Один из наиболее заметных современных русских писателей, Дмитрий Быков приехал 22 апреля в Новосибирск диктовать «Тотальный диктант» и читать свои стихи — в основном на злободневные темы. В последнее время писателя преследует скандальная слава: в начале 2011 года Дмитрий Быков вместе с актером Михаилом Ефремовым возродили жанр политической сатиры в своем видеопроекте «Поэт и гражданин», где рассуждения об актуальных проблемах замаскированы под известные стихотворения великих русских поэтов. Корреспондент НГС.НОВОСТИ встретился с господином Быковым и побеседовал с ним о диктатуре орфографии, свободе слова и возможности гражданской войны в современной России.
Справка: Быков Дмитрий Львович — поэт, журналист, прозаик, учитель русского языка и литературы, кавалер Ордена куртуазных маньеристов. Автор романов «Оправдание», «Орфография», «Эвакуатор», «ЖД», «Остромов». Автор сатирического проекта «Поэт и гражданин» вместе с актером Михаилом Ефремовым. Жена и соавтор Дмитрия Быкова, Ирина Лукьянова, родилась и училась в Новосибирске.
Почему вы приняли предложение участвовать в «Тотальном диктанте»?
Исключительно потому, что мне понравилась идея отметить 15-летие супружеской жизни с женой в Новосибирске. Ну и еще — если я столько лет сочиняю диктанты для своих школьников и наконец у меня появился шанс сделать это громко и вслух, то почему бы и нет.
Расскажите тем, кто незнаком с вашим творчеством, о ваших книгах. Какие из них для вас наиболее значимы?
Мне очень нравится моя последняя книга «Остромов» — о том, что делать, когда ничего сделать нельзя. Ну и, наверное, стихи.
Расскажите поподробнее о «ЖД», вы упомянули этот роман первым.
Каждая нация созидается эпической поэмой. Темой поэмы, как мы знаем по «Илиаде» и «Одиссее», всегда является война и странствие хитреца, и это естественно: хитрец обычно единственный, кто выживает на войне. Всякая нация имеет в своей основе две такие эпические поэмы, иногда они объединяются. Для русской нации была написана «Одиссея» — «Мертвые души» и «Илиада» — «Война и мир», — в которой речь идет не о собственно войне, а о том, кто выживает и побеждает. В «Войне и мире» побеждает всех Пьер, потому что он самозабвенно отдается переживанию всего, потому что он прост, умен и наивен. «Война и мир» — это свод правил, по которым идет русская жизнь. Сегодня, безусловно, мы имеем дело с другой нацией — не русской и не советской. «ЖД» это попытка написать такую поэму с нуля, где война и странствия осуществлялись бы одновременно.
«ЖД» это попытка смоделировать ту новую нацию России, которую я хотел бы видеть, — нацию, где долг и милосердие наконец-то объединились.
В «ЖД» речь идет также о новой гражданской войне, которая охватила Россию. Как вам кажется, эта война уже существующая или она еще случится?
Леша Серебряков, замечательный актер и, не побоюсь этого слова, мыслитель, говорит, что в состоянии ползучей гражданской войны русская нация живет и будет жить долго. Михаил Шолохов, который тоже был не последний писатель в своем роде, со своим сыном в 1975 году однажды смотрел передачу о гражданской войне. «Папа, а когда, по-твоему, закончилась гражданская война?» — спросил сын. «А она, может, и не закончилась», — ответил Михаил Александрович. Очень глубокое суждение. В холодном режиме она идет безусловно, перейдет ли она в горячий — вероятно, да, — так или иначе, это будет война XXI века, война сетевая.
Что значит «сетевая»?
Это значит, что она будет происходить на больших пространствах, в разных точках, в виде локальных стычек. Без генеральных боев. Обратите внимание, когда в «ЖД» происходит битва, обе армии терпят поражение. Моей задачей было показать, что генеральные сражения в этой войне уже невозможны. Потому что генеральные сражения относятся к эпохе вертикальных иерархий. Сейчас мы имеем дело с горизонталью и, соответственно, мелкими стычками на огромном пространстве. Последствия такой войны неочевидны, возможно, как в «ЖД», последствием будет не размежевание, а синтез, должно родиться что-то третье.
