Золотые сутки вместо золотого часа. Что мешает довезти раненых на СВО до госпиталя и кто их будет лечить

Военная медицинская служба должна готовиться к расширению конфликтов. Не исключается вероятность третьей мировой войны и ситуации, когда будет применено ядерное оружие.

15–17 октября в «Экспофоруме» проходил VIII Петербургский форум «Здоровье», на котором военные медики говорили о том, с какими проблемами они столкнулись в новых условиях. В кулуарах на рассуждения «Фонтанки» о том, что война всегда была двигателем медицинских технологий, не захотевший назвать себя собеседник ответил: «Да, после того, как наступаем на грабли».

Александр Фисун, генерал-майор медицинской службы, профессор филиала Военно-медицинской академии и член-корреспондент РАН задает коллегам вопрос: «Были ли мы готовы к тому, что нужно отражать возникшую угрозу, и готова ли сегодня страна обеспечить должным количеством врачебного состава ту ситуацию, в которой мы находимся?»

И сам отвечает на него: «Посмотрите, в советское время выпускалось ежегодно 50 тысяч офицеров запаса (по „военной медицине“. — Прим. ред.), в российское время (1991–2010 годы) — 2 тысячи. Ну а сегодня мы, к сожалению, имеем только 600–800 офицеров ежегодно. Ситуация меняется, сегодня Военно-медицинская академия создает филиалы, планируется создание почти 50 военных учебных центров в учреждениях гражданского здравоохранения. И цифры по выпуску специалистов к 2030 году вырастут — до 1500 кадровых офицеров и 2000 офицеров запаса».

Но до 2030 года надо дожить, а тем временем специалист демонстрирует показатели роста военно-врачебных экспертиз: число оформленных справок о тяжести увечий выросло в 14 раз, свидетельств о болезни — почти в 4 раза. В 6 раз стало больше обращений граждан, почти в 4 раза — заочных свидетельствований, которые вообще были единичными в истории военно-врачебных экспертиз.

Чтобы охватить такой объем, пришлось переучивать гражданских врачей (обучение прошли более 5 тысяч по всей России). Ведь в начале СВО они были не способны даже составить правильно свидетельство о болезни для военнослужащего.

Военная медицина едва не согнулась под тяжестью неожиданной нагрузки, потому что подошла к СВО с давно сокращенными военными кафедрами в вузах — и с сокращенными циклами подготовки по военным предметам в тех медвузах, где они оставались (а их единицы). А когда гражданские врачи пришли на курсы подготовки к военным коллегам, в ВМА провели анкетирование, по результатам которого выяснилось: только 38% обучались на военной кафедре, а больше половины не проходили за время обучения в вузе ни одной военно-медицинской дисциплины. Заполнявшие специальные опросники сообщали, что не готовы ни к современной тактике оказания медицинской помощи, ни к современной медицинской сортировке, ни к действиям при массовом поступлении больных. К счастью, около 2–3 недель было достаточно, чтобы врачи из регионов подготовились к оказанию помощи в военных условиях.

«Нужны технологии, нужны новые препараты, методики, инновации, — говорит Фисун. — Но ничего не будет работать, если не принимать правильные управленческие решения. И вот эти 1330 дней показали, что сегодня эти управленческие решения достигли своей цели по готовности учреждения к оказанию помощи в полном объеме и по подготовке врачей. Да, пришлось учиться понимать совершенно новый характер боевых ранений и травм у военнослужащих. Да, появились новые средства доставки, которые повлияли на их характер. Да, пришлось перераспределить и перенаправить эвакуацию с авиамедицинских [средств] на железнодорожные, с которыми практически с Великой Отечественной войны мы не были связаны».

На четвертом году боевых действий генерал-майор констатирует, что у нас до сих пор есть проблемы при совместной работе с различными силовыми ведомствами, с разобщенностью инфраструктуры медицинских служб, нет единой нормативно-правовой базы.

