Здоровье проблема Топ-менеджер, пастух и водитель автобуса рассказали, как пытаются победить рак

Топ-менеджер, пастух и водитель автобуса рассказали, как пытаются победить рак

Их истории откровенны и без прикрас

Образы для героев фотосъемки создавали Оксана Богданова и Яна Брыш
Источник:

По статистике ВОЗ, онкология у мужчин встречается примерно на 15 процентов чаще, чем у женщин. Каково заболеть раком, если ты мужчина в расцвете сил? Пастух, топ-менеджер и водитель автобуса рассказывают про то, чего они боялись — и как это преодолели.

Пастух. «Кладешь ее, берешь ножницы железные»


Григорий Чекалин, 29 лет. Диагноз: рак яичка, рак органов брюшной полости. На лечении

Григорий говорит, что его выходили и вернули к жизни любимые овечки
Источник:

Живу в деревне Новый Свет Омской области: пять лет назад переехали с родителями из города на малую родину отца. Косить траву, давать курам зерно, убирать в хлеву, ухаживать за животными — вот мои обязанности. У нас в хозяйстве — овечки, козы, утки и телка Доня. В мае у нее впервые появятся телята.

Правое яичко — с него всё и началось два года назад. В паховой зоне всё опухло. Врачи меня не обрадовали. Сразу сообщили, что у меня там опухоль и ее нужно будет удалять.

Хирург — мой ровесник, совсем молодой — сказал: «Надо спасать». — «От чего спасать?» — спросил я. Он ничего не говорил. В районной больнице мне назначали капельницы, параллельно взяли все анализы. Сделали операцию, удалили правое яичко. Ждали врача из Омска. А тот нащупал еще одно уплотнение. Оказалось, есть и вторая опухоль — в брюшной полости. Врач велел везти меня из района в город.

Так я очутился в городской больнице. Тамошний профессор осмотрел меня и сказал: «Всё понятно с вами». А что понятно? «Потом узнаете». Мне сделали биопсию, и «всё понятно» подтвердилось. Только вот сам я до последнего ничего не мог понять. Один молодой врач подозвал меня к себе: «Спастись можно. Лечение есть». Вот тогда первый раз и прозвучало слово «рак».

Когда отец узнал о моем диагнозе, у него случился микроинсульт. Долгое время он восстанавливался, заикался, с трудом ходил. Мама плакала каждый день. Сестра просила не опускать руки. А я… Я не осознавал тогда болезнь полностью.

После операции мне назначили четыре курса химии. Но после первого же мне стало очень плохо. И врачи пересмотрели лечение, приостановили химию. Целый год у меня были панические атаки, самочувствие оставляло желать лучшего. Мне выписали сильное обезболивающее, а потом и таблетки от депрессии по рецепту невролога.

Отец говорил: «Ерундой не занимайся, надо шевелиться!» А я лягу и лежу.

С нервной системой случилось что-то жуткое. Страхи, неуверенность: боялся умереть так, что руки опустил во всех смыслах. Ослаб, еле ходил, головокружения, трясет постоянно. Непонимание. И страх, что это уже всё, конец.

«Страх тебя полностью себе подчиняет. И такой силы этот страх, что не можешь сидеть на месте. Бежишь на улицу. Сердце выскакивает. Пульс зашкаливает»

Когда начались панические атаки, я искал помощь. Позвонил в службу психологической поддержки. Общался с психологом. Страх стал меньше, когда познакомился с ребятами из клуба «Победители онкозаболеваний». Там появилась возможность поговорить о болезни. И моральная поддержка хорошая, и советы нужные. Прикладные вещи: как наладить распорядок дня, как выходить на прогулки, как делать дыхательные упражнения. Учили простейшим техникам: как пережить все эти эмоции, что делать, чтобы не было приступов удушья. Долго не получалось, а потом получилось. И в один день проснулся и понял, что не чувствую страха.

С самого начала спрашивал, смогу ли полноценно быть мужчиной — не повлияет ли операция на мою будущую интимную жизнь? Меня успокоили: операция не ставит крест на личной жизни. Всегда задумывался о семье. Но решил пока не заводить ни с кем отношений. Не до того. Цель для начала — подтянуть здоровье. А потом уже всё остальное. Не хочу создавать проблем другому человеку и быть для него обузой.

Друзья раньше звонили часто. А после болезни редко когда позвонят. Но это ведь тоже плюс: только когда болел, тогда и понял, кто друг, кто не друг.

