Поделиться
23 ноября исполнилось ровно полгода с первого — каннского — показа последнего фильма Андрея Звягинцева. 13 ноября он должен была выйти в российский прокат. Но прокатчики перенесли релиз на февраль, мотивируя это тем, что именно в это время стартует гонка за «Оскар», на который выдвинут «Левиафан». Таким образом, картина доберется до нашего зрителя в лучшем случае ровно через 9 месяцев после мировой премьеры, в течение которых можно было успеть выносить и родить ребенка.
Мы живем в интересное время — когда в роли главного из искусств окончательно утвердилась еда, кино же встроили в контекст наиболее выгодного распределения наград, а не того главного, для чего (и кого) оно существует, — насущной потребности зрителя. Поэтому и не удивительно, что самый главный фильм этого года никто не спешит показывать. И не удивительно, что прокатывать его в России собирается подразделение компании «ХХ Век Фокс», решившее пристроить его в оскаровскую обойму и, сэкономив на рекламе, еще и заставить работать на реноме этой давно и сильно переоцененной премии, призванной главным образом пиарить голливудскую продукцию, которую данная компания как раз и продвигает на наш рынок.
В общем, с позиций маркетинга всё сделано правильно. А сегодня именно он и определяет правила игры на рынке, где кино выступает всего лишь товаром. Даже такое значимое для нас сегодня, как «Левиафан». Продемонстрировав уже давно утраченную в нашем кино способность трагического осмысления действительности, Звягинцев бросает в нем вызов власти и, по сути, встает с этой работой в один ряд с Эйзенштейном и Тарковским, немало натерпевшимися в свое время с «Иваном Грозным» и «Андреем Рублевым», которые тоже были на несколько лет отлучены от зрителя из-за сомнительного идейного содержания. Отодвигая сроки выпуска «Левиафана» на экраны, все причастные к этому люди невольно «шьют» замечательную биографию ее создателю, при упоминании имени которого все чаще хочется говорить уже не «режиссер», а «художник».
В смысле — творец, само присутствие которого должно вызывать серьезное беспокойство у власть имущих. В том смысле, что теперь они с повышенным волнением должны ожидать каждого его нового опуса. В «Левиафане» Звягинцев вроде бы не говорит ничего принципиально нового из того, чего бы мы не знали про нашу жизнь. За исключением разве что неожиданного финала, в котором, впрочем, кто-то увидит всего лишь злобный анекдот. Однако из всех «шаблонных» представлений он выстраивает такую угнетающую, если не сказать — душераздирающую историю, что и спустя несколько месяцев не знаешь, куда бы от нее деться. Этот фильм до сих пор преследует меня с того самого «закрытого просмотра» в «Победе» 30 июня, который, по сути своей, был своеобразной тайной вечерей для местной интеллигенции.
Три сотни приглашенных на нее стали не просто свидетелями главного экранного события года, но, может быть, и единственными в Сибири, кому повезло увидеть подлинник. Ведь, кто знает, в каком оскопленном виде предстанет февральский «Левиафан» на экранах. Не исключено, что аналогичным тому, что представил собой в телевизоре премированный в Венеции последний фильм Кончаловского, не только запиканный (из-за мата), но еще и обклеенный со всех сторон предупреждениями о том, что курение опасно для нашего здоровья.
«Левиафан» может стать не только фильмом, которым много чего сообщает нам про жизнь, но еще и своеобразной путеводной звездой для тех немногих, кто все еще по старинке готов всерьез относиться к кино, как к искусству. А власти, которые много чего сейчас делают для того, чтобы вернулись «старые добрые времена», невольно способствуют возрождению забытых кинематографических традиций. Когда для того, чтобы обойти цензуру, творцам приходилось прибегать к мощи художественных образов — аллегорий, метафор и символов, — которые и были всегда главной силой советского кино.
За оставшиеся 2,5 месяца до премьеры «Левиафана» (надеюсь, она все-таки состоится) зритель вряд ли успеет к нему охладеть (мы ведь все-таки ждали последнюю работу Германа почти 15 лет). А «Оскар»? Да забудьте вы про него…
Фото ivifilms.com
