«Умрет не от "омикрона", а через три месяца от последствий»: профессор из США — о новом штамме и 5-й волне в России

В России выявлены первые случаи заболевания новым штаммом COVID-19, получившим название «омикрон». Вирус впервые выявили в конце ноября в Южной Африке, и через несколько дней зараза распространилась практически по всему миру. Как поведет себя вирус и будет ли его появление означать конец пандемии — пока никто не знает. Слишком много еще вопросов, на которые только предстоит найти ответы.

Чем опасен новый штамм, как с ним бороться и к чему готовиться? Будет ли новая волна пандемии и увеличится ли смертность? А, может, наоборот, «омикрон» — это лебединая песня COVID-19? Спросили об этом доктора биологических наук, профессора Школы системной биологии Университета Джорджа Мейсона (Вирджиния, США) Анчу Баранову.

Огромное количество мутаций

— Если сделать грубое сравнение, то сейчас тот момент, когда мы все сидим на заборе и думаем, в какую сторону нам с этого забора упасть, — говорит ученый. — По «омикрону» у нас есть информация как довольно неплохая, так и не очень хорошая, и следующие несколько дней покажут, в какую сторону продолжится развитие. Все находятся в режиме ожидания.

По мнению ученого, плохо то, что штамм «омикрон» накопил чрезвычайно много мутаций внутри RBD-домена, той самой «болбашки» на поверхности вируса, за которую цепляются антитела.

— Внутри этой «болбашки» накопилось десять мутаций. Десять — внутри одной «болбашки»! — рассказывает профессор Баранова. — Для сравнения: в «дельте» их всего две. Разница не между «два» и «три», а между «два» и «десять». В пять раз! На маленьких числах это выглядит особенно внушительно. И есть опасность, что многие типы антител, которые вырабатываются в нашем организме, и даже моноклональные антитела, созданные специально для нейтрализации этого вируса, не будут зацепляться за эту «болбашку» в тех местах, где произошли мутации. Поэтому они и не зацепляются. Для придуманных препаратов, моноклональных, это как 0 и 1. Или есть, или нет. Либо препарат работает, либо нет. В частности, если говорить о регенероновском коктейле, которым лечили Дональда Трампа, то уже пришла информация, что это сочетание препаратов не работает. С другой стороны, препарат «Сотровимаб» от GlaxoSmithKline, он в России тоже есть, работает. Что же касается антител, которые возникают после натуральной инфекции и вакцинации, там история такая: это спонтанно формирующийся иммунный ответ, который мы вообще-то не можем точно планировать.

По словам профессора, спектр антител и их количество у каждого свои. Поэтому вакцинные и натуральные иммунитеты никогда не падают до нуля, потому что у человека большое количество разных антител, представленных в разных количествах. Исходя из этого, никаких общих заключений по популяции сделать невозможно, только по одному конкретному человеку. Но изучать только одного человека на протяжении полугода, чтобы определить, какой у него иммунный ответ, — это непозволительная роскошь.

— Здесь кроется еще одна не очень хорошая новость, — продолжает Анча Баранова. — Она связана с иммунитетом, с широтой спектра антител, который производится в организме. У пожилых людей он хуже. Если, условно говоря, спектр антител у молодых людей 10, то у пожилых — 6. Шесть разных антител победить проще, чем десять. Это не очень хорошая новость.

Хорошей же новостью, по мнению профессора, являются данные, поступающие из Южно-Африканской республики.

— Там заболевание протекает не тяжело, — рассказывает ученый. — Может быть, потому, что патогенез ослабился, может быть, потому, что сам вирус очень ускорился, начал обладать большей инфекционностью и выделять большее количество вирусных частиц, вирус быстрее переходит в пневмонию и так далее. Но это же может оказаться для нас хорошей новостью потому, что человек активнее проходит первые стадии болезни.

