«Многие из них не вернутся домой, и это страшно»: как родственники мобилизованных проводят дни по ту сторону забора

Власти отчитались о том, что в Новосибирской области закончился первый этап частичной мобилизации. Теперь забирать обещают лишь в единичных случаях, если будет недокомплект, в том числе по дефицитным специальностям. Мобилизованных из Новосибирской области и соседних регионов привезли в Новосибирское высшее военное командное училище на улице Иванова. Каждый день по ту сторону забора собираются сотни их родственников, которые привозят еду, спальники и одежду. Волонтеры выставляют столы с чаем, а пожилые женщины раздают распечатанные на бумаге молитвы. Как проходят дни у железной границы между двумя реальностями — в репортаже NGS.RU.

Золотая осень с ее яркими солнечными днями, шуршащими листьями и голубым небом обычно настраивает, если не на поэзию, то на прогулки, любование природой. Как будто нужно успеть напитаться остатками теплых дней перед тем, как придет темная, холодная зима. В этом году осень похожа на декорации к спектаклю-триллеру, который держит в напряжении с самого первого действия.

В воскресенье у военного училища на Иванова толпы народу — машины выстраиваются в три ряда, подъезжающие ищут парковку, слышны сигналы. Люди с детьми, колясками и баулами спешат к забору и кого-то высматривают. Пока идут, звонят родственнику, сыну, брату, отцу или другу: «Мы пришли, ждем тебя, выходи».

Свободных мест вдоль ограждения почти нет и в ближайшее время вряд ли появятся — сегодня здесь не просто передают вещи, а проводят воскресный семейный вечер. Где-то молчаливое общение с касанием рук, тут же теплые объятия с детьми в ярких курточках, примерки бушлатов и балаклавы — чтобы можно было обменять, если что, пока остается время. Кто-то украдкой всхлипывает, прильнув к дереву, поток тихой боли заглушает бравый мужицкий смех с хлопками по плечу и уверенным «всё будет хорошо, прорвемся».

Жестяные банки, бутылки, пустые пачки от сигарет, какие-то тряпки, обертки — груды мусора погребены под желтыми листьями, которые будто пытаются скрыть всё неприглядное и хоть немного скрасить этот день.

В воздухе стоит запах сырости, шаурмы и крепкого алкоголя. Люди обсуждают мобилизацию и рассказывают истории своих родственников и знакомых, перечисляют цены на вещи, да и просто обсуждают привычные семейные дела, как будто сейчас привычное воскресенье, а завтра рабочие будни.

— Надейся на лучшее, — подбадривает пожилая женщина уже взрослого мужчину по ту сторону забора. Гул самолета немного отвлекает внимание, но через несколько секунд всё возвращается на круги своя: шутки, детское лепетание, разговоры по телефону и селфи. В какой-то момент резко начинается музыка — все слушают душераздирающие хиты дискотек, пока хозяин звучащего телефона ищет его в своей сумке.

— Нельзя же всё время плакать, — говорит молодая женщина своей подруге и предлагает сфотографироваться со своим знакомым, что стоит в военной форме и протягивает руку за кружкой от термоса.

Три пожилых женщины подходят к близким мобилизованных и раздают им какие-то бумажки с крестами.

— Мы матери. Но наша цель здесь — сказать людям о Господе. Потому что когда ты сидишь в подвале или в окопе, над тобой рвутся бомбы, а ты не можешь высунуться, кроме бога, не к кому обратиться, — сказала одна из них и напомнила, что так было и во время Великой Отечественной войны. — Вот мы смотрим, многие из этих людей пьяные и много из этих людей отчаявшихся. Кто держал оружие в руках, а кто ведь и нет. Мы видели тут драки между ними, ожесточенность. А когда говоришь, что я пришла помолиться, чтобы ты живой вернулся, у них появляется надежда.

Про бога здесь говорят даже не так часто, как про Отечественную войну, мол всё, как тогда, сейчас. Кроме бумажек с молитвами, женщины раздают брошюрки, на которых написано «Новый завет» и просят дать номер своего телефона «на всякий случай».

На территории военного училища разбиты палатки, мобилизованные мужчины, кого не ждут у забора, таскают свежие деревянные доски, сложенные у входа в училище. Женщины разного возраста несут и несут тюки, спальные мешки и огромные новые рюкзаки цвета хаки.

