Тогда я прихожу в балетный зал [танцевать] и просто отдыхаю, физически снимаю напряжение и весь полученный адреналин. Я люблю свою профессию, я настолько в ней растворена, что чем больше я танцую, тем больше я молодею. У меня такое чувство. (Смеется.) <...> Сейчас уже надо потихоньку уходить с классики, так как балет — искусство молодых и здоровых. Я бы с удовольствием танцевала современные танцы, там меньше канонов».

Театру пророчат смерть уже очень давно, однако десятки людей до сих пор выбирают театральную сцену в качестве своей работы, а тысячи других приходят, чтобы увидеть балет своими глазами.

«Театр не умрет никогда. Скорее, гаджеты умрут. Я бы очень этого хотела. Невозможно почувствовать человека через телефон и планшет, невозможно почувствовать его энергетику. И это настолько делает нашу жизнь тусклой, понимаете. Если вы хотите остаться живыми, идите и смотрите живое искусство, настоящее. Оно сегодня, здесь и сейчас...

20 лет мы смотрим один и тот же фильм, "С легким паром", к примеру. Да, это шедеврально, это гениально. Но не будет другого кадра в тот или иной момент. Он всегда будет оставаться одним и тем же. А театр — это живое: сегодня человек такой, а завтра он может выдать такое, что невозможно. Вот это живое искусство, кто-то упал, кто-то еще что-то, — оно неповторимо. И недооценивать это очень опасно. Идите за этим энергообменом. Может, тогда на этой земле наступит мир и покой — когда культура станет на уровне бытия, в общем, на уровне хлеба с маслом, понимаете?».