«Чтобы унести зарплату, мне потребовался пакет»: почему 90-е были лихими, но не страшными — воспоминания журналиста НГС

1990-е годы в последнее время стали каким-то символом беспроглядного мрака, в который страна опустилась и едва вылезла. Между тем для всех тех, кто это время застал в более или менее взрослом возрасте, это была просто часть их жизни. С радостями, проблемами, надеждами и открытиями. Обозреватель НГС решил вспомнить, чем ему запомнилось это «лихое» десятилетие.

90-е как эпоха, а не просто отрезок на календаре, начались в январе 1992 года, когда президент Борис Ельцин подписал закон о свободе торговли. Отчетливо помню, как буквально в один день в небольшом продовольственном магазине у дома в районе Бугринской рощи, где я тогда снимал квартиру, появилась ЕДА: колбаса, сливочное масло, сыр выглядели в холодной витрине вызывающе и провокационно.

Тут нужно напомнить, что с 1982 года базовые продукты в городе можно было гарантированно купить только по «заказам» — бумажным талончикам, выдававшимся по месту работы или учебы. 400 граммов колбасы, две пачки масла, два килограмма курятины, бутылка водки. Продукты нужно было искать, доставать, иметь знакомства. А тут всё лежало на витрине в свободном доступе.

Неприятной новостью были какие-то совершенно космические цены. Потом спрос и предложение как-то пришли в равновесие, но воспользоваться наступившим относительным изобилием могли не все — деньги стремительно дешевели.

Свой ваучер я продал одному из скупщиков, которые стояли тогда у Центрального рынка. Рассказы о «Волге», которую можно будет купить на доходы от грамотно вложенной доли в общественной собственности, каковой и считался ваучер, меня как-то не убеждали, но за эту бумажку давали реальные, пусть и небольшие деньги здесь и сейчас. Вырученной суммы хватило на хорошие полуботинки (они прослужили лет десять), пару бутылок вина и что-то из закуски. Слышал потом истории людей, которые купили на ваучер акций Газпрома и обеспечили себе достойную старость, но никогда не видел таких людей живьем.

Главной приметой и символом эпохи стал «коммерческий киоск»: сваренные из железа маленькие монстры предлагали полный набор необходимого, от шоколадных батончиков и лапши быстрого приготовления до сигарет, водки и презервативов. Именно в таком киоске я сам впервые купил и впоследствии неоднократно готовил китайские древесные грибы муэр. Они продавались маленькими брикетами, которые нужно было распарить в кипятке, после чего они превращались в какие-то не то водоросли, не то инопланетные растения. Было вкусно, необычно и, в сущности, недорого. Даже по тем нищим временам.

Хлынувший в Россию поток импорта вообще принес массу нового, необычного. Зачастую, конечно, это была дешевка, ширпотреб — другого жители России с месячным доходом в основном ниже 100 долларов позволить себе не могли. Но отдельные умельцы находили пути к гастрономическим приключениям.

Как-то мы разгружали вагоны (это было самым распространенным способом приработка) с иностранной едой и напитками. Я работал в бригаде, которую нанимали на каждый конкретный случай, поэтому нам обычно не доверяли ничего дорогого: верхом был «итальянский» ликер «Амаретто», бутылочки с которым почему-то были упакованы в бумажные мешки. А вот соседний вагон разгружала профессиональная бригада, поскольку груз там был дорогой и элитный. В процессе разгрузки выяснилось, что ехавший с грузом сторож-экспедитор выпил в дороге несколько бутылок дорогого французского вина, да еще и закусил не менее элитными консервами (наверное, это было фуа-гра, но я тогда не знал такого слова). Проведя расследование и вынеся вердикт, парни некоторое время били этим гурманом об вагон изнутри. Времена были простые, в милицию никто не обращался по причине бессмысленности.

Нужно заметить, что работа грузчика неплохо (по сравнению с общим уровнем окладов) оплачивалась, к тому же сулила немало приключений. Один раз, например, мы чуть не сгорели заживо, когда в вагоне, залитом спиртом Royal (его разливали в хрупкие литровые бутылки, которые легко бились) какой-то чудик решил покурить.

Нынешний образ 90-х неразрывно связан с организованной преступностью. Между тем большинство людей последствия криминальных разборок видели тогда не в пример реже, чем мы сейчас видим раскуроченные в авариях автомобили. Самое громкое, пожалуй, заказное убийство директора шоколадной фабрики Веры Копосовой заказал не какой-то криминальный авторитет, а ее коллега. Знакомые, которые тогда уже занимались каким-то некрупным бизнесом, относились к бандитам примерно так, как сегодня относятся к налоговикам или проверяющим из какого-нибудь контролирующего ведомства: дескать, неприятно, но работать можно. На какое-то время организованная преступность просто заполнила образовавшийся вакуум власти и закона.

