Kipling: ужин на улице Зорге

Выстроенная на заболоченных пустошах Затулинка имеет лихую и одновременно романтическую славу района неспокойного от заката до рассвета. Тем неожиданнее заплутавшему на улице Зорге (обитатели ее домов, пронумерованных генератором случайных чисел, считают, что имя разведчика улице дали неспроста) внезапно наткнуться на английский паб, который работает тут — страшно сказать — уже почти десять лет. В его районном расположении, кстати, есть стилистическая верность: у себя на родине «паб» и обозначает простецкую пивную, а не ресторан с чеком выше среднего, как водится у нас.

Справка: Бар Kipling pub работает с 2002 года по адресу Зорге, 179/1. Количество посадочных мест — около 45. Кухня — европейская. Средний чек — около 400 рублей.

Бар Kipling pub забился в неуютный бетонный уголок в общем-то зеленой Затулинки. Соседняя дверь с этим кутежным местом — ломбард. По изъеденной страшными колдобинами площадке перед пабом прогуливаются монументальные продавщицы из ближнего гастронома, восточные женщины в платках и цветастых штанишках, а также мужчина с синими ногами — на голенях вытатуирован собор Василия Блаженного. Явно куда более востребованная, чем паб имени Нобелевского лауреата, пивная палатка, расположенная тут же, щедро плещет во все стороны шансоном.

Что ж, на Затулинке всегда знали толк в абсурде: именно в этом районе на улице Петухова в перестройку появился лозунг «Да здравствует то, благодаря чему мы — несмотря ни на что!». Что касается серьезных людей, то они (в спортивных штанах и застегнутых на все пуговицы рубашках: разговор явно был деловой) на глазах у меня как раз покидают «Киплинг».

Кроме меня, в пабе нет никого. Интерьер такой, что мог бы быть и в пабе в центре города: темно-зеленые тисненые обои, венские стулья, старые офорты, а в подсвеченных нишах за стеклом — довольно изящные игрушечные макеты, воссоздающие жизнь колонизаторов и зверей в джунглях Индии. Правда, на всем этом лежит слой запустения: под потолком, удивленно сморгнув, обнаруживаешь оставшуюся от Нового года мишуру.

Печальная официантка приносит меню и теряет к единственному посетителю интерес.

В меню — салаты с названиями вроде «Смак» и «Нежность» (100–125 рублей), два десятка видов горячего (140–275 рублей). Самое дорогое блюдо — «фандю» (орфография сохранена) за 655 рублей.

Я заказываю свинину по-флоридски (195 рублей) и солянку (125 рублей). Появляются подставки под тарелки — на них пропечатано обеденное чтение: программное стихотворение Киплинга «Если» в переводе Маршака («Земля — твое, мой мальчик, достоянье, и более того, ты — человек!»). В ожидании супа я размышляю о том, нравится ли серьезным, так сказать, пацанам почитывать Киплинга за обедом. Вроде бы, общий язык найтись должен. В книжках и для детей, и для взрослых Киплинг воспевал людей, которые определенно шли к успеху и неустанно заботились о том, чтобы жить по понятиям.

Сам Нобелевский лауреат поверх бравых викторианских усов глядит на меня с портрета, который повешен под телевизором, — в телевизоре языками пламени извиваются Стас Михайлов и его страстные наложницы. Ну а в запыленное окно заглядывает парадный Сталин — от этого неуютно и тоску от бестолковости родины хочется залить добрым элем. Но — вопреки британскому имени — в меню только полдесятка видов бутылочного пива (Heineken — самое приличное из них) и разливная «Балтика».

Появившаяся минут через пятнадцать солянка намекает на возможное появление в меню лукового супа.

По крайней мере, повар его явно осваивает, правда, пока предпочитает маскировать свою кулинарную амбицию под солянку, кинув щепоть копченостей да половину соленого огурца. Получается бурая жидкость, в которой коварно затаились залежи вялых шматов вареного лука.

А вот свинина с необъяснимым и неведомым кулинарным справочникам названием «по-флоридски» (впрочем, майонезно-советская кулинарная традиция всегда тяготела к жарким экзотическим именам) была посъедобней. Блюдо оказалось куском довольно приличного, сочно запеченного мяса с неизбежной майонезно-сырной лужицей сверху, сопровождаемого консервированной кукурузой, несколькими кружочками огурца и веточкой петрушки.

То, что мясо, кажется, забыли посолить, — после луковой солянки, — казалось уже несущественной мелочью.

Несмотря на вечер, в баре по-прежнему пусто, но за открытой в пыльный жаркий вечер дверью шуршит жизнь. Оттуда бочком входит нестарая женщина в вязаной кофте, но без юбки, с зажатой в кулаке головкой чеснока, смущенно улыбается, демонстрируя единственный зуб, также бочком подсаживается за мой столик. Представляется художницей и по совместительству дворником. Застенчиво, но убедительно разводит на пиво. Уходя, я краем глаза замечаю движение — художница удаляется следом, кажется, прихватив с собой чаевые.

Елена Полякова

Фото автора (1–4)