«Для молодых врачей меньше 100 тысяч — не деньги»: честное интервью знаменитого хирурга Сысолятина

Павел Сысолятин спас десятки тысяч сибиряков — хирург оперировал полвека, прежде чем решился на небольшой перерыв. В сентябре Павел Гаврилович отметил 80 лет, но обещает, что ещё вернётся в челюстно-лицевую хирургию. У врача, работавшего в том числе главным стоматологом Новосибирской области, огромное количество наград и титулов; при этом он остаётся вполне скромным и простым в общении человеком. Павел Сысолятин поделился с корреспондентом НГС воспоминаниями о мудрой маме, а также рассказал о главных проблемах в российской медицине и о любимой музыке.

О возрасте

Душа молодая, как в 20 лет. Конечно, есть какие-то болячки, которые мешают, но приходится мириться, куда денешься? Возраст есть возраст. Но то, чем я занимаюсь, — мне по-прежнему хочется этим заниматься, и интенсивность совершенно не упала. Мне кажется, и в 90 будет продолжаться так же. Даже если я буду ходить небольшими шажками и где-то беспомощен буду — всё равно. Видимо, настолько входишь в медицину, в науку, в практическое здравоохранение!

В этом году решил, что надо поберечь немножко здоровье, и перестал оперировать, но консультирую и в 34-й больнице, и в областной. До этого года я оперировал постоянно, без вопросов. Возможно, начну оперировать после Нового года — отдохну и снова начну.

О маме Анне Гавриловне

Мама росла тяжело — 12 детей было в семье, и она была самой старшей. У них папу раскулачили, из дома выселили. Она рассказывала, что ей даже не разрешали замуж выходить, поскольку она из семьи раскулаченного. Я когда начал искать документы — не нашёл нигде, что они муж и жена. Она где-то до 25 лет прожила в качестве замужней женщины, а потом оказалось, что и нет документов [об официальном браке].

Папа погиб во Вторую мировую войну — на Курской дуге, и вот она нас одна воспитывала. Всё без мужчин как-то.

Мама работала санитаркой в туберкулёзном отделении, тяжёлая очень работа. Пошла туда ради нас, детей, чтобы хоть какую-то копейку побольше заработать.

Потом она жила вместе с моей сестрой и со мной — я сделал так, что все переехали в Новосибирскую область. Когда я немножко возмужал, я сказал: «Я вам помогу».

Она ни одного класса не окончила и расписываться даже не могла, но она была очень умной женщиной. Она была очень мудрой — у неё именно житейская мудрость. Из неё был бы прекрасный учёный — мне мозги частично её достались.

Мамочку я очень любил.

О студенческих годах

Я, кстати, мечтал, что пойду в технический вуз — я очень любил химию, физику. Но семья была настолько бедной — чтобы поехать в Томск, где мои друзья поступили, не хватало денег. Я мог поехать только в Омск, до него около 400 километров от Тимофеевки. На попутках доехал — садишься не в кабине, а где посадят. И такие кочки, что чуть голову не отрывает.

Несмотря на сложности, мама иногда высылала мне по десятке. А 10 рублей — это было целое состояние раньше. На рубль можно было всегда покушать, купить и сахара килограмм, и булку хлеба, и прихватить молоко. Когда у студента было 30 копеек — это здорово было.

Одна была беда — общежитие располагалось очень далеко, и каждая остановка раньше стоила 15 копеек. Если проехал 7 остановок — то, что ты должен был проесть, ты проехал. И мы штурмовали пешком. Это был 1958 год.

О немецком языке

Я два раза поступал в медицинский. Раньше при поступлении надо было сдавать иностранный язык, а у меня в сельской школе его почти не преподавали. И я когда поступал, не понимал, как его сдавать!

Второй раз я поступал — то же количество баллов набрал. Сдаю химию, принимает директор — я понял по её разговору, что она директор какой-то омской школы. И она говорит: «У меня по химии ни один ученик столько не знает, а вот приехал из какой-то деревни, и так химию знает!». Я говорю: «Всё равно не поступлю». — «А почему?» — Иностранный я вообще не знаю». Она пошла к ректору и сказала: «Я ему 6 поставлю, засчитаете?». Так и поступил.