— Да не так, разверни ее этикеткой, — советуют родители парню, примеряющему балаклаву. — Вот так нормально.

Посреди поляны стоят полуоткрытые коробки — написано, что тут берцы из Иркутской области. Из собранных в кучу листьев торчат старые летние мужские кроссовки. Похоже их сняли и навсегда оставили здесь, в прошлой жизни.

— Настроение боевое… У мужа. У меня — нет, — говорит Татьяна. — Сейчас взяла себя в руки. Первые три дня плакала. Сейчас не то, чтобы полегче, просто понимаю, что нет смысла нюни распускать. Кредитов куча, надо работать, платить.

Будут платить мужу или нет, она пока не знает, но уже устроилась на вторую работу. А по поводу его эмоций сказала, что всё хорошо, потому что «он у меня мужчина настоящий».

— Мы пришли к папиному другу, его зовут Борис, — говорят молодые люди Анфиса и Мирослав. С ними рядом трясущийся маленький пес, который совсем не хочет играть и просится к хозяйке на ручки. — Очень страшно, что это происходит в наше время. Я думала, что меня это точно никогда не коснется. Что это не у нашего поколения, что у нас всё будет в порядке. Но это происходит. Когда смотришь, как людей провожают... Матери, сестры, дети плачут... Так больно.

Анфиса говорит, что папиному другу чуть больше 40 лет, он был лейтенантом полиции. Они везут ему вещи и продукты.

— Привозим теплую одежду. Которую не то, что не выдают, но ее мало, на всех не хватает. Берцы, нательное белье, тельняшки, термобелье, теплые носки, верхнюю теплую одежду, свитеры всякие, шапку, балаклавы, перчатки всякие, еду, конфетки, шоколадки — перечисляет девушка. — Потратили больше 40 тысяч, наверное. — Некоторые покупают разгрузки, бронежилеты, каски, тогда больше 100 тысяч, да... Очень страшно за ребят, даже за незнакомых. Мы понимаем, что здесь стоим, смотрим, многие из них не вернутся домой. Это страшно.

К забору спешит целая семья с коляской — две девушки, мужчина и пожилая женщина.

— У нас там муж, брат, сын, — говорят они про одного человека, кому несут баулы: армейскую разгрузку, рюкзак. — Для тактического проведения стрельбы это всё надо. Еще в коробке берцы запасные.

Они говорят, что настроение отличное, да всё хорошо:

— Ему 34, он служил год, срочник. — говорит мать мобилизованного и просит писать только хорошее. — А то некоторые перекручивают, типа «Дождя» (телеканал «Дождь» внесен в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента. — Прим. ред.) какого-нибудь. А нам не жалко, и чужие люди, все помогают. Как в сорок первом, всё для победы.

В нескольких метрах от границы с училищем разложили столы: термосы с чаем, бутерброды, печенье. Волонтерами стали девушки, которые несколько дней назад проводили своих знакомых.

— Люди приезжают из Иркутска, из Красноярска, стоят тут на холоде. Мы были в такой ситуации, хочется кого-то хотя бы теперь напоить чаем. Заодно прибираем, потому что дети маленькие таскают бутылки, — рассказала волонтер Ольга. — Видим, что очень многие идут заплаканные. Картины такие... Маленького ребеночка подносят, в автокресле каком-то несут. Много слез. И знаете, видно, что мужчины, которые там остаются... Им очень сложно внутри, психологически. Они стараются с этой стороны держаться, но когда отходят, эмоции их захлестывают.

Родственники и друзья мобилизованных «дежурят» здесь с утра до ночи, хотя есть определенное время для посещений. Одни сменяют других, потом на их место приходят третьи. Из казарм мобилизованные шлют близким видеозаписи: кто-то привез с собой гармонь и играет на ней почти так же, как когда-то в начале века на фронте.

— Ну, что сказать, — говорит мужчина, приехавший повидать своего племянника. — Я был в боевых точках и знаю, что это такое. Сказать какую-то правду? Да кому из них по ту сторону сейчас нужна эта правда?

На выезде из Академгородка снова пробка, а в центре немноголюдно — люди гуляют и фотографируют багровый закат. Молодежь с зелеными гривами, уютные лампочки и аромат кофе — так и тянет сказать: «Добро пожаловать в другую реальность».

Власти сообщили о том, что закончился первый этап частичной мобилизации. О втором этапе еще ничего неизвестно.