До болезни работал у фермера. В поле ездил, зерно веял, за овцами ухаживал — отара у него большая. А по весне стриг овец.

Непростая это работа. Надо поймать овечку. Кладешь ее, берешь ножницы железные. И начинаешь аккуратно стричь, чтобы шкуру не повредить. Со спины постепенно идешь к шее. А шерсть густая, запутывается, особенно у старых овечек… Продираешься через колтуны — пальцы болят. Пятнадцать минут — и она, смешная, лысая, убегает. И смотрит так исподлобья, перед тем как в отару вернуться: «Ну и что ты сделал со мной?» А потом скрывается среди своих. Шерстяные смотрят на бритых, нюхают: «Это что за зверь?» Какая-нибудь, бывало, фыркнет, отвернется. А я смеюсь: «Погоди, сейчас и ты будешь лысенькая!»

Забивать животных молодой человек не хочет
Источник:

И резать овец помогал. Это самое отвратительное, что я видел и делал в жизни. Меня хотели научить забою полностью, говорили, что хорошая наука, в жизни пригодится. Но я никогда этого не делал и делать не буду. Подкалывали по-свойски на ферме: слабак, мол. А я не слабак. Пусть самый молодой там был, но не слабак. Просто не такой. Не могу я их… Не по моей это части.

Мои овечки меня спасли. Когда плохо было летом после химии, всё равно выходил из дома, усаживался в тень и пас своих овец и телку. Воду им носил. Так они меня выходили. Вернули к жизни. Они у меня общительные. Особенно одна. Придет, ткнет головой в бок: гладь давай! Хотя она девочка с характером. Когда добавки ей не даю, психанет, бывает, ногой топнет. А когда других кормлю, ревнует.

Фермер хотел выкинуть одного барашка. Тот задние ноги отморозил и не смог больше ходить. Взросленький барашек, но с инвалидностью, получается. Забрал его себе. Зову Рыжиком. Вырастим и его, травы не жалко.

Болей нет, а страх я научился подстригать, как овечью шерсть, до приемлемого уровня. Сейчас понимаю: сам пытался уничтожить себя изнутри, лишь бы этого страха не было. А потом научился разделять страх и себя. И начал давать себе знать: есть на свете я, Гриша. Человек Гриша — отдельно, а страх — отдельно. Тогда страх и съежился.

Зимой прошлого года съездил в Новосибирск на обследование: оказалось, что опухоль не растет. После этого состоялся консилиум. Из обсуждения врачей понял, что опухоль требует тяжелой операции, которую мой организм может не перенести. «Не знаем, как поступить, — сказали мне врачи. — Выйдите, мы посовещаемся». Посовещались и решили отправить мои документы своим московским коллегам: что они думают? Так что жду окончательного вердикта врачей: что они там решат со мной делать.

Не знаю пока, что будет дальше. Просто живу. На рыбалку хожу. Телят от Дони жду.

Пасу своих овечек.

***

Инесса Шереметова, онкопсихолог:

— В последнее время мужчин среди моих клиентов стало больше: если в конце прошлого года — один-два в месяц, то в этом году — каждый месяц пять-шесть человек. Как правило, мужчины приходят услышать, что с ними всё нормально, и редко остаются в длительной терапии. Им в меньшей степени, чем женщинам, свойственно проявлять эмоции, а сейчас они злятся, плачут, переживают — и просят: «Скажите, что со мной всё в порядке, что я не сошел с ума».

С мужчинами работать сложнее, чем с женщинами. Они сталкиваются с растерянностью такой степени, с какой до этого не сталкивались, возможно, никогда. У мужчины, как правило, всегда есть некий план на будущее, а тут этот план нарушен болезнью.

Есть техники, которые помогают сформировать навык принятия болезни. Именно принятие дает ясность, спокойствие и чистую голову: «Я заболел, лечусь и строю реалистичные планы с учетом того, что прохожу лечение». Мы переходим из стагнации («за что?») к действию («для чего» и «как именно»).

Топ-менеджер. «Есть слова страшнее, чем рак»


Александр Кругликов, 39 лет. Диагноз: рак головного мозга. На лечении

Александр всегда был со спортом на «ты»
Источник:

Спорт всегда был важной частью моей жизни. Волейбол во дворе с соседями — святое дело. На Сибирском международном марафоне бегал три километра, но уже тренировался преодолевать дистанцию в 10 км. Бег люблю с детства. И футбол тоже. Иногда в охотку играем в хоккей. Гоняю на велосипеде.