Изначально, когда только COVID-19 выделили, то говорили, что он умеет обманывать иммунную систему человека, притворяется агентом, который не очень сильно провоцирует нашу иммунную систему, задавливает интерфероны, блокирует их производство, а когда разблокирует, на 8–9-й день болезни, то уже начался воспалительный процесс в легких.

— Говорили про это всё, и это правильное определение, — считает Анча Баранова. — Но всегда есть натуральная торговля между тем, насколько хорошо вирус маскируется, и тем, сколько вирусных частиц производится. Представьте себе, войска посылают в тыл врага разведчиков. Допустим, пять человек. Они такие проползли по болотным кочкам, забрались в тыл, перерезали коммуникации противника. Казалось бы, если послать тысячу разведчиков, то будет больше шансов, что они проберутся и всё уничтожат. Но это же и контрпродуктивно. Если по болотным кочкам ползет тысяча разведчиков, то допустить, что их не заметят и не уничтожат, довольно трудно. Повышенная инфекционность вируса плохо сочетается со способностью уклоняться от действия иммунной системы и как-то проползать, не задевая за интерфероновые кочки. Из-за того, что вирус научился очень быстро размножаться и молниеносно заражать других людей, заваливая горой вирусных частиц, стратегия — сначала захватить территорию, потом вызвать серьезное воспаление уже не срабатывает. И это, скорее, хорошо, чем плохо. Судя по всему, заболевание на ранних стадиях — более короткий инкубационный период, более выраженное, но из-за этого не доходит до стадии, которая губит людей.

Пандемия продолжается?

По мнению некоторых ученых, «омикрон» превратился в натуральный вакцинный штамм: всех заразит, и таким образом пандемия придет к логическому концу. Анча Баранова с этим мнением не согласна:

— Слишком это утверждение оптимистичное. Конечно, я буду безумно рада, если так и случится, но пока такого вывода сделать не могу, — объяснила свою точку зрения доктор Баранова. — Сейчас вирус начал быстро распространяться, но в Южной Африке ситуация совсем не такая, как в США и Европе. В Африке и «дельта»-волны были не такие активные. Связано это с тем, что там и население помоложе, и детская смертность гораздо выше. В Африке люди находятся в лучшем состоянии здоровья. Хлипкие там просто не выживали. У нас же выживают, но попадают под удар инфекции. В Африке другой популяционный состав, пожилых людей там всего пять процентов. Плюс там есть малярия. А она почему-то ослабляет течение ковида. Если раньше мы думали, что COVID-19 плюс малярия — это смертельно, то сейчас выяснилось, что если у человека недолеченная малярия, то и коронавирус он переносит легче. Есть даже гипотеза, которая может это объяснить. Но при этом стоит учитывать, что, во-первых, южноафриканская популяция — неподходящая модель, по ней трудно сделать выводы, но госпитализации там тоже растут, и довольно быстро. У европейцев же, заболевших ковидом, состояние ухудшается примерно на восьмой день. У людей падает сатурация, им становится тяжело дышать, их везут в больницу. Пока у нас, в Европе, этот самый восьмой день еще не наступил. Началось всё недавно. Поэтому дать какую-то статистическую информацию мы пока просто не можем. И именно поэтому я не могу поддержать мнение, что «омикрон» — естественный вакцинный штамм и что мы сейчас всех шапками закидаем.

Вакцина защитит?

Помогут ли от нового штамма действующие вакцины от COVID-19 — пока тоже неизвестно. Для этого нужны испытания в популяции в условиях реального времени или же в рамках клинических испытаний. По словам Анчи Барановой, в Африке штамм «омикрон» поражает и вакцинированных людей. Аналогичная ситуация и в Европе.

— Мы знаем, что вирус пробивает вакцинную защиту. Но на каком уровне антител — неизвестно, — объясняет доктор Баранова. — Потому что эти измерения делаются в ограниченном количестве стран, в США и Европе эти исследования не являются популярными. Так исторически сложилось.

