«Гедда Габлер»: спусти курок красиво

На эксцентричную «Гедду Габлер», премьера которой недавно состоялась в «Красном факеле», невозможно попасть. Даже несмотря на лютую жару, малый зал забит до предела, мне едва удалось присесть на ступеньках в проходе. Пожалуй, «Гедда Габлер» — лучшая постановка этого года в Новосибирске. Тимофей Кулябин не просто выжал пьесу Ибсена до упора, до самой сухой корки, выпустив все ее бешеные соки, он сделал самое важное — сделал эту местами непонятную, странную, болезненную и откровенно психопатическую драму выпуклой, расставил все по своим местам, а социально-психологическую катастрофу в обществе, выродившегося до мещанства и механического лицемерия, вывел за пределы личной трагедии и ницшеанского безумия самой Гедды Габлер, накалив градус разыгравшейся драмы до эсхатологического ужаса.

Мир рехнулся, вывернулся своей неприглядной требухой наизнанку, мораль превратилась в абсурд, красоты и любви больше нет, человек жалок и мерзок, человечество — дерьмо, конец неизбежен, единственный выход — пустить себе пулю в лоб. Очень четко, очень жестко, местами грубо, истерически выкрикивая «Б…дь!», местами — напротив, нарочито комично, разыгрывая мещанский фарс, нам говорят именно об этом. Крайне уместно сюда вписался Триер со своей «Меланхолией», которую смотрит служанка Берта одновременно на двух подвешенных плазмах. Бессмысленный соглядатай катастрофы, в начале спектакля она показывает зрительному залу средний палец: «Добро пожаловать!».

Это тот нечастный случай, когда осовременивание, причем радикальное, оказалось только на пользу спектаклю, в котором режиссеру удалось оголить самый нерв ибсеновской драмы, доведя образы до логического предела и абсурдно заострив их. Безусловно, Ибсен написал неоднозначную и вызвавшую немало споров историю о генеральской дочке Гедде Габлер, вышедшей замуж за респектабельного, но занудного ученого и оказавшейся в ловушке семейных ценностей и мещанских стандартов, в то время как сама она не вписывается ни в одну человеческую фабулу, не разделяет ни одной очевидной ценности. К мужчинам она испытывает что-то вроде презрения, садомазохистски издеваясь над их сексуальностью, а от женщин ее тошнит, ее тошнит от самой идеи женственности в том смысле, в каком ее принимает общество, она ненавидит женщину в самой себе, ее воротит от мысли о собственной беременности. А тот, кого она считала мужчиной такого же ницшеанского темперамента, как и она сама, способным крушить рамки и устои, даже не смог красиво покончить с собой, испустив дух в борделе.

Думаю, если бы Гедда Габлер жила в наши дни, лучше, чем Дарья Емельянова, ее бы не сыграл никто. Тот самый случай, когда роль написана под конкретную модель. Половину спектакля она ходит по сцене полуголой, обнажая все истатуированное тело: на руках — свои имя и фамилия, на спине Fuck, на ноге — револьвер, причем если она опустит руку, то кажется, что она держит его на самом деле. Она и держит его все время, постоянно целясь в свое «респектабельное» окружение, но никто как будто уже и не замечает ее, не замечает нарастающего безумия, а истерический смех всем видится не более чем непристойным поведением необузданной неврастенички. Из лифта, установленного прямо на сцене, постоянно выходят разные люди. Скользкий и похотливый асессор Бракк в исполнении Андрея Черных, который, кажется, не видит особой разницы между мужчиной и женщиной, — персонаж до абсурдности комичный, ползающий по сцене на четвереньках с расстегнутой ширинкой, облитый Габлер водкой с ног до головы. Муж Гедды Тесман (Константин Колесник) — так и вовсе пародия на трусливого и амбициозного ученого, который за пределами своего научного мира — ничтожество, страдающее тотальной импотенцией. Отличный, утрированный образ получился у Валерии Кручининой в роли Теа, вывернувшей из этого образа все то низкое и истинное, что оставалось у Ибсена между строк.

На сцене — два мира, которые будто невидимой стеной отделены друг от друга. В одном Гедда Габлер со своими приступами бешенства и отчаяния, нервно дымящая сигаретой, натягивая капюшон на голову, в другом — то мещанское паскудство, которое ее окружает. Роль стены в спектакле играет рефреном звучащая песня Эминема «Lose Yourself», это лейтмотив Гедды. Кулябин фатально столкнул эти миры не только в финальном выстреле в ванной. Безусловно, Гедда — не просто бунтующая феминистка, а болезненный ницшеанский тип, который кроет в себе немало психических перверсий, и если бы Фрейд уже создал свою теорию к тому моменту, когда Ибсен написал пьесу, Габлер стала бы его любимой героиней. Но, глядя на финальную сцену, в которой все семейство, уже хохоча над двумя только-только случившимися смертями, идиллически сидит в гостиной, становится жутко, что невольно задаешься вопросом: так кто тут безумен — Гедда со своими пистолетами и отчаянным эгоистичным бешенством или все эти люди, которым, в сущности, так глубоко на все наплевать, что они и не замечают приближающейся Меланхолии.

Фото Игоря Игнатова