В итоге немецкий язык мне всю жизнь мешал. Когда я стал ленинским стипендиатом, на 4-м курсе мне надо было его сдавать. Опять! Что вы думаете? Я перевёл целую книжку — страниц 300 со словарём, 4–5 месяцев сидел над ней. На пятёрку сдал.

Об операциях на лице

Конечно же, я запомнил первую операцию по пересадке челюсти от другого человека. Это было где-то в 1968 году, я начал заготавливать посмертный материал и начал пересаживать большие сегменты нижней челюсти.

Челюстно-лицевая хирургия — это удивительная специальность. Сложнейшая. Многогранная специальность. Удалить зуб или имплантат поставить — это всё не то. А вот представляете, лицо восстановить, когда опухоль поразила значительную его часть?

О больнице, в которой проработал полвека

Вообще я ехал в стационарное отделение больницы № 6, такой был предварительный договор с горздравом. Пришёл к заведующему облздравотдела, а он говорит: «У нас некому в областной больнице работать, ни в какой город ты не пойдёшь».

И кстати, через 2 месяца он меня назначил главным внештатным стоматологом области. Так я главным стоматологом области пробыл почти 50 лет.

Вся моя жизнь связана с областной больницей. Хотя в Москве около года я работал заместителем директора по науке Центрального института стоматологии. Институт был Минздрава СССР. А в стране шли сложные политические перемены. В 1993 году был обстрел Белого дома, и мне сказали: «Квартиры никакой не будет». И я принял тогда решение: Возвращаюсь в Новосибирск. Зачем мне здесь жить, если у меня не будет квартиры?

Хирургия лица очень востребованна. Много больных нуждаются в экстренной хирургии, в частности, с гнойными процессами, травмой челюстно-лицевой области. А в областной больнице при хирургическом отделении было всего десять челюстно-лицевых коек, естественно, ни о какой плановой хирургии не приходилось говорить. В 1968 году было организовано отделение на 20 коек. Потом на 40, потом 60 коек. И вот считайте за все годы.

Обычно я проводил около тысячи операций в год — выполнял разные манипуляции хирургического плана. Поэтому, конечно, это большое очень количество пациентов, которое я сосчитать не могу.

Об оснащённости больниц

Мы росли в дефиците оборудования. У нас как-то был американец — врач из американской клиники. Он делал операцию, просил: «Дайте мне такой инструмент». А мы говорим: «Нет у нас такого инструмента».

Он прооперировал, выходит, идёт к главному врачу — Виталий Петрович Пушкарёв тогда был главный врач — и говорит: «Вы сидите в таком великолепном кресле, такой громадный кабинет — а у них нет инструментов! У нас бы это в США не поняли.

У нас бы главный врач не сидел в таком кресле — в первую очередь был бы инструмент». К сожалению, у нас не всегда так получается. Может, я не прав.

Часто у нас денег не хватает на какие-то современные технологии. Скажем, ему (пациенту. — Прим. ред.) надо провести оперативное вмешательство по поводу множественной тяжелой травмы лицевого скелета. Нужны современные титановые фиксаторы или устройства из сплавов с памятью формы, имплантаты для устранения костных дефектов, а их часто нет, денег на приобретение не хватает. И мы должны об этом говорить и думать.

Я всегда говорю: конечно, высокие технологии — это важно. Но вы сделайте обычную медицину нормальной!

О здоровье людей

Конечно, нам давно надо заниматься здоровым образом жизни. А мы не занимаемся. Вот пропагандируем здоровый образ жизни, но мы ничего не делаем. Население ничего не делает и медицина мало делает. Мы начинаем заниматься здоровым образом жизни, когда уже какую-то болячку надо лечить. В нашей стране это главная задача — сделать так, чтобы профилактика была не на словах.

