«Села в автобус и поехала куда глаза глядят»: 24 февраля год назад — что делали и о чем думали новосибирцы в этот день

«Живем в учебнике истории» — так говорят со времен ковида, и теперь этот период кажется совсем далеким. С 24 февраля 2022 года мы учим новую главу. Сегодня годовщина начала спецоперации, мы спросили у читателей, какой была их жизнь в тот день, о чем они думали и что чувствовали. Публикуем несколько историй людей с разными точками зрения.

— Помню, я смотрела сериал, который прервали экстренным сообщением — состоялось заседание министров о признании самостоятельности Донецкой и Луганской Народных Республик. Уже тогда я испытала волнение, тревожное предчувствие каких-то перемен. И объявили об СВО. Волнение и тревожность усиливались, но до конца не осознавалось, что же дальше. Постепенно я успокаивала себя тем, что восемь лет обстреливались эти районы, гибли и взрослые, и дети... Еще большую тревогу за свою страну я почувствовала, когда ведущие любимых моих передач не поддержали СВО, а стали открыто осуждать. А это очень страшная позиция — раскачивание народа. И я начала говорить всем близким, что сейчас, в такой ситуации этого делать нельзя. Надо или молчать, или поддерживать это решение, так как мы, то есть народ, ничего не изменим. Хуже, если всей толпой наворотить бед, как на Украине, в Грузии, в Белоруссии, где, к счастью, не удался переворот. Год прошел, и мое мнение остается прежним — эти события были неизбежны. Только больно и тревожно за то, что сумели стравить два родных братских народа, люди сейчас гибнут с обеих сторон. Это очень глубокая тема, мир меняется, и от этого еще больней — до слез.

Тамара, учитель русского языка, впала в депрессию:

— В тот день я не работала. Помню, вышла на улицу, села в автобус и поехала куда глаза глядят. Потом поняла, что уже нахожусь на конечной и совсем не того маршрута. У меня было самое настоящее шоковое состояние, я никогда такого не испытывала: боль, отчаяние. Отчаяние оттого, что ты никак не можешь что-то изменить. Поначалу даже не было сил обсуждать это с близкими, а потом мне стало понятно, что несколько моих друзей восприняли эту новость совершенно по-другому. И это стало новым шоком. Парализованное состояние такое, что я даже не могла читать, вот тупо смотрела фильмы все подряд — и всё. Мне пришлось обратиться к психотерапевту, начала пить антидепрессанты. Немного помогли передачи, где эти вопросы обсуждали близкие по духу люди. Благодаря поддержке близких и советам психологов мне стало легче, я стала настраивать себя на то, что надо жить.

— У меня была знакомая, с которой мы общались четыре года. Она из Украины, из Житомира. Когда объявили о начале спецоперации, мы поговорили с Таней и решили, что это не будет преградой в нашем общении. Помню, в тот момент весь дом включал новости, везде была информация только о спецоперации. Я включала YouTube, TikTok, там то же самое. Вся следующая неделя — сплошной страх. Я снова позвонила Тане — спросить, как дела. Она говорила, что пока никаких звуков, только новости и сирены. А потом она внезапно пропала, добавила меня везде в черный список. Мои воспоминания о тех днях можно сравнить с чем-то серым. Погоду я не помню, помню разговоры моих знакомых, у которых были близкие из Украины. Переживали всей семьей. Завтраки, обеды, ужины — всё как обычно, только чувство непроходящей тревоги.

— Я подумала: «Похоже, начался неизбежный пипец». Даже думала нецензурно — в сторону тех, кто был на Майдане. Позвонила мужу на работу, сказала, что началось страшное. Потом постояла, попила чай на балконе, подышала и вслух сама себе сказала: «Все когда-нибудь заканчивается». Мы съездили семьей в Крым, как хотели, жили, как планировали ДО. Жизнь после начала СВО, конечно, изменилась.