Отсчет своей болезни веду с прошлого декабря. Помню, мы с женой и дочерью готовимся ставить елку. Впереди длинные выходные: предвкушаем, как будем лепить пельмени, ходить в гости и кататься на коньках. И тут у меня начинает слезиться глаз. То накатит, то пройдет.

О плохом тогда, конечно, не подумал. Работаю в большой производственной пищевой компании. Много времени провожу за компьютером, часто смотрю в телефон, вот глаза и напрягаются. Но вдруг у меня на работе поднялось давление и самочувствие как-то резко ухудшилось. Плохо стало.

Почти сорок лет безответственно относился к своему здоровью. Синдром вечноздорового человека, знаете. Грипп — раз в пять лет, простуда — редко, покашляю два-три дня — и снова в строю. И болел всегда по-мужски, эталонно: страдаю, лежу в кровати, все вокруг бегают и утешают. Такая игра. В общем, болеть не любил: не привык и не умел.

Глаз плачет, давление шалит… На всякий случай записался на прием к офтальмологу. Тот посмотрел: «С глазами всё хорошо, если что-то и есть, то не по нашей части». И посоветовал сделать МРТ.

На снимке обнаружили 3,5-сантиметровую опухоль мозга. Нейрохирург, который первым увидел этот снимок, сразу сказал: «Скорее всего, без операции не обойтись. Ищите врача».

Стал плохо спать, нервничал. Тревога зашкаливала. Жена, спасибо ей, тут же ринулась в бой. Она сказала: «Не бойся, еще нет диагноза». Мы поехали на консультацию в Москву, там же, в НМХЦ имени Пирогова, мне с вердиктом «срочно» довольно быстро сделали операцию. Череп вскрывали на затылочной и височной части. А спустя время выяснилось, что опухоль злокачественная. Впереди радиотерапия, химиотерапия, курс гормонов. И неизвестность.

Жена снова сказала мне: «Не бойся, это не приговор».

«Врачи пообещали, что вернусь к своей прежней жизни — с волейболом, велосипедом и даже двумя чашками капучино по утрам»

Всё сбылось. Я в порядке. Нормально вижу и соображаю. И по-прежнему начинаю утро с капучино. От чего пришлось отказаться? Да ни от чего не пришлось. От хоккея разве что: носиться по льду с клюшкой в компании азартных мужиков — занятие травмоопасное. И от алкоголя. Он под запретом. Не могу сказать, что злоупотреблял, но бокал вина в компании и фужер шампанского на Новый год — почему нет. А сейчас — нет, без «почему».

Не хотел афишировать свою болезнь. Но и не скрывал. Если сейчас кто-то спрашивает, говорю как есть. Но вокруг меня тактичные люди, никому пока не пришло в голову восклицать: «А что это у тебя за шрам такой?» Да и скоро его не станет видно. Волосы вырастут. Шрам уйдет. Никакого стеснения.

Страхи? Конечно, они были. Сначала пугала неизвестность: что будет сразу после операции? У меня не было опыта серьезного хирургического вмешательства под общим наркозом. Боялся того момента, когда очнусь: мало ли, что там... Но когда пришел в себя и своими глазами увидел, что руки-ноги на месте и двигаются, успокоился.

В процессе лечения был смешной страх набрать вес. Уж очень хотелось есть из-за препаратов. Аппетит волчий! Никогда не завтракал, а тут к моему капучино добавился полноценный плотный завтрак. И побольше, побольше!.. Утро, день, вечер, постоянно, помногу — и всё с хлебом!

Боялся стать обузой своим родным. Этого никто не хочет, мужчина особенно. Конечно, я отдал нужные распоряжения, написал завещание, но решение не в этом. Оно в том, что нужно формировать вокруг себя круг близких людей, кому ты не будешь обузой при любом раскладе.

Боялся потерять мужскую силу. Первое время в постели даже при хорошем самочувствии ты не можешь расслабиться. Обида застит глаза: почему мне такое, за что?.. Не до интима. Но постепенно всё возвращается. Особенно когда понимаешь, что обида — путь в никуда.

Непросто в 40 лет внезапно стать человеком с инвалидностью. Даже на бумаге. Внутренне я протестовал: да я физически более развит, чем некоторые двадцатилетние! Зачем мне этот статус?!.. Мне объясняли: юридически он нужен, чтобы получать необходимые лекарства и препараты, поскольку твоя болезнь неизлечима. Не более того. И я принял новый статус.