Вместе с тем, компания Pfizer, выпустившая вакцину BioNTech, недавно распространила пресс-релиз об испытаниях вакцины. Впрочем, это вызвало появление еще большего количества вопросов.

— Спецы Pfizer провели эксперименты с разбавлением сывороток, — говорит профессор. — Сделали правильно, хорошо, я в этом не сомневаюсь. Но сам пресс-релиз по итогам испытаний… Я бы хотела увидеть там цифры разведения сывороток, разброс, сколько человек они померяли, какая была нейтрализация… Как ученый, я бы хотела видеть все эти цифры в релизе. Но их не было. Может быть, потом в какую-нибудь статью включат. Вместо этого был выбран язык, рекламирующий прививки Pfizer. Мол, мы измерили: две прививки не помогают, а третья помогает. По сути там не было написано ничего неправильного. Но как это было написано! И я боюсь, что антиваксеры сейчас уцепятся за это и будут говорить, что производитель гонит рекламу прививок, не давая никакой конкретики, лишь утверждая: ставьте нашу прививку, и будет вам счастье. На это мне нечего будет возразить. Мне, как человеку, который противостоит антиваксерской пропаганде. Потому что Pfizer сформулировал свой релиз, важную информацию, в таком виде, чтобы по максимуму занести рекламный месседж. Как биолог я не получила никакой информации, при этом мои позиции как человека, противостоящего антиваксерской пропаганде, ослаблены этим релизом фармацевтической компании.

По данным Pfizer, разведение сыворотки для штамма «омикрон» падает в 25 раз. Это очень важная цифра, но доктор Баранова уверена, что большинство людей ее будет интерпретировать неправильно.

— Грубо говоря, у человека в крови тысяча BAU (единиц, измеряющих уровень антител к COVID-19 в крови), — объясняет Анча Баранова. — Люди будут делить эту тысячу на 25, получать 40. Это неправильно! В этих измерениях используется совсем другая шкала и одна в другую не переливается. И для того чтобы пересчитать BAU в защиту, нужно померить, сколько BAU было у каждого из протестированных людей, и потом построить кривую. Этого сделано не было. Нужно предупредить людей, чтобы они не делали такой глупости, как разделение своих BAU на 25. Исходя из соображений ревью от Pfizer, люди скажут, что вакцина бесполезна, потому что среднее BAU — 350. Делим его на 25 — и «остались от козлика рожки да ножки», а вы идите куда подальше со своей вакциной. Хотя это в корне неверно. Но люди ведь не понимают тонкостей анализа.

От вируса не умирают, умирают от последствий

Если говорить о дальнейших перспективах, то дальнейшее поведение вируса и его последствия для организма еще только предстоит выяснить ученым. Уже известно, что его первые симптомы — сильная усталость и головная боль.

— Я уже слышала эту прекрасную российскую шутку, когда человек говорит, что при «омикроне» он будет чувствовать себя как обычно, — улыбается профессор. — Шутка хорошая, вот только метаболическая усталость после вируса — очень неслабый симптом. Для молодого человека, у которого еще нет проблем со здоровьем, много ресурсов — это, может быть, еще не страшно. А вот пожилого человека с диабетом, сердечно-сосудистыми проблемами это может выбить. Нет, он не умрет от «омикрона», от него у нас никто не умирает. Но человек станет инвалидом и умрет месяца через три от последствий. Это тревожащая вещь.

Вторым фактором, который не следует сбрасывать со счетов, это расцвет штамма «дельта», который только в США заражает больше 100 тысяч человек в день.

— Две недели назад количество заболевших в США было в районе 30–50 тысяч человек в сутки, — предупреждает биолог. — Сейчас — 100–110 тысяч. У нас начала нарастать волна «дельты», которая убивает в США тысячу человек в день. Аналогичная ситуация в Европе. Смертность от COVID-19 будет гораздо выше, чем в прошлом году. На это нужно внимание обращать. На этом фоне «омикрон» — мелочи, с которыми разберемся на следующей неделе. Но пока мы тут будем радоваться, что новый штамм COVID-19 стер сам себя, что называется, до тапочек, у нас умрет еще полмиллиона человек.

