Мало кто из зарубежных эстрадных артистов так сильно и искренне любит Россию, как подбирающийся к 60-летию певец утонченного порока и пылких излишеств Марк Алмонд. Человек, во многом придумавший гламурный синти-поп в том виде, в котором мы узнали его по Depeche Mode: нарочито чувственный вокал, подведенные глаза и дилетантский пластмассовый звук.
Еще в 90-х он добрался до Сибири, справедливо решив, что Москва и Санкт-Петербург— лишь фасад огромной заснеженной страны, а потому самое интересное следует искать гораздо дальше, за горизонтом. На заре 2000-х он уже мог похвастаться дружбой с БГ, невероятным по эпатажу дуэтом с Людмилой Зыкиной, приятельством с питерским художником-трансвеститом Мамышевым-Монро. И вместе с тем концертами со «звездой-в-шоке» стилистом Сергеем Зверевым и другими сомнительными персонажами отечественного шоу-бизнеса. А еще был альбом старинных городских романсов, увлечение «Тату» и покровительство щедрого русского продюсера.
«The Dancing Marquis» — бог знает какой по счету его сольный альбом; после распада дуэта Soft Cell, в котором экстравагантный Алмонд был лицом, голосом и умом, он многократно пускался во все тяжкие: жеманно перепевал Хендрикса и The Velvet Underground, ударялся в паранойю и оккультизм с Coil, смешивал фламенко с пост-панком, пел на французском, играл в мюзиклах и всячески проверял себя на прочность.
«Я родился на этой земле, чтобы радовать и удивлять. Вы родились, чтобы знать, что я здесь», — поет нынче Алмонд и, в общем-то, сообщает главное, что стоит иметь в виду: он по-прежнему главный щегол на этом празднике жизни. Все как встарь: поза и нарциссизм, латекс и бурлеск, красные бархатные обои и портьеры с рюшами. Заглавный трек «Танцующий маркиз», посвященный английскому аристократу-эксцентрику Генри Пэйджету, растратившему колоссальное состояние на наряды, драгоценности и духи, и вовсе звучит как манифест Алмонда-творца. Утопая в роскоши, он год от года уверен в одном: сама возможность жить, сам факт рождения — уже роскошь и подарок судьбы, тогда как привычка воспринимать жизнь как рутину и череду монотонных дней — вот истинное расточительство.
Возможно, в этом и заключается секрет многолетней симпатии Алмонда к России: этой стране отчаянно не хватает Праздника — но какая иная заслужила его больше? Алмонд — как теперь понятно, русский сезам, и его «тени» уже пытались здесь что-то сделать: андрогинный перверт Шура выдувал в зубную щель усталость от местных нравов, опереточный цветастый крунер Сергей Пенкин приучал народ к высокому мужскому вокалу, ну и, разумеется, Борис Моисеев — с его любовью, скажем так, не только к женщинам — окончательно укоренил в меру обаятельный бесполый образ на российской эстраде. Загвоздка в том, что все они, как показало время, насквозь фальшивые дельцы, эксцентрики от ума, а не сердца — и толку с них никакого. Ну так, собственно, и маркизов здесь никогда не водилось, так что поделом. Как успел произнести на последних секундах альбома Алмонд: «Я растворился в своем идиотском танце, но мне уже все равно».
Фото contactmusic.com