Наверное, я тот редкий человек, который скажет, что в его жизни по большому счету ничего не поменялось. Потому что именно к этому и стремился: не дать болезни ничего изменить. Не дать ей диктовать свои правила. Да, какое-то время думал, что умру. Но этот страх тоже удалось побороть. Сегодня не волнуюсь. Все мы рано или поздно умрем, не так ли?

Из-за шрама Александр не комплексует, да и волосы скоро отрастут
Источник:

Понимать, что ты можешь не побывать на свадьбе собственного ребенка, стремно. Но постоянные мысли об этом дестабилизируют. А так… Это ведь только мои домыслы — сколько еще проживу. Никто не знает. Я не знаю. И даже самые умные врачи не знают. А тем, кто с таким же диагнозом читает про Задорнова, Хворостовского, Фриске и примеряет их судьбу на себя, скажу так: а сколько тех, про кого не написано? Обычных людей, таких как мы? Живых, активных, со множеством планов?

Кстати, я завел планировщик. Раньше у меня его не было. Встаю рано, как и раньше, плотно завтракаю. Купил беговую дорожку. И к своему отдыху отношусь более щепетильно. Раньше мог пропускать выходные из-за работы, а сейчас выходные — это выходные, а отпуск — значит, отпуск. Алтай, Боровое — люблю природу, воздух, солнце, горы. Верю в то, что как минимум на 80 процентов мое самочувствие зависит от меня самого.

Стал чаще говорить жене хорошие слова. Я из тех мужчин, что в любви признаются три раза в жизни, по большим праздникам, включая собственную свадьбу. А тут обнаружил, что особый повод для этих слов не нужен. Люблю. Люблю! Говорю об этом — и жене, и дочери. Стал еще сильнее ценить свою семью. После работы — только домой, туда, где мне хорошо.

Есть слова страшнее, чем рак. «У вашего ребенка ДЦП». «Соболезную, мы не смогли ее спасти». «Мне очень жаль, в этой аварии никто не выжил». «Мы потеряли ребенка». И таких слов очень много.

Так что я вполне везучий.

***

Екатерина Сидорова, онкопсихолог, куратор омской школы равного консультирования «Я рядом»:

— Женщины более открыты, чувственны, четче дифференцируют эмоции. У мужчины часто есть либо черное, либо белое. И когда он заболевает, его мир переворачивается. Был «глава семьи» — теперь «обуза». Был «самый сильный» — теперь «непонятно что». Всё это, помимо самого лечения, зачастую непростого, очень давит. Мужчина закрывается, пытается подавлять эмоции, мы регулярно слышим: «Не хочу, чтобы меня жалели».

При этом особой специфики работы с пациентами-мужчинами у онкопсихолога нет. Только понимание, что они, как правило, более рациональны, логичны и конкретны. К тому же возникают специфические вопросы: наладится ли сексуальная жизнь после рака простаты и химии? Показана ли реконструкция мошонки после удаления опухоли яичка? Не всегда мужчина готов задать такие вопросы своим врачам.

Видеограф. «За бумажками бегать — нет у меня на это времени»


Алексей Соснин, 34 года. Диагноз: рак поджелудочной железы. На лечении

Улицы играют для Алексея своими звуками
Источник:

Врач мне сказал: «Сынок, у тебя рак, тебе остался год». А я после этих слов уже три года прожил.

Как я придумал свои видеопрогулки? Мечта о них родилась еще в детстве. По одному из местных телеканалов в перерывах между передачами крутили видеоролики: знакомые омские улочки, дорогие сердцу места. Еще тогда подумал: вырасту — тоже буду снимать такие!

Шесть лет проработал водителем автобуса. Песни пел на конечной, когда кондуктор уходил на обед. Чем подкупила профессия? А где еще так почувствуешь, что нужен людям? Едешь ранним утром, когда еще фонари горят, видишь продрогших горожан, которые в лютый холод, в осеннюю хмурь или под проливным дождем ждут автобуса. А значит, они и тебя ждут, правильно ведь? Понимаешь, что не зря встал в три часа ночи, а в пять уже выехал на маршрут. Кому еще так, как мне, уже к восходу солнца повезет сказать, что он согрел сорок человек?

Так, на автобусе, и заработал на свою первую видеокамеру. Всего в цикле уже 50 видеопрогулок. Музыку подбираю под настроение.

Сам называю себя музыкантом пяти аккордов. Взять их могу на гитаре, на пианино или на аккордеоне.

