«То, что останется, станет родным, как шваль»: почему борьба с иностранными словами обречена на факап

Не проходит недели, чтобы я не увидел, как опять какой-нибудь очередной радетель за чистоту русского языка не вывесил картинку на тему «Говори правильно». Не менеджер, а управляющий, не фейк, а неправда и так далее. Всё это пустое. Обозреватель НГС Стас Соколов объясняет, почему заимствования, сколь бессмысленными они ни выглядели бы, ничем не грозят языку.

Русский со словарем

Те, кому кажется, что русский язык захлестнула какая-то там волна иностранных слов, просто не знают истории. Даже если взять слова с очевидным происхождением, то мы обнаружим, что используем заимствования постоянно. Просто к большинству из них носители русского языка давно привыкли. Я что-то ни разу не слышал, чтобы современные ревнители чистоты родной речи призывали отказаться от немецких бутерброда (Butterbrot), циферблата (Zifferblatt), стула (Stuhl) или фартука (Vortuch). Оно и понятно, германизмы проникли в Россию ещё в первой половине 18-го века и так прочно вросли в наш язык, что человек без лингвистического образования (или хотя бы чутья) и не угадает их иностранное происхождение.

Чуть позже в русскую речь влился мощный поток французских слов. Среди которых, наряду с более или менее узнаваемыми жакетом (jaquette) или жандармом (gendarme), есть масса слов, которые давно утратили какой бы то ни было французский шарм: талия (от tailler — «рубить, разделять»), дюжина (douzaine), ливер (от liver — «печень») и ещё десятки им подобных. Слово патриот (patriote), кстати, тоже французское. Патриоты языкознания могут подумать на досуге, чем его заменить.

Мода на англицизмы также появилась не вчера. Англоманы в России водились ещё в 18-м веке. Русский дипломат, князь Александр Куракин, например, пытался внедрить целый список англоязычных названий: трактир он призывал называть ординарией (ordinary — «обычный»), ярмарку — ферой (fair), а иностранцев именовать форейнерами (foreigner). Из этой затеи ничего не вышло. Но английские слова продолжали появляться в речи носителей русского языка. Александр Вертинский пел про «старый холостяцкий флэт» (flat — «квартира»), а на митинги (meeting — «встреча») собирались революционные рабочие ещё в начале прошлого века.

Английский с акцентом

Проблема иностранных слов волнует не нас одних. Точнее, проблема такая есть в большинстве современных языков, просто далеко не все по этому поводу волнуются. Даже во Франции, где следить за чистотой языка оставлена целая академия, а на придумывание отечественных аналогов английских слов были брошены лучшие силы, англицизмы звучат в повседневной речи постоянно. Hardcore, bestseller, challenge, marketing — всё как у нас, в общем. Это, к слову, бесит тех, для кого английский — родной, поскольку слова английского языка французы произносят так, что они понятны подчас только им одним.

Не нужно думать, впрочем, что английский всегда был таким агрессором. В самом этом языке масса заимствований из французского, к которым сами англофоны давно привыкли: passport (буквально «проход двери»), avant-garde («охрана впереди»). silhouette («силуэт»), illusion («иллюзия») и так далее. Не говоря уже о названиях блюд, предметов одежды и словечек вроде рандеву, визави, тет-а-тет, которые в ходу и у нас. Что поделать, если французы в своё время придумали так много вещей и понятий, которые стали частью образа жизни всего европейского общества.

Через США и активные контакты этой страны с испаноязычным миром в английский влился обильный поток испанских слов: mosquito (буквально это «маленькая муха»), armada (буквально — «вооруженная»), embargo («препятствие»), tornado («нечто вращающееся»), canyon («каньон»), vertigo («головокружение») и многие другие.

Пофиксить фейл

Новое слово появляется в речи по очень простой причине: его приводит новое понятие, явление или предмет обихода. Можно, конечно, всякий раз садиться и придумывать, как назвать по-русски мерчендайзера, промоутера и ресепшен, но людям, с которыми они вошли в нашу жизнь, было не до того. Они занимались продвижением новых продуктов, открывали магазины, отели (ещё одно иностранное слово) и пользовались теми определениями, которые слышали за границей или от своих иностранных работодателей. У нас ведь просто не было массы вещей, которые обозначают многие из этих иностранных слов. А когда подтянулись филологи, было уже поздно.

Даже если у иностранного слова есть, казалось бы, русский вариант, то почти всегда он не будет передавать всех оттенков смысла новой лексической единицы. «Пётр сделал признание» и «Пётр совершил камингаут» — согласитесь, вы сразу поняли разницу. Фейк — это не просто «неправда», это неправда, которую вы прочитали в СМИ или в соцсетях. Даже у слова фидбэк есть четко определенная роль. Это мнение о товаре и услуге. Попросить фидбэк у девушки после романтического вечера будет странно. Хотя и о товаре и услуге я бы лично просто просил мнение.

Бывает, конечно, что люди пытаются скрыть за иностранными словами отсутствие смысла и идей. Вроде как вставил несколько ярких англоязычных кубиков в обычную фразу — и вот она уже выглядит как речь профессионала. Но такое бывает у научных работников и у бюрократов. Это вопрос не чистоты языка, а просто умения им владеть.

И уж тем более не стоит беспокоиться по поводу всевозможных профессиональных или социальных арго. В любой стране есть группы, пользующиеся целым набором словечек, понятных только им. Когда айтишник обещает «пофиксить баги», то те, с кем он общается, прекрасно его поймут. А если нет, могут и спросить.

Все эти «фейлы», «факапы», «чиллы» и прочий новояз, который особенно раздражает часть общественности, — не более, чем подсознательная попытка оттоптать в языке какую-то свою, недоступную чужакам поляну. Пройдет всего десяток-другой лет, и они перестанут раздражать. Часть войдёт повседневный язык, и со временем, возможно, эти словечки станут такими же родными и даже архаичными, как шваль (фр. cheval — «лошадь») или кавалер (ит. cavaliere - всадник). А что-то забудется за ненадобностью, как «ординария» князя Куракина.