«Полы рушатся, крысы бегают везде»: как живут в рассыпающемся бараке под стенами СИЗО — рядом с ним постоянно пожары

Жители бараков на улицах Ярослава Гашека и Почтовой терпеливо ждали переселения из аварийных домов много лет: стены их бараков рассыпались, по комнатам нагло фланировали крысы, а проводка и печи выглядели опасно обветшавшими даже на взгляд неспециалиста. Летом 2024 года процесс, вроде бы, пошел: жители одного из домов получили квартиры в новостройках. Но на этом дело пока и закончилось, а для оставшихся и без того непростая жизнь стала еще сложнее: расселенный дом и окружающие его ветхие сараи начали гореть. Журналисты НГС побывали в частично расселенном квартале и узнали, как выживают и чего боятся люди, которые обнаружили себя буквально в горящей точке.

Улицы Ярослава Гашека и Почтовая в Дзержинском районе Новосибирска начинаются едва ли не в одной точке, у самых стен следственного изолятора № 1. Вокруг — ветхие, серые от времени сараи, редкие гаражи, иногда — делянки-огороды. Справа неасфальтированные улицы сбегают вниз, в небогатый, но по сравнению с бараками ухоженный частный сектор. Слева — стена под колючей проволокой. Там начинается территория изолятора.

Сразу за домом на Гашека, 1/1 стоит дом по адресу Почтовая, 1Б, и еще год назад их было практически не отличить один от другого: одноэтажные шлакоблочные строения были выстроены максимально похоже и, кажется, максимально на скорую руку.

Сегодня спутать два барака не сможет только слепой. На Почтовой — жилой и живой, с пластиковыми стеклопакетами, припаркованными у крылечек машинами. На Ярослава Гашека — изрисован похабщиной и зияет пустыми провалами окон, за которыми чернеет гарь.

«Тут поджигают, — широко улыбается темноволосый парень по имени Даврон, который живет в соседнем доме № 1 по Ярослава Гашека. — Сарайку сожгли, дом недавно… не боюсь ли я, что наш дом загорится? Нет, всегда же можно выйти из дома».

Его спокойствие несложно объяснить: квартира, хоть он и прожил в ней половину жизни, съемная, да и между бараками — широкий пустой проезд. Те, кто живет ближе к расселенному дому, по-настоящему боятся огня.

«Жильцы получили квартиры и уехали в июне 2024-го. Все покинули это место. А потом у нас все и началось, — говорит жительница дома на Почтовой, 1Б Ольга Митьковская. — Вот рисунки, трубы поломанные — это тоже не само, это подростки все крушат. А потом начали жечь. Первый раз — вот здесь, прямо посередине дома».

Первый поджог, по словам Ольги, был на Пасху, около 9 вечера — его случайно заметила припозднившаяся местная жительница. Не прошло и суток, как вызывать МЧС пришлось снова: на этот раз очаг возгорания был в угловой квартире. Потом — затишье, но очень недолгое.

«Я была на работе, ко мне подходят коллеги-учителя и говорят: „Оля, беги. Там пожар“. Я подхожу к окну, и вижу: две сосны, где мой дом стоит, между ними дым. А дома я не вижу, и у меня там ребенок».

День, вспомнила Ольга, был ветреный. Ее старший, тринадцатилетний сын Матвей учится во вторую смену, по вечерам делает уроки допоздна, и потому по утрам предпочитает выспаться подольше. Женщина бросила учеников на коллег и побежала домой.

«Я просто бежала. Думала, мне плохо станет: или инфаркт, или инсульт будет. Я бежала, я перескакивала через все эти пожарные шланги… Прибежала — сын уже одетый, обуться осталось. Стоит в дверях и говорит мне: „Мама, вот документы“».

Пылающие сараи и уже занявшиеся от них сухие деревья благополучно потушили. Огонь, несмотря на сильный ветер, не успел перекинуться на дом на Почтовой, но всю ночь Ольга все равно не сомкнула глаз.

«Ходила на улицу, смотрела: горит или не горит. Принюхивалась, присматривалась, — говорит она. — Если выглядывать из окна, увижу [пожар], только когда уже появится зарево, а это будет слишком поздно».

Причины для страха у нее были и помимо пережитого страха за ребенка. Вокруг расселенного барака, как и неделю назад, кучковались дети и подростки — главные ее подозреваемые. Она призналась, что знает часть предполагаемых поджигателей, но описать их отказывается из соображений этики.

По данным МЧС, вызовов на это место было не три, а два. Первый — в воскресенье, 20 апреля. Когда спасатели приехали на место, огонь то ли успел потухнуть сам, то ли его потушили местные жители. А вот напугавший Ольгу пожар 25 апреля действительно пришлось тушить по-серьезному.

«Горели заброшенные надворные постройки под одной кровлей. Пожарные потушили огонь в течение 20 минут. Пострадавших нет», — сообщили в ведомстве.

Чтобы ликвидировать угрозу пожаров, можно снести точку притяжения подростков: старый дом и сараи. Другой вариант — расселить все остальные аварийные дома. Жители Почтовой, 1Б действительно ждут новых квартир, но хотя их дом построен на 10 лет раньше, чем расселенный соседский, все еще остаются на старом месте.