Один мой знакомый в самом начале 90-х неожиданно превратился из одаренного, но непутевого балбеса в предпринимателя. После того как в его руках впервые в жизни оказались приличные деньги, он снял просторную квартиру, купил машину (для нее пришлось нанять и водителя, поскольку прав у него не было) и безумно дорогой аудиоцентр. Через некоторое время знакомый исчез, а чуть позже выяснилось, что причиной его резко выросшего благосостояния во многом было то, что он просто не отдал партнерам по бизнесу существенную сумму, полученную на операции по обналичиванию. Пока знакомый скрывался где-то в казахских степях, домой к его маме пришли вежливые, но не терпящие возражений крепкие ребята и вынесли всё, что посчитали нужным. Ни сама мама, кстати, ни ее имущество не пострадали: визитеры даже музыкальные диски забрали не все, а только те, которые действительно имели коллекционную ценность.

Чтобы унести с работы свою первую журналистскую зарплату, мне потребовался полиэтиленовый пакет. К середине 90-х деньги обесценились, и за первые два месяца работы мне полагалось 400 тысяч рублей с небольшим. Бухгалтер полезла в сейф и выложила передо мной три «кирпича» — банковских упаковки из десяти пачек по сто листов каждая с купюрами по 200 и 100 рублей. Это было удобно: в продовольственном магазине, купив колбасы, пива и яиц, можно был просто протянуть пачку в банковской ленте, не распечатывая. Денег этих хватало только на еду и общественный транспорт. По тогдашнему курсу 400 тысяч рублей были эквивалентны где-то 90 долларам. Так жило большинство.

Во второй половине 90-х жизнь более или менее начала налаживаться: появились первые супермаркеты, точки современного общепита, в Россию пришли первые международные компании. В 1997 году «Кока-кола» решила не просто открыть здесь офис, а построить целый завод. Пресс-конференция по этому поводу приходила в легендарном клубе «888», расположенном в подвале общежития НГТУ № 1. Отвечая на вымученный вопрос о том, не собираются ли американцы производить что-то местное, кока-кольный босс ответил, что, дескать, кто знает, может быть, мы когда-то будем выпускать квас. Присутствующие расценили это как остроумную шутку, а лет через десять квас был уже в базовых линейках и «Кока-колы», и «Пепсико».

В 1998 году грянул мировой финансовый кризис, который обрушил рубль (он стал дешевле доллара в три раза) и вызвал волну неплатежей между компаниями внутри страны. Расцвел бартер, когда в качестве оплаты предприятия готовы были брать любые мало-мальски ликвидные товары, а потом эти товары выдавали работникам вместо зарплаты.

Я тогда сделал самую дорогую, наверное, в своей жизни стрижку в одном из лучших салонов города. В зале я был единственным клиентом. Стрижка была вполне обычной, просто ее сделал хороший мастер, но запомнилась почему-то куда больше, чем мороженая селедка, тушенка и кафельная плитка, тоже полученные вместо денег. Ситуация, впрочем, начала выправляться уже менее чем через год.

При всех проблемах и недостатках новая жизнь предоставляла самые разные новые возможности. От бытовых мелочей вроде капучино из настоящей кофе-машины в первой точке Traveler`s coffee на Ленина,12 и сидра Strongbow в баре «501» — до путешествий за границу и каких-то совершенно новых вариантов для карьеры.

Мне, например, еще в первой половине 90-х удалось съездить в Японию (я изучал японский в НГУ), где за месяц я встретил нескольких соотечественников: кто-то преподавал в местном вузе, кто-то приехал работать по контракту как ученый, кто-то работал в местном представительстве торговой фирмы. Сегодня это уже не выглядит, конечно, каким-то достижением. Ну уехал человек в другую страну — его право. Но тогда, всего через три года после смерти СССР, где даже выезд в Болгарию («курица — не птица, Болгария — не заграница») требовал рекомендации парткома и путевки из профкома, это впечатляло.

Интересно, что самыми яркими впечатлениями были вовсе не скоростные поезда, двери на фотоэлементах (в России таких тогда не водилось) и прочие технические или потребительские преимущества. Безумно интересно было почувствовать себя частью огромного мира. Я много ходил и ездил самостоятельно и нередко забредал в какие-то кварталы, где люди европейской внешности были редкостью. И вот встречаешь в таком месте человека, который может быть голландцем, канадцем или вообще приехать из Южной Африки, и вы с друг другом немного как бы здороваетесь, как свои. И ты сам так же, отчасти «своим» ощущаешь незнакомого уличного певца, исполняющего под гитару на железнодорожной станции в городке Нара композицию Loosing my religion американской группы R.E.M — ведь точно такая же есть у тебя на затертой кассете в общежитии.

По календарю 90-е завершились наступлением «миллениума» — 2000 года. Все тогда боялись какого-то цифрового апокалипсиса. Он должен был якобы наступить из-за того, что компьютеры не умели считать более чем до 2000. Страхи эти разгонялись преимущественно самими же IT-компаниями, которые немало заработали на проведении тестов и экспертиз всего, что было сложнее офисного вентилятора. Никаких сбоев и проблем не случилось, и казалось, будущее не сулит уже ничего по-настоящему тревожного. Ведь всё, что могло произойти плохого, уже было.

Но не все воспринимают 90–е в таком оптимистическом свете. Для героини материала НГС, которой было тогда всего 24 года, это было больше временем, когда нужно было выживать.