— Я помню, как пришел на работу, а коллеги какие-то возбужденные. Думал, кто-то совершил косяк. Нужно было работать, но процесс не шел. В тот день я узнал, что такое психосоматика. Сильно болела голова, и, может быть, не стоит говорить, но у меня и некоторых знакомых было какое-то расстройство кишечника, еще подумали, что новый вирус. Потом я где-то прочитал, что это реакция организма на стресс и панику.

— О том, что произошло, я узнала 24 февраля от родственников из Украины. От шока бросила трубку, как будто связь прервалась, а сама кинулась шерстить интернет, чтобы понять, что происходит. Вот и все мои воспоминания о том дне.

— 24 февраля 2022 года было четкое понимание, что это вынужденная мера и ее выполнением должны заниматься профессионалы военного дела. Обеспокоенность вызывает тогда и сейчас только неопределенность временного промежутка проведения спецоперации. Абсолютно уверена в правильности решения президента, наших профессиональных бойцах и родине, которая не оставит своих граждан без защиты, какие бы сценарии не происходили. Каждый должен делать то, что должен, поэтому 24.02.22 я пошла на работу, а вечером занималась детьми.

— Я была на работе, в школе, позвонила дочь. Спросила, всё ли у меня в порядке. А потом слова: «Спецоперация началась». Шок, страх, холод, неизвестность. А вокруг — глаза детей, которые еще ничего не знают.

— Накануне, 21 февраля, Владимир Путин в обращении к Федеральному собранию отметил сплочённость русских людей, которая проявилась буквально с первых дней специальной военной операции. Именно такие чувства я испытал и тогда, 24 февраля 2022 года: думал о том, что наша страна единая и мы должны помогать тем, кто в беде. Да, есть тревога, но всё должно получиться, нужно сохранять спокойствие.

— Я выбирала на сайте билет на самолет и уже собиралась всё оплачивать. Но тут началось собрание Совета безопасности. Я даже помню, как палец до кнопки «оплатить» не донесла.

— Жительницей города Новосибирска я стала 8 лет назад. Поэтому стандартная фраза «Где вы были восемь лет?» легко парируется встречным вопросом: «А что ты вообще знаешь про восемь лет и про Донбасс?» Первая дата — 26 мая 2014-го, вторая — 24 февраля 2022-го. Вторую знают все. Первую — только дончане.

За восемь лет в Новосибирске жизнь наладилась: хорошая работа, любимые хобби, новые, очень душевные друзья и очень давние друзья, с которыми пройден длинный и трудный путь, и, конечно, семья, с которыми прошли и огонь, и воду.

Конечно, я интересовалась новостями. 16 февраля, везде трубят о возможном начале военных действий. Да ну нет... Хотя после 2014-го я далеко не так оптимистична, как те, кто видел лишь по телевизору, как бомбили Донбасс. 16 февраля позади. Напряжение растет, обстановка без изменений. 21 февраля телетрансляция еще больше нагнетает обстановку.

24 февраля утром я отпросилась с работы, чтобы посетить врача. Справилась достаточно быстро и, чтобы скоротать время пути от Академгородка до центра, включила новости. Самая страшная часть обращения для меня прозвучала в автобусе между остановкой «Автовокзал» и кинотеатром Маяковского. На Доме Ленина я вышла. Прослушала новость еще раз — заплакала. Позвонила сестре. Уже никуда не спеша, пришла на работу и молча села за свой компьютер. Коллеги ничего не знали, а я молчала. Это была моя боль, мои слëзы, которые ни выплакать, ни разделить с кем-то невозможно.

А дома... Две дочери, которые притулились к тебе, как к оплоту стабильности. А ты сама как маленькая растерянная девочка, которой нужно быть сильной, а уже нет сил...