Одноэтажные бараки, едва ли не лепящиеся к стенам СИЗО, появились здесь между серединой 1950-х и серединой 1960-х и до 1990-х считались ведомственными. Их строили для себя из того, что было, сотрудники следственного изолятора. Тем, кто поселился на Ярослава Гашека, 1 в 1965 году, достался кирпич, и этот дом еще выглядит крепким, хотя, согласно оплаченной хозяевами независимой экспертизе, его уже тоже можно признавать аварийным. Стоящие рядом дома 1/1 и 1Б по улице Почтовой — шлакозасыпные, и вот они-то уже много лет рассыпаются прямо на глазах.

«Почему я здесь не живу? — даже не удивленно, а зло ответила вопросом на вопрос еще одна собственница квартиры в доме на Почтовой, 1Б Анна. — Вы что, издеваетесь?»

Мы разговаривали по телефону: на Почтовой «тетя Аня», как зовет ее Ольга Митьковская, появляется в основном для того, чтобы встретиться со своими квартирантами.

«Как можно тут жить? Эта квартира аварийная уже сколько лет! С 2017–2018 года собраны документы на снос, потому что жилье конкретно аварийное! Вы пройдите, посмотрите, что там внутри творится. Потолок в ванной… слава богу, у меня живут строители-времянщики, они подвешивают эти потолки, которые падают. Полы рушатся, крысы бегают везде. Фундамент осыпается — все осыпается. Нельзя здесь русскому человеку жить!».

Когда, выполняя указания квартирной хозяйки, один из ее жильцов, Бахтиёр, провел журналистов внутрь, становится понятно: жить здесь нельзя никому. В доме стоит запах сырости и мышей. Мужчина показал действительно укрепленный потолок в ванной, голые стены в жилой комнате. На вопрос, как ему нравится жилище, он молча, но очень выразительно улыбнулся.

Еще одна квартира, расположенная между квартирами Ольги и Анны, пустует. Ее хозяйка тоже давно съехала к родне. Ольге уезжать некуда.

«Мой дедушка работал [в СИЗО], и сам строил дом [рядом с местом службы], — рассказала женщина. — Я живу здесь с рождения: здесь родился мой папа, родилась я, а теперь уже живут и мои сыновья».

Ее историю можно назвать типичной для этих мест: большинство хозяев бараков — дети, внуки и правнуки служащих системы исполнения наказаний. Сами они никакого отношения к ФСИН не имеют — возможно, именно поэтому уже в начале 1990-х ведомство поспешило избавиться от развалюх. Дома стали муниципальными, но для местных жителей не изменилось ровным счетом ничего.

Они немного воспряли духом, когда бараки признали аварийными, но, как оказалось, до расселения еще надо дожить. Дом на Ярослава Гашека, 1/1, по словам жителей, обещали расселить только в конце 2023 года, фактически же долгожданный переезд случился на полгода позже.

Квартира Ольги крошечная, но ухоженная: с коврами, шторами во всю стену и даже маленькой ванной. Правда, все это — результат постоянного тяжелого труда с предсказуемым и печальным результатом.

«Вот это место я называю „портал“. Спрашивала соседку, нет ли там к ней еще прохода. Она ответила: „Не знаю, у меня там шкаф стоит“, — Ольга отодвинула штору, демонстрируя, что стены поверх обоев обиты серебристым утеплителем. — Слышите?»

Она постучала по стене, и под слоем искусственного материала тут же прошуршала осыпающаяся штукатурка. Потом показала странного вида наплывы на стыке потолков и стен — там Ольга заделывала трещины бинтами и гипсом. Ковры на полу — не элемент дизайна, а способ не отморозить ноги: даже весной дети Ольги ходят по дому в теплых меховых тапках.

«Конечно, я работаю близко, и дети у меня учатся в этой школе: старший сын седьмой класс заканчивает, младший — в пятом. Мне не хотелось бы школу менять детям, но я уже куда угодно готова отсюда уехать», — в сердцах призналась Ольга и рассказала, как спустилась в подпол за картошкой и увидела там огромную, «с кошку размером», крысу.

В каждом помещении квартиры в удлинители включены маленькие приборы, похожие на компьютерную мышку. Они должны отпугивать грызунов реальных. В теории.

«Я не знаю, то ли радоваться [будущему расселению], то ли плакать, потому что неизвестно, куда будут переселять, — подтвердила опасения Ольги третья и последняя ее соседка Тамара. — Вот, например, работа у нас на правом берегу, у ребенка школа тоже рядом. Мы ходим в кадетский класс, смысла менять школу уже нет: в седьмом учимся. Но вот тот барак переселили на „Чистую слободу“, и это же ужас как далеко».

Сообща соседи находят телефон одного из жильцов расселенного дома, который переезжать не стал — поселился неподалеку у родителей. Но он с журналистами говорить отказался: причина того, что он не стал переезжать, не в отдаленности нового дома.

Согласно предоставленным Ольгой Митьковской документам, дом по адресу Почтовая, 1Б должны были расселить до конца 2024 года. Письменных подтверждений у нее нет, признала она, но в разговорах чиновников женщина слышала, что расселение перенесли на 2027 год.

НГС направил запрос в мэрию Новосибирска, чтобы точно узнать, когда собираются дать новое жилье жителям дома на Почтовой, 1Б, должен ли кто-то заниматься сносом уже опустевшего барака и сараев, и если да, то когда это произойдет. Также журналисты обратились в полицию, чтобы узнать, какое решение принято по заявлению о поджоге, и установлены ли люди, которые его совершили.

Такие «последние дома» есть и в других районах Новосибирска. Ранее НГС писал о том, как выживают жильцы бараков в микрорайоне Щ: их дома атакуют мародеры, но им некуда идти.