По постановлению правительства каждый год постепенно увеличивается число регионов, в которых гражданскую медицину (клиники Минздрава, Минобрнауки, ФМБА, региональные медучреждения) вовлекают в оказание помощи пострадавшим. Раненых и заболевших на СВО принимали:

• в 2023 году — 33 клиники (6400 коек) в 12 субъектах Федерации;

• в 2024-м — 137 клиник в 33 субъектах (18 000 коек).

В 2025 году число регионов, в которых в гражданских больницах будут лечить бойцов, вырастет до 44, запланировано до конца года 21 700 коек. Созданы 14 реабилитационно-образовательных центров на территории от Пушкина до Владивостока, в них военнослужащие проходят не только протезирование и адаптируются к пользованию высокотехнологичными протезами, но и получают новые специальности. Но по-прежнему разобщенность медицинских служб разных министерств и ведомств работе, понятное дело, не помогает.

Военные врачи едва ли не в один голос говорят, что, судя по обстановке, СВО далеко не последний вызов, новые конфликты могут возникнуть внезапно: «Треть мира сегодня задействована в войнах. И есть вероятность, что мы стоим на пороге третьей мировой войны и на пороге ситуации, когда будет применено оружие массового поражения. Готовиться отражать эти угрозы надо сейчас».

По словам Аркадия Язенока, полковника медицинской службы, начальника кафедры военно-полевой терапии ВМА, сейчас решается вопрос о наделении Министерства обороны и Главного военного медицинского управления полномочиями для разработки клинических рекомендаций по оказанию медицинской помощи при боевой, хирургической и терапевтической травмах. Их применение станет обязательным для медицинских учреждений, независимо от ведомственной принадлежности.

Какой военный конфликт ни возьми, даже из нового времени (Чечено-Ингушский, Чечня, Южная Осетия, Сирия и сейчас — СВО) эвакуация критически важна. «От того, насколько быстро и безопасно мы доставим раненого к специалисту для оказания квалифицированной медицинской помощи, напрямую зависит его жизнь», — говорит Сергей Куприянов, к. м. н., подполковник медицинской службы, старший преподаватель кафедры организации и тактики медицинской службы флота Военно-медицинской академии. И добавляет: «В современных боевых условиях эвакуация с поля боя — это уже не просто медицинская задача, а полноценная войсковая операция с высоким уровнем риска».

Она, конечно, всегда была опасной. Во время Великой Отечественной войны боевые потери медработников занимали второе место после потерь стрелковых подразделений. «Средняя продолжительность жизни санитарного инструктора на передовой в 1941 году — 40 секунд. Более 85 тысяч медработников погибли или пропали без вести за годы войны при выполнении своей задачи. Санитаров представляли к государственным наградам, а вынесшим 100 раненых давали звание Героя Советского Союза. Всего 47 человек удостоились этих наград», — напоминает Куприянов.

На СВО тактика ведения боев сильно изменилась, но значение скорости оказания медицинской помощи только выросло. «По данным отечественных и зарубежных исследований, до 70% ранений вызвано применением дистанционных огневых средств и беспилотных платформ, и на поле боя появляется всё больше раненых с тяжелыми травмами, требующими немедленной стабилизации и скорейшей медицинской эвакуации», — объясняет ситуацию подполковник.

Эвакуация с поля боя — дело сложное из-за высокой плотности применения БПЛА с разведывательными и ударными функциями. Угроза поражения сохраняется на всём протяжении маршрута. Плюс дефицит санитарного транспорта, способного действовать в тактической зоне, и его уязвимость. «Еще одна важная деталь: эвакуационная группа, как правило состоящая из 3–4 человек, в глазах противника — приоритетная цель. Охота за ней ведется системно. Уничтожить медицинского работника — это значит оставить без медицинской помощи раненых, — говорит Сергей Куприянов. — FPV могут круглые сутки следить за раненым, за которым должна прийти группа, в то время как каждые 10 минут задержки оказания медицинской помощи снижают вероятность его выживания на 10–15%».

