«Похуже "Новичка"». Дмитрий Быков о том, что предпочел бы физическую травлю той, что ему могли бы устроить

Дмитрий Быков впервые публично выступил после публикации расследования The Insider и Bellingcat. В публикации они доказывают, что госпитализация знаменитого литератора в апреле 2019 года прямо связана с отравлениями Алексея Навального и Владимира Кара-Мурзы.

Быков чудом выжил и вернулся к работе. 13 июня он собрал полный зал в «Ельцин Центре» на фестивале «Слова и музыка свободы», а потом дал интервью корреспонденту E1.RU.

— Во время лекции вы иронично сравнили себя с мальчиком, который выжил, как называли Гарри Поттера.

— Это именно тема для иронии. Нельзя всерьез к этому всему относиться.

— Евгений Ройзман попросил ведущих писателей России объединиться и потребовать расследование вашего отравления…

— Я попросил его этого не делать, потому что я не хочу восприниматься как жертва. Я никогда не был жертвой. Я не хочу сказать, что я всегда был победителем (кстати, здесь-то я оказался победителем, спасибо жене и врачам). Но я никоим образом не рассматриваю это как повод для писательского обращения.

Я не хочу, чтобы писатели мне потом говорили: вот, я за тебя подписывался, а ты говоришь то-то и то-то, что мне не нравится. Я не хочу быть обязанным никаким писателям. Когда я обратился к Марье Васильевне Розановой, дай ей Бог здоровья в ее 82 года, она сказала мне: «Димочка, не обольщайтесь. Людей, сочувствующих вам, можно пересчитать по пальцам рук. Писателей из них — по пальцам одной руки». Так что я не обольщаюсь.

— Вы сами не думали писать заявление?

— Зачем? Я трижды писал заявление, я же третий раз женат. Других заявлений я не подавал никогда.

— «Подвергшись травме, человек утрачивает талант» — ваша цитата из программы «Один» на «Эхе Москвы». Вас, к сожалению, отравили буквально…

— Нет, я бы предпочел, чтобы меня отравили физически, потому что школьная травля — это очень тяжелый опыт. И травля в пропагандистской прессе тоже тяжелый опыт. Как говорит мой сын, это может отнять год жизни. Не знаю насчет года жизни, но я считаю, что такая травля в некотором отношении еще и похуже «Новичка». Как сказал Вознесенский, когда тебя бьют ногами, из тебя выбивают Моцарта. К этому добавить нечего. Легкость уходит.

— На лекции о Гарри Поттере вы со слушателями искали ответ на вопрос, чего хочет один из ключевых персонажей — директор Хогвартса, школы волшебников. И пришли к выводу, что Дамблдор, как и Бог, хочет от нас профессионализма и свободы. А можно ли научить свободе?

— Дамблдор ставит своих учеников в безвыходное положение. Им просто приходится учиться свободе. До некоторой степени такими в России были 90-е годы, но, видимо, это была слишком шоковая, слишком безжалостная терапия. Все-таки Хогвартс — очень комфортное место, а Россия в эти годы была крайне неуютной страной. Надо позаботиться о том, чтобы люди чувствовали себя защищенными.

Значит, надо постараться сделать страну чуть более уютной, и это автоматически сделает ее свободной.

— По последним, уже официальным данным, в России 17 600 человек задержаны после зимних митингов в поддержку Алексея Навального. Это много. Такие масштабы задержаний могут повлиять на людей, чтобы они не выходили на улицы?

— Не знаю, что может повлиять на людей. Знаете, на людей влияет всё сезонно: в иные моменты на них ничего не влияет, и поэтому, скажем, в 1881 году цареубийство не приводит ни к каким волнениям. А иногда на людей влияет очередь за хлебом, и в 1917 году делается революция. Это сезонная вещь. Когда приходит лето, откуда ни возьмись появляются грибы. А искать их в феврале совершенно бессмысленно. Думаю, надо дождаться сезона, когда на людей всё начнет влиять. Но, когда будет этот сезон, к сожалению, труднопредсказуемо. Так же как и эти задержания.

Это все зависит от политического сезона, к сожалению, только от него.

— В СССР и в России 90-х существовал список книг, которые надо прочитать обязательно. А сейчас такой список есть?

— Существует, конечно. Ну, например, «Маленькая жизнь» Янагихары или «Щегол» Донны Тартт. Это наши проблемы, что русская литература пока не породила такой книги — обязательной для чтения: сентиментальной, семейной. Одно время такой книгой был роман Салли Руни «Нормальные люди». Это книги о нормальных людях, но с большой долей мелодраматизма и загадки. [Не читать их] так же неприлично, как не посмотреть «Джокера».

Возможно, если русская литература будет пользоваться технологиями масскульта, но при этом закладывать серьезные мысли, то она достигнет еще и не такого уровня. Но ведь и Янагихара, и Тартт, и в известном смысле книжки Салли Руни — книги, которые написаны на главные темы западной жизни. А чтобы писать на главные темы русской жизни, сегодня нужна известная высота взгляда и известная храбрость.

— Назовите несколько, на ваш взгляд, главных тем русской жизни.

— Осмысление российской истории. Вот является сегодняшнее состояние России нормальным или это эксцесс. И конечно, психология «глубинного народа». Она существует или это вымысел и нет никакого глубинного народа? Война, зачем нужна война. Агрессия, отношение к окружающим странам и соседям. Это всё довольно живые темы, но, к сожалению, на них сегодня говорить нельзя.

— Вы хотели бы написать книгу на одну из этих тем?

— Я написал, она называется «Июнь» и зашифрована ровно настолько, чтобы ее поняли те, кому надо, а кому не надо — не поняли. И ее поняли, как я убедился на встрече в прекрасном книжном магазине «Книги, кофе и другие измерения».

— В прошлом году ушел из жизни детский писатель Владислав Крапивин. Как вы считаете, его книги — это то, что должен прочитать каждый российский ребенок?

— Я был у него в гостях. В них содержится замечательный витамин бодрости, любопытства. «Оранжевый портрет с крапинками» я считаю просто классикой, или «Журавленок и молнии», «Ковер-самолет». Из зрелых книг — «Сказки о рыбаках и рыбках», это выдающиеся произведения, которые ставят очень серьезные педагогические проблемы.

Как не превратить класс в секту? Нет, он, конечно, писатель первого ряда, тут и говорить нечего. Правда, он писал слишком много, сам не помнил, сколько у него книг. Но во всяком случае именно он и сформулировал: чтобы не было секты, детям надо давать профессию, журналистику или кораблестроение.

— Когда вы с ним встречались?

— Первый раз я его увидел, когда он пришел в нашу школу. У нас учился сын Евгения Шабельника, художника «Пионера», и «Пионер» пришел к нам в гости. И приехал живой Крапивин. Для меня он был просто потрясающим откровением, увидеть его живьем было чудом.

Сорок лет спустя я пришел к нему в гости, мы с ним весьма любопытно два часа проговорили, и это для меня тоже было огромным биографическим событием.

Крапивин для нашего голодного в культурном смысле детства был очень значимым автором. Особенно потому что русская литература традиционно занималась взрослыми. А детей она по традиции сдает «гувернантке» — английской, американской, отчасти французской. Своей подростковой прозы у нас очень мало. Может быть, потому, что у нас очень взрослая жизнь.

Крапивин тоже достаточно взрослый писатель, достаточно бескомпромиссный, и те проблемы, которые решают его герои, — проблемы не детские.