У нас и экология страдает, и еда страдает, и сами люди во многом виноваты. Студенты, я вижу, когда делаю 15-минутный перерыв, всё время сладенькое едят, — это удивляет. Они врачи, будущие стоматологи, они должны знать, что сахар и кариес неотделимы друг от друга. Но только сладким не обходится — и мучное тоже много едят. Вопрос в том, что мы должны заниматься своим здоровьем, надо население воспитывать и заставлять заниматься.

В Японии мы посещали один из заводов, и там какая ситуация с отдыхом или питанием: он (сотрудник. — Прим. ред.) обязательно должен пойти отдохнуть, поплавать например. Чем-то другим заняться. Система разработана.

Я сам когда молодой был — только думал о здоровом образе жизни и ничего не выполнял. Сейчас хожу очень-очень много. Километров 12–13, самое малое 10 — прохожу в день. Это меня спасает и это нетрудно сделать. Я понял, что это эффективно. Мне всё время в больнице задают вопрос: «Что такое, у тебя есть машина, а ты не ездишь!». Какая машина? Надо пешком туда и сюда! Зимой тоже хожу, а какая разница? У нас же видите, какие зимы мягкие стали. Как в Париже.

Об увольнениях врачей из государственной медицины

Зарплаты невысокие. Люди уходят. Сколько бы мы ни готовили челюстно-лицевых хирургов — многие ушли в частные структуры: в «Авиценну», в другие. Потому что они там зарабатывают за неделю зарплату, которую в госбольницах получают за месяц. А молодые хотят больше. Все практически врачи, которые ушли, они считают, что меньше 100 тысяч — это не деньги.

О взаимопонимании с пациентами

Всё зависит от твоей квалификации и умения общаться с пациентом. Вы должны пациента растопить, душевно должны подойти и уделить время сколько нужно. Если у него сомнения, ещё раз и ещё раз вернуться и объяснить. Работать с пациентом, у которого какое-то недоверие, непонимание, очень тяжело.

О музыке

Я самоучка. На баяне играю. Я с детства мечтал о музыке, мама говорит, что я играл на утюге, когда был маленьким. А вообще, в деревне всегда была гармошка. У меня папа играл на гармошке, наверное, мне гены какие-то перепали… Я первый баян купил — так ребятишки его разобрали, и я потом второй баян купил.

Народные песни играю, люблю «Полонез» Огинского, «Цыганочку» люблю, вальсы. Вот вальсы великолепные раньше были.

О чём жалеет в жизни

Я недоволен чем? Когда начал СССР распадаться, перед распадом, в 1988 году, вышло постановление Совета Министров СССР об организации Всесоюзного научно-производственного объединения «Стоматология» в Москве. У нас должен был быть филиал в Новосибирске. Уже вышло постановление Правительства РФ, приказ Министерства здравоохранения СССР об организации филиала в 1991 году в Новосибирске. Мы все это готовили, ждали. Увы, этого не случилось.

Страна наша стала другой. И все наши старания оказались напрасными.

Я не очень доволен некоторыми своими учениками. Я так хочу сказать учёному миру: нужно тщательно подходить к ученикам. Я подготовил 22 доктора наук, вы представляете? 54 кандидата. Хотелось бы, чтобы они продолжали твои идеи, а не почивали на лаврах. Особенно ученики, имеющие степень доктора наук. А многие остановились и ничего не делают для развития специальности.

Я доволен сегодня сыном (доктором медицинских наук Святославом Сысолятиным. — Прим. ред.), который тоже стал челюстно-лицевым хирургом и активно продолжает развивать перспективные направления специальности — в частности, эндоскопические технологии в хирургии слюнных желез, при заболеваниях височно-нижнечелюстного сустава, верхнечелюстной пазухи, травматических повреждениях костей лицевого черепа.

Жизнь продолжается. Надо дальше работать.

НГС также записал правила жизни врачей-акушеров — они поделились мыслями о чуде новой жизни, 40-летних роженицах и абортах. А красавица с редкой профессией детского патологоанатома разрушила стереотипы, связанные с её работой, — оказывается, многие люди представляют таких специалистов «в чёрном балахоне с косой».