Несколько первых месяцев после 24 февраля — это события и эмоции, которые я не проживала никогда раньше. Чего там только не было... Живешь в тепле, в стабильности, в размеренном (хоть иногда и бешеном) ритме жизни, а в это время происходят события, непосредственным участником которых ты являешься, находясь за тысячи километров, а рядом с тобой люди, которые понятия не имеют о том, что вообще происходит. И ты молчишь, проживая в себе всё происходящее. Зачем окружающим знать, что вчера пережила твоя свекровь, как себя чувствует твоя мама и чья очередная квартира сгорела дотла. И ты веришь, что Донбасс освободят. Идешь на работу, слушаешь обсуждение, что люди вчера ели на ужин, и делаешь вид, что с тобой всё нормально. И ты больше всех понимаешь ужас происходящего и в то же время хочешь проснуться и понять, что происходящее — всего лишь сон.

— Я очень хорошо помню, мы прилетели из Египта 24-го, вылетели оттуда 23-го днем, а в 5 утра по их времени закрыли небо, и все туристы из России и Украины застряли там. Жуткий стресс и шок, потому что 10 дней у нас было плохо с интернетом, мы не читали новости и не были в курсе событий.

— Помню до сих пор. Шок, отрицание. Стала сразу звонить мужу, хотя он предупреждал, что связи не будет. Был вне зоны доступа с 24 февраля по 31 марта. И только редкие звонки от незнакомых людей (сослуживцев), которые могли позвонить и у которых была связь. Сообщение: «Жив, здоров, люблю, еще увидимся». А планы — только бы увидеть, услышать и обнять.

— У меня был день рождения в этот день, 24 февраля. Первое, что я услышала, — не поздравление, а «смотри новости». Можно догадаться, что настроение было совсем не праздничное, весь день только читала новости.

— 24.02.2022 я помню до мелочей. Утром, часов в 11, я ехала в машине с клиенткой. Я ее не знала до того момента и не встречалась (так получилось) после. Клиентка была с подругой. Мы втроем ехали в моей машине. Девушки сидели на заднем сиденье. И одна из них сказала: «Ой, мне же сестра звонила! Надо перезвонить». Она набрала свою сестру по видео. Я слышала, что сестра плачет и кричит:

— Где-то около нас бомбят (отдаленно были слышны взрывы).

— Кто бомбит?

— Украина!

— Приезжай быстро домой, — говорила моя клиентка, — я сейчас отправлю тебе денег.

— Только маме не говори.

Как выяснилось позже, сестра моей клиентки уехала из Новосибирска жить в Белгородскую область, на границу с Украиной. Только потом из СМИ я узнала, что на территории Украины, недалеко от границы, действительно начались боевые действия. Вот так я узнала о конфликте. Помню, подумала, что так странно это всё.

— В первую ночь чувство тревоги было каким-то непонятным, несформированным. Утром уже растерянность, интуитивное ощущение какой-то беды. Днем в обед коллеги, руководители, возможно, люди более оптимистичные, уверенно и спокойно говорили, что не нужно так паниковать, ведь это ненадолго, так и надо. Кто-то сказал, что всё продумано, так надо, это правильно. Очень хотелось поверить и сказать себе, что мы не знаем и не разбираемся. Мое сознание хваталось буквально за соломинку — хотелось думать, что не всё так страшно, как казалось в тот момент. Но, к сожалению, к вечеру и в следующие дни, после чтения новостей, испытывала только боль, чувство безысходности и невозвратности. А самое главное — чувство вины. За что, за кого — четкого понимания не было. Казалось, что мир рухнул. Потом пришло понимание, что все против нас, и это очень сильно давило. Не потому что санкции, экономические сложности — мы это переживали не раз. Угнетало то, что не будет больше уверенности и спокойствия, как это было в прежней жизни. Принять такое очень трудно, невозможно. Тогда информации о гибели людей как таковой еще и не было — такие новости нас ждали впереди.

После начала спецоперации у многих начались конфликты с близкими из-за разных точек зрения. Вот что советует психолог в таких случаях.