Опишите противоборствующие силы…
Культ воинства и долга против культа человечности и торговли.
При этом вы одну сторону в романе гиперболизируете до тупости, а другую — до торгашества.
И до мерзости. Да, конечно. Будучи очень долго женатым на русской и отчетливо осознавая в себе русскую и еврейскую половины, я прекрасно понимаю, что ни русские, ни евреи в отдельности эту страну не тянут. То, что и те, и другие являются захватчиками, для меня было метафорой, а сейчас я вижу ясно, что оно так и есть. А коренное население, к сожалению, не дееспособно. Они не русские, не евреи, и они ничего не могут.
Следовательно, только из русско-еврейского или, если угодно, из либерально-воинственного синтеза может что-то родиться.
Одним из таких вариантов мне видится Лимонов, парадоксальным образом сочетающий в себе варяжскую воинственную доблесть и хазарскую литературную мягкость, веселье и так далее. Лимонов мне кажется идеальным гражданином будущей России — талантливый и веселый человек долга. Идеал — это талантливый, добрый, сентиментальный русский, который сочетает строгое понятие долга и щедрость. Это пока не удавалось никому: у нас либо безвольный Иванушка-дурачок, опустивший руки, либо маршал Жуков, который пачками мечет людей в печь. То, что я говорю, только кажется безумием, на самом деле это не так глупо.
Странно, мне всегда казалось, что за Лимоновым особенно никто не стоит. Что это, скорее, не политик, а фигура речи.
Партия Лимонова это не политическая сила, а скорее воспитательная — она воспитала писателей, таких, как Прилепин, таких правозащитников, как Аня Петренко: она ездит по России и спасает людей.
Ваш с Михаилом Ефремовым проект «Поэт и гражданин» — первая программа с политической сатирой за последние много лет. Пожалуй, после «Кукол». Это означает, что появляется свобода слова?
Это означает, что сейчас в коротком, вторичном и достаточно ублюдочном варианте проживаются девяностые годы, недоигранные, заторможенные, искусственно прерванные.
И примет этому очень много: обратите внимание на синхронный выход фильмов «Generation П» и «ПираМММида», на реанимацию персонажей, которые в 1990-е были, а потом исчезли. Связано это со следующим. У Эдгара По есть рассказ «Правда о случае мистера Вольдемара». Был мистер Вольдемар, тяжело больной, его месмеризировали, то есть загипнотизировали, он заснул и в этом состоянии пролежал несколько лет. Его решили оживить, и вот, под руками оживляющих, он стал превращаться в страшную зловонную массу — заторможенный процесс разложения произошел моментально. Это и происходит сейчас в России. Отсюда возрождение жанра «Кукол» — все это не симптомы свободы, а симптомы окончательного разложения.
Но окончание разложения приводит к началу свободы?
Да, теперь возникает вопрос — начало ли это свободы или гибели. Мой великий друг Миша Успенский на все вопросы о будущем отвечает известной цитатой: «Если пшеничное зерно не упадет в землю и не умрет, так и останется одно, а если умрет, то принесет много плодов». Значит, надо умереть и дойти в этом разложении до упора.
Умным людям ясно, что следующим президентом будет опять Медведев и разложение при нем до упора дойдет, а вот семена, которые взрастут на этой пахоте, могут быть двоякие: мы можем получить прекрасную нацию свободных людей, а можем — полноценный фашизм.
Для полноценного фашизма пока не хватает сил, но мы не знаем, что будет через пару лет. Для нации прекрасных людей не хватает элементарной образованности и просто человеческого материала. Вот русская история и зависла на этой игле. Я со своей стороны хочу, чтобы не было фашизма, и поэтому бессознательно иду в школу, другие люди считают, что важно, чтобы был фашизм, поэтому организуют разные националистические движения.
Как вы относитесь к тому, что вполне милые и безобидные офисные работники участвуют в «русских маршах»?
Офисные люди идут туда потому, что в их жизни не достает смысла, героизма и так далее. Меня, впрочем, занимают не офисные люди — планктон идет туда, куда идет лидер. А вот откуда придет лидер, я пока не понимаю.