Самая главная проблема, по мнению Анчи Барановой, неизвестность. Ученые пока не знают, как будут конкурировать «омикрон» и «дельта», как поведет себя организм, переболевший «дельтой» и встретивший «омикрон».

— Организм подорван, иммунный ответ — ну так себе. И, разумеется, не вакцинировались, — дает неутешительный прогноз биолог. — Думали, переболели «дельтой» и побежали? Нет! «Омикрон» заражает тех, кто переболел предыдущими штаммами. И что потом будет с этими людьми, когда по этим же рельсам «заедет» еще и «омикрон», я не знаю. Слишком много пока неизвестных, чтобы можно было радоваться и говорить о скором конце эпидемии. Давайте подождем еще неделю, получим данные и тогда будем или радоваться, или думать, как жить дальше. Элементарный пример. Прилетел самолет из Южной Африки. Когда люди вышли из этого самолета, их протестировали, у 14 обнаружили вирус. Всех, кто летел этим самолетом, поместили в карантин, 14 зараженных госпитализировали. Действия логичные. Но почему в самолете выявилось 14 зараженных? Они тест не сдавали или справку купили? Вопрос.

Я смогу объяснить этот феномен. У них у всех были отрицательные тесты, когда они садились в самолет. Они сдали анализы за 48 часов до вылета, тесты были отрицательными, но в момент посадки в самолет вирус уже проявился. Первый штамм, уханьский, проявлялся через 11 дней. Но никто не будет ведь сажать людей в карантин на 14 дней? Зачем тогда куда-то лететь? Это наглядно показывает, насколько плохо работает наш эпидконтроль. И не потому, что люди плохо работают, а потому, что вирус такой коварный.

Японский феномен

Если же говорить о практически полном исчезновении штамма «дельта» в Японии, то есть две гипотезы, как так получилось.

— По данным японских ученых, у вируса возникла мутация в белке NSP-14, который попортил этот вирус на корню, — объяснила Анча Баранова. — Японии повезло — это не нужно сбрасывать со счетов. Там просто история какая. Грубо, есть автомобиль. У автомобиля есть двигатель. У двигателя есть масляный контур. Масло двигателю нужно, это не обсуждается. И если в масляном контуре возникает дырочка, маленькая, с булавочную головку, то дальнейшая судьба машины предрешена. Особенно если у вас не работает датчик давления масла. Но! От момента возникновения дырочки до момента, когда двигатель заклинит, машина может проехать тысячу километров. Масло будет понемногу вытекать, и, когда полностью вытечет, двигатель всё равно будет работать насухую до того момента, пока внутри не сложатся предпосылки для заклинивания. Они сильно отложены по сравнению с возникновением события, предшествующего клину. То же самое произошло, когда вирус вошел в Японию.

По мнению Анчи Барановой, здесь сыграли решающую роль и отдаленность Японии, и тщательный въездной контроль:

— Пример: сидит человек в Германии, собирается в Россию, — объясняет ученый. — Перед выездом он сдал тест. Отрицательный. Часов через пять он прилетает в Россию, сдает еще один тест. Тоже отрицательный. Но у человека есть еще «возможность» стать COVID-положительным. В Японии не так. До аэропорта Наруто лететь часов 12. Очень длинный перелет хоть из Калифорнии, хоть из Сингапура. Между тестами — огромный разрыв. И те люди, которые на первом тесте были отрицательными, сконвертировались, стали положительными, их выявили, поместили в карантин, вирус дальше не пошел. Такой своего рода читинг для Японии и Австралии, ибо они далеко и могут лучше изолироваться.