Специалисты говорят, что так называемый золотой час — критическое временное окно — всё чаще становится недостижимым. К трудности эвакуации добавляется и вес бойца с боевым снаряжением, он порой достигает 130 килограммов. На практике речь идет уже о золотых сутках.

Военно-полевые хирурги — участники чеченской компании, основываясь на собственном опыте, доказывали, что 25% раненых можно было спасти, если бы их быстрее доставляли в медсанчасть (речь в основном о тех, у кого кровотечение или дыхательная недостаточность). Похожие цифры — 24% — называли американские военно-полевые хирурги по результатам войн в Афганистане и Ираке. Позже, в ходе операции НАТО на Ближнем Востоке, с внедрением правила золотого часа и с повышением уровня обученности, летальность снизилась до 10%.

«В зоне СВО, по официальным данным Главного медицинского управления, в первые два года доля погибших в потенциально спасаемом состоянии снизилась до 5% за счет повышения уровня подготовки и обеспечения средствами первой помощи. Но задержка медицинской эвакуации сейчас сводит все эти успехи на нет», — объясняет происходящее Куприянов.

Ссылается он на исследования американцев, проведенные по данным лечебных и эвакуационных мероприятий в ВСУ. По оценке руководителей медкорпуса армии США, в сценарии крупномасштабных боевых действий коэффициент летальности может вырасти с традиционных 10 до 30%. «Выводы исследования зарубежных специалистов в отношении ВСУ характерны и для наших Вооруженных сил», — подчеркивает Куприянов.

Проведенные исследования у нас показали, что проблем с эвакуацией много. Ссылаясь на опрос военнослужащих в зоне СВО, Куприянов сообщает, что после ранения первую помощь от сослуживцев получали более половины раненых — 53%, самостоятельно ее оказывали себе 46%, а в одном проценте случае первая помощь вообще не оказывалась.

Данные по эвакуации штурмовиков говорят о том, что 65% раненых эвакуировались самостоятельно — пешком или ползком, а только 35% — с эвакогруппой. При этом около 6% ранений приходилось на самих участников эвакуации.

Среднее время с момента получения ранения до медицинской помощи в подразделении — 16 часов, а среднее время для госпитализации в стационар — 24 часа. Но известны случаи, когда раненые самостоятельно добирались до своих 10–12 суток, а иногда и 30. Эти сроки зависят от медико-тактической обстановки. В обороне они чуть ниже, но тоже значительные. Поэтому обе стороны ищут эффективное решение для эвакуации с поля боя — например, наземные роботизированные платформы (НРП).

У ВСУ есть эстонский робот-санитар THeMIS. Как рассказал специалист, за него объявляли награду 2 миллиона рублей, в 2024 году он был захвачен и детально изучен.

Есть данные об успешном применении НРП и в наших подразделениях. У платформ понятные плюсы — снижение риска для эвакуационных групп и возможность доставлять грузы. Но их эффективность остается низкой. Куприянов называет причины: уязвимость перед РЭБ, отсутствие защищенного канала связи, низкая скорость (25 км в час), делающая их легкой целью для дронов FPV. А также зависимость от аккумуляторов, теряющих емкость при низкой температуре. Риска добавляет и ухудшение видеосигнала из-за сложного рельефа и подверженность его перехвату. Так что пока применение роботизированных платформ в войсковых подразделениях — не массовое явление, а скорее ситуативное.

Специалисты предлагают использовать простые и доступные сегодня решения — усиление подготовки личного состава к оказанию первой помощи и самопомощи, особенно в штурмовых подразделениях. В бою, как правило, некогда оказывать помощь другим. Либо просто уже некому.

Высокий процент самоэвакуации говорит о том, что защищенного сантранспорта и эвакуационных групп не хватает. И о сложности оказания помощи во время интенсивных обстрелов. Поэтому самым перспективным выходом всё же называют роботизацию. А заделом на будущее — автоматизацию логистики и использование искусственного интеллекта для выбора маршрутов и планирования эвакуации.