Вот, допустим, сегодня есть явный лидер Навальный — это интересный человек, я с ним дружу. Но что получится из Навального, я не знаю. Из него может появиться лидер новой свободной России, а может получиться националист, причем весьма кондового свойства.
У него есть потенциал националиста?
У него есть обе эти потенции, в равной степени, поэтому он и является лидером России. Почему он вылетел из «Яблока»? Как раз с формулировкой «националист». Он считал, что надо работать с этим крылом, объединяя оппозицию под таким знаком. Из него может получиться националист, безусловно. Отсюда вопрос: будет ли этот национализм оголтелым фашизмом или, Бог даст, если повезет, это будет национализм не этнический, а, скажем, православный или этический. Или культурный.
Люди же не верят в православие?
Трудно сказать — православие очень влиятельно. Кроме того, в православии сейчас происходит новый раскол. Некоторые считают, что Московская патриархия идет на поводу у властей. Ижевские священники ведь недавно не просто так отправили обращение к патриарху Кириллу, говоря о том, что вы-де погрязли в деньгах. Новое низовое православие очень сильно: это фанатичные батюшки мелких приходов, которые абсолютно убеждены, что за православием сила, достаточно оторвать его от власти. Совершенно очевидно только, что за Медведевым никакой силы нет. Что инновация пойдет снизу, и от нас зависит, чтобы она пришла не в 1933 год.
В своем романе вы иронически вывели Псоя Короленко — он, кстати, недавно тоже читал в Новосибирске «Тотальный диктант». Вы с неприязнью относитесь к постмодерну, а каково ваше отношение к СССР?
Модерн в России сменился советским проектом, а тот, в свою очередь, постмодерном. Но постмодерн мертв, это червь внутри трупа советского проекта. В работе Эко «Вечный фашизм» подробно рассмотрено, в чем принципиальное различие между фашизмом и коммунизмом. Они похожи внешними практиками, но фашизм опирается на архаику, это уход назад, а коммунизм устремлен в будущее. Советский коммунистический проект, каким он существовал до 1934 года, — это логическое продолжение модерна, русского Серебряного века: олицетворенная эстетическая революция, мечта о сверхчеловеке.
Проект СССР — это проект человека, покоряющего стихию. Сейчас вопрос, хватит ли у нас силы продолжить советский проект с той точки, на которой он прервался. При этом я не отождествляю советский период со сталинизмом.
Сталин — могильщик, реванш почвы, глупости, ответ русской пещерной массы на советский проект. Советский проект был, кстати, антирусским, и я ничего плохого в этом не вижу — он над национальными и половыми различиями, над местничеством.
Вы выступаете за орфографическую диктатуру?
Я выступаю за единственную диктатуру — диктатуру законов природы, которым не надо мешать. Орфография один из таких законов природы. Только эта теплица душная и темная, теплица русской орфографии, и дает мне право быть.
Почему?
Потому что я человек, который любит совершать тонкие ритуалы и тонкие законы. А среди законов грубых и пошлых мне неинтересно. На это Никита Елисеев спрашивает меня: «А нельзя ли вовсе без законов?». На что я говорю: «Нет. Человек — существо, выполняющее законы. Не будет выполнять тонкие, как орфография, — будет выполнять грубые».
А какие у вас тонкие законы?
Мои очень сложные и многочисленные: любить, ценить и поддерживать все непрагматичное, стремиться к усложнению, а не упрощению, постоянно что-нибудь писать, посильно поддерживать слабые, но интересные ценности, не обижать без необходимости слабых, давать книжным подросткам утешение, культивировать и пестовать что-то сложное и ненужное — это главный закон. Есть еще ряд законов нравственных, которых я не буду перечислять, так как это интимно.
Какое место в литературном и ином пространстве России занимает Сибирь?
Cибирь, безусловно, родина лучшей фантастики. Произошло это потому, что Сибирь не часть России, а альтернатива России. Я бы даже сказал, этакая модель правильной России — чалдонская, сочетающая звероватость, самостоятельность, высочайшую культурность и ресурсность.
Владимир Иткин
Фото Екатерины Калиневич
Видео youtube.com