У молодого, с виду здорового мужчины резко ухудшилось самочувствие
Источник:

Для друзей я весельчак, балагур, оптимист. Жена, двое детей, всегда всё в порядке, никогда ничего не болело. Поэтому когда в конце рабочего дня у меня случился сердечный приступ, никто ничего не понял. Коллеги по автопарку сказали: «Леш, вставай! Хорош, завязывай дурачиться. Домой охота».

Из депо меня увезли в больницу, но в стационар не положили. Сказали не переживать: защемило позвонок. Но не переживать было трудно: подкашивались ноги, резко ухудшилось зрение. Два месяца после этого я ходил в больницу и добивался диагноза. Врачи даже хотели отправить меня в психушку: по анализам — абсолютно здоровый человек, а ходить сам не может, говорит, что ничего не видит, мама его в больницу и обратно под руки таскает…

Посидели мы с родственниками, подумали и на семейном совете решили: собираем деньги на обследования в частной клинике.

Там на МРТ мы и увидели опухоль.

Диагноз мне поставили в 2019 году. Сначала была первая операция — в Омске удалили опухоль. К сожалению, начались очень серьезные осложнения, и вторая операция прошла уже в Москве, в Институте хирургии Вишневского. Вспоминать — могу, но надо ли? Был при смерти. Выкарабкался. Живу дальше. Давайте лучше о другом… О видео. О музыке.

На плаву меня держит мой оптимизм. Без него, наверное, сам бы себя давно закопал. 30 лет, планов громадье, а тут на тебе: плохое самочувствие, давление, постоянные боли, головокружение и слабость. С работы пришлось уйти.

«Но ничего. Правда. Еще повоюю за свою жизнь. За свою семью»

Когда после первой операции было тяжелое состояние, взял свою родную видеокамеру и пошел снимать наш природный заповедник — Птичью гавань. Весной там спокойно, тихо, птицы щебечут, велосипедисты открывают сезон. Администраторы парка вышли навстречу, пытались меня остановить: мол, ты чего это тут забыл? Для кого снимаешь? Зачем? А разрешение есть? Распахнул рубашку молча: под ней весь располосован и скроен-сшит заново. Для людей снимаю, таких же, как я, которые просто любят город. А за бумажками-разрешениями бегать — нет у меня на это времени. Жить бы успеть, милые мои.

Они замолчали и ушли.

***

Инесса Шереметова, онкопсихолог:

— Как стоит вести себя женщине рядом с мужчиной, у которого рак? Продолжать любить и уважать его. Женщинам, которые приходят на консультацию — женам, мамам, сестрам, дочерям, — объясняю, что их забота не должна внушать мужчине, что теперь они лишены силы и опоры. Женщина порой так готова «запрягать» и «спасать», что мужчина еще больше теряется. Мне кажется, нужно не забывать, что человек продолжает оставаться человеком и даже в сложных случаях ему нужно давать выбор хоть небольшой, но личной ответственности. Даже когда силы и ресурсы на минимуме, всегда можно найти то, что человек может делать сам. Выбрать себе футболку с утра. Выбрать температуру чая. Иначе мы формируем беспомощность.

***

По статистике, которую приводит The Guardian в статье «Почему мужчины неохотно говорят о раке?» со ссылкой на исследование благотворительной организации Beat Bowel Cancer, почти четверть мужчин с онкологией (23%) никогда не говорили с родственниками или друзьями о раке.

ПО ТЕМЕ
Лайк
LIKE0
Смех
HAPPY0
Удивление
SURPRISED0
Гнев
ANGRY0
Печаль
SAD0
Увидели опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии
4
Форумы
ТОП 5
Мнение
Российский ретейл на грани? Эксперт рынка труда — о том, как кадровый кризис угрожает отрасли розничной торговли
Анонимное мнение
Мнение
«С нелюбовью, Кемерово»: журналистка НГС провела пять часов у соседей в аэропорту — что ее разозлило и заставило жалеть о поездке
Настасья Медведева
Журналист
Мнение
Стильные люди и толпы бездомных. Блогер провела неделю во Франции и Испании — что ее поразило
Анонимное мнение
Мнение
Черное или Красное? Туристка сравнила отдых в Анапе и Египте
Анонимное мнение
Мнение
«Зачем из Раскольникова делать идиота?»: мнение школьной учительницы о новом «Преступлении и наказании»
Мария Носенко
Корреспондент
Рекомендуем